Дюна - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 32
— Я тебя не понимаю, отец.
Лето опять посмотрел в окно. Белое солнце вошло в свой утренний квадрант. Молочный свет пронизал бурление пыльных облаков, расплескавшихся в слепых ущельях Барьерной Стены.
Медленно, понизив голос, стараясь сдерживать гнев, герцог рассказал Паулю о таинственной записке.
— С тем же основанием ты мог бы заподозрить и меня, — сказал Пауль.
— Надо, чтобы они думали, будто добились своего, — сказал герцог. — Чтобы считали меня таким дураком. Все должно выглядеть достоверно. Даже твоя мать должна быть уверена, что все это — всерьез и по-настоящему.
— Но почему?
— Нельзя, чтобы реакция твоей матери была игрой, притворством. О, она способна на великолепную игру… но слишком многое поставлено на карту. Я надеюсь разоблачить предателя. Должно казаться, что я полностью обманут. Придется причинить ей эту боль, чтобы она не испытала худших страданий.
— Тогда почему ты рассказываешь это мне, отец? А вдруг я что-то нечаянно выдам?
— Они не станут следить в этом деле за тобой, — сказал герцог. — Ты сохранишь секрет. Ты должен. — Герцог отошел к окну и продолжал не оборачиваясь: — Я рассказываю это тебе для того, чтобы — если со мной что-нибудь случится — ты мог рассказать ей правду, что я никогда, ни на одно мгновение не сомневался в ней. Мне хотелось бы, чтобы она это узнала.
В словах отца он почувствовал мысли о смерти и быстро проговорил: — С тобой ничего не случится, отец. Ты…
— Не надо, сын.
Пауль всматривался в отца, замечая утомление, сквозившее в наклоне головы, в линии плеч, в медлительности движений.
— Ты просто устал, отец.
— Я устал, — согласился герцог. — Я устал душой. Наверное, вырождение Великих Домов в конце концов пот разило и меня. А ведь когда-то мы были такими сильными людьми!
Пауль, внезапно испугавшись, горячо возразил:
— Наш Дом не вырождается.
— Не вырождается?
Герцог повернулся лицом к сыну, показав темные круги под жесткими глазами, циничный изгиб губ.
— Мне следовало жениться на твоей матери, сделать ее герцогиней. Но… то, что официально я не женат, дает надежду на союз со мной некоторым Домам, у которых есть незамужние дочери. — Он пожал плечами. — И я…
— Мать мне это объясняла.
— Ничто не дает вождю большей преданности, чем атмосфера бравады, смелости, куража, — сказал герцог. — Вот я ее и культивирую.
— Ты руководишь хорошо, — запротестовал Пауль. — Ты хорошо правишь. Люди следуют за тобой добровольно и с любовью.
— Мой корпус пропаганды — один из лучших, — горько усмехнулся герцог, отворачиваясь к пустыне. — Здесь, на Арракисе, у нас больше возможностей, чем Империя могла бы себе представить. Но иногда я думаю, что стоило бы предпочесть бегство, стать отступниками. Иногда я хочу, чтобы мы безымянно и бесследно растворились среди людей, став менее уязвимыми перед…
— Отец!
— Да, я устал, — повторил герцог. — Ты знаешь, что мы используем осадок, получающийся при очистке Пряности, в качестве сырья и уже запустили собственную фабрику по производству фильмолент?
— ?..
— Мы не можем допустить дефицита пленки, — объяснил герцог. — Как иначе мы можем наводнить своей информацией деревню и город? Люди должны знать, сколь хорошо я ими правлю. А как они смогут узнать это, если мы им не расскажем?
— Тебе надо все-таки немного отдохнуть, — сказал Пауль.
Герцог стоял совершенно неподвижно — четкий силуэт на фоне солнца.
— У Арракиса есть еще одно преимущество, о котором я чуть не забыл упомянуть. Пряность тут во всем. Мы вдыхаем ее и съедаем вместе с любой пищей. И я полагаю, это дает определенный иммунитет к некоторым из самых распространенных ядов из «Справочника асассина». И необходимость следить за каждой каплей воды ставит все производство пищи — выращивание дрожжей, гидропонику, производство химовита, — короче, все — под самый строгий надзор. Мы не можем, к примеру, избавиться от большой части нашего населения с помощью яда — поэтому и на нас не могут напасть таким способом. Арракис делает нас моральными и нравственными.
Пауль хотел ответить, но герцог жестом прервал его:
— Мне нужен кто-то, кому я мог бы говорить подобные вещи, сын.
Он вздохнул и опять взглянул на иссушенный ландшафт, откуда теперь исчезли даже цветы — растоптанные сборщиками росы, увядшие под утренним солнцем.
— На Каладане мы правили, используя силу моря и воздуха, — сказал герцог. — Здесь мы должны ухватиться за силу Пустыни. Это твое будущее владение, Пауль. Что с тобой станет, если со мной что-то случится? Наш Дом станет не отступническим, а, так сказать, партизанским Домом — преследуемым, бегущим…
Пауль пытался что-то ответить, но так и не нашел что. Никогда еще он не видел отца таким.
— Чтобы сохранить Арракис, — продолжал герцог, — встаешь перед неизбежностью решений, которые могут стоить тебе самоуважения. — Он указал взглядом на зелено-черное знамя Атрейдесов, безвольно повисшее на флагштоке на краю посадочного поля. — Это благородное знамя может стать символом зла.
Пауль сглотнул пересохшим горлом. Слова отца несли печать обреченности. Мальчик почувствовал пустоту в груди.
Герцог извлек из кармана таблетку стимулятора и проглотил, не запивая.
— Сила и страх, — сказал он. — Вот инструменты государственной власти… Я вынужден еще раз подчеркнуть, как важно, чтобы ты полностью овладел методами партизанской войны. Этот ролик… они называют тебя «Махди», «Лисан аль-Гаибом» — в крайнем случае попробуй поставить на это. Это — твой последний шанс.
Пауль смотрел на отца и видел, как распрямляются его плечи — подействовала таблетка, — но слова страха и сомнения не забывались.
— Почему нет эколога? — пробормотал герцог. — Я же сказал Хавату, чтобы он доставил его сюда пораньше.
~ ~ ~
Однажды мой отец, Падишах-Император, взял меня за руку, и с помощью методов, которым научила меня моя мать, я почувствовала, что он расстроен. Он привел меня в Зал Портретов и подвел к эго-образу герцога Лето Атрейдеса. Я заметила сильное сходство между ними — моим отцом и этим человеком на портрете, — у обоих худощавые, тонкие лица с резкими чертами и холодные яркие глаза. «Принцесса-дочь, — сказал тогда мой отец, — хотел бы я, чтобы ты была постарше, когда этот человек выбирал себе жену…» В то время отцу был семьдесят один год, хотя выглядел он не старше, чем человек на портрете, а мне было всего четырнадцать; однако я помню, как решила тогда, что отец мой втайне желает породниться с герцогом и проклинал политическую неизбежность, сделавшую их врагами.
Первая встреча с людьми, которых ему приказали предать, потрясла Кинеса. Он гордился собой, считая себя ученым, для которого легенды — не более чем занятные ключи к истокам культуры. Но мальчик так точно соответствовал древнему пророчеству! У него были «вопрошающий взор» и аура «сдержанной искренности».
Конечно, пророчество оставляло некоторый простор толкованиям — должна ли Богиня-Мать привезти Мессию с собой или же дать Ему жизнь уже здесь? Но все-таки тут было, было это странное соответствие между предсказанием и реальными людьми.
Они встретились утром возле административной башни арракинского космодрома. Неподалеку стоял наготове и тихо жужжал, словно большое сонное насекомое, орнитоптер без опознавательных знаков. Рядом дежурил охранник Атрейдесов с обнаженным мечом и включенным щитом — это было заметно по слабому дрожанию воздуха.
Увидев это дрожание, Кинес позволил себе саркастически улыбнуться: тут Арракис преподнесет им сюрприз!
Планетолог поднял руку, отсылая свою фрименскую охрану. Потом направился ко входу в здание — темной дыре в облицованном пластиком камне. Это громоздкое сооружение показалось ему таким незащищенным, таким ненадежным в сравнении с пещерой…