Тотальность иллюзии (СИ) - Борзых Станислав Владимирович. Страница 15

Вообще говоря, люди редко задумываются над тем, что не имеет никакого имени. Так, мы можем смотреть на цветок, у которого есть название, нам неизвестное, и размышлять о нём в таком обобщённом виде. Но существует и то, что принципиально лишено обозначения. Проблема, следовательно, распадается на две части. Первая состоит в том, как мы относимся и что думаем по поводу незнакомого лично нам. И вторая, соответственно – о том, что лишено имени совсем.

Напомню о том, что, вероятно (мне это неизвестно наверняка) у ручки шпингалета есть какое-то обозначение. В повседневной речи такие слова исключаются потому, что мы редко имеем дело с данным предметом, и, даже если сталкиваемся с ним, то довольствуемся сложносоставными ярлыками. Однако само по себе это отсутствие весьма показательно.

Я не страдаю теориями заговора и, тем не менее, склонен считать, что ручка шпингалета есть нечто такое, чего знать необязательно. С одной стороны, она и вправду незначительна и вследствие того, что словарный запас у каждого человека ограничен, нет смысла в том, чтобы включать в него столь редко употребляемые имена. С другой стороны, подобное положение дел неявно намекает на то, что на самом деле многие вещи не являются подходящим предметом для размышлений в силу причин, никак не связанных ни с политикой, ни с экономикой, но, очевидно, с культурой. По-видимому, есть резон в том, чтобы изъять ненужные с определённой точки зрения ярлыки из общего обращения, сконцентрировав внимание на чём-либо более важном, опять же с некоторой позиции.

Скажем, незнание городским жителем всех имён птиц, растений, рыб и животных ведёт к тому, что он может уделять больше сил и прилежания изучению сторон, специфичных для столь плотно набитого людьми пространства. Или, например, вы способны перечислить многие торговые марки и ровно также беспомощны в иных областях, не связанных с коммерцией. Это определённо имеет смысл. Объединяя индивидов по какому-либо критерию, вы, тем самым, ещё больше увеличиваете их сплочённость в данной группе, одновременно с этим уменьшая их шансы на вхождение в другие коллективы. Я не в курсе, как называется этот цветок, и если вы сходны со мной в этом, то велика вероятность, что наша идентичность более обширна. В конце концов, отрицательное единство, т.е. по отсутствию некоторых элементов, это тоже всё-таки единство.

То, о чём умалчивается, или то, о чём нет сведений, это важная составляющая человеческого сообщества. Понятно, что носители разных языков – это чужие друг другу люди. Но то же самое относится и к более узким группам, таким, скажем, как шахтёры, библиотекари, биатлонисты и т.д. У всех них есть свой жаргон. Но надо продолжать и дальше. Как я показал выше, у всех должен быть один и тот же набор слов и обозначений, который бы помогал всем нам общаться между собой. Сам по себе он не берётся ниоткуда. Его состав, плотность и содержание – это результат действия некоторых сил, и как раз тут мы снова оказываемся перед лицом власти.

Стоит задать себе простой вопрос. Почему из общего употребления изымаются именно эти, но не другие имена? В чём провинность ручки шпингалета? Разумеется, ни в чём, но если рассматривать данный конкретный пример, то выяснится следующее. Этот самый предмет, как правило, является неотъемлемой частью окна, у которого, в свою очередь, имеются также рамы, стёкла, форточки. Целостность всего этого ансамбля, очевидно, важна. Если не будет чего-то из перечисленного, кроме пресловутого отростка, оно потеряет часть своего значения. Но если исчезнет данный колышек, вряд ли что-то изменится.

Но важно и другое. Смысл окна не трансформируется с потерей ручки шпингалета². Однако сущность меняется, если изъять более значимый элемент. Конечно, окно не лишится сразу всех своих функций, но в чём-то станет неполноценным в их отсутствии. На самом деле данная часть зданий имеет множество коннотаций и очень плотно вписана в контекст огромного числа культур, по крайней мере, тех, где она наблюдается. Поэтому необходимо сохранить единство ансамбля, пожертвовав не критичными деталями, снова ориентируясь на ограниченность словарного запаса среднего человека.

Подобную логику довольно просто распространить и на другие явления и вещи, обычно окружающие нас в рутине дел. Но этим всё не ограничивается. Есть серьёзные основания полагать, что исключение тех или иных единиц языка для общего употребления играет куда более важную роль по сравнению с той, что я описал.

Тот набор слов и выражений, который представляет собой достояние каждого, одинаково для всех ущербен. Он не годится для выражения и, соответственно, восприятия любой мысли и чувства, но лишь для ограниченного их числа. Например, я знаю, что такое «балясина». Для того, кто не знаком с этим именем, оно, хоть и прозвучит относительно приемлемо для той структуры, в которой оно произносится, тем не менее, ничего не значит. Апелляция к скрытому лексикону, на что обычно делается расчёт, в данном случае даёт нулевой результат. Если мой собеседник до сих пор не встречал такого ярлыка, то у него не окажется никаких указаний по поводу того, к чему его применить и с чем его «есть».

Подобное происходит сплошь и рядом. Мы упоминаем в своей речи специфические имена и выражения, которые на деле ведут к коммуникативному провалу. Огромное количество неудач просто так не оправдать, и, несмотря на это, они продолжают множиться. Что же тут происходит?

В силу определённых причин нет смысла в том, чтобы забивать лексикон каждого человека всеми доступными в данном языке словами. В реальности это почти невозможно, но этого и не случается. Всякий из нас получает в своё распоряжение некоторый минимум, используя который он, более или менее, сносно, общается не только с близкими, но и с посторонними. Вопрос, таким образом, состоит в этом самом «более или менее».

С одной стороны, мы приобретаем слишком много. Множество слов, значения которых мы знаем, редко нами используется. Как правило, коммуникация проста и не требует сверхусилий или метасведений. Но бывают ситуации, когда мы терпим крах потому, что обладаем явно недостаточным багажом. Я не собираюсь здесь рассматривать вопрос о соотношении между удачами и провалами, но очевидно, что первых больше. Однако почему?

На самом деле язык имеет дисциплинирующее воздействие. Привыкая использовать только конкретные слова, общие для всех в данном ареале, мы также приучаемся к тому, чтобы не замечать или игнорировать то, что сносным образом описать невозможно. Лишь единицы, либо в крайне редких случаях нуждаются в чём-то большем, чем им уже предоставлено. Всё прочее забывается. Я ещё многое скажу по этому поводу ниже, но сейчас отмечу следующее. То, что никак не обозначено, в действительности не существует. Если мы рассматриваем круг понятий, включённый в общий набор, то это, как предполагается, всё, что с нами случается и происходит. Остальное же – совершенно лишнее. Или, хуже того, попросту выдуманное.

Объясняется это следующим образом. Скажем, мы можем исключить такое слово как «жалость». Само по себе явление на первых порах никуда не исчезнет, и люди продолжат испытывать соответствующие эмоции, однако не смогут ни передать, не принять информацию о данном поведении. Со временем, по мере увеличения разрыва между поколениями, понятие станет ненужным.

Кроме того, не в силах описать определённые переживания, мы теряем их отличие от остальных, пусть и смежных чувств, тем самым, перемещая ударение с собственно «жалости», например, на «сострадание». Данные комплексы эмоций, хотя и представляют собой что-то очень похожее друг на друга, не могут быть сведены в одну точку. В таком случае «сострадание» поглотит «жалость», не будучи способным заменить её во всех отношениях и опять же со временем оказавшись не в состоянии полноценно её описывать.

Существует и ещё одна опасность. Передавая что-либо друг другу, и, прежде всего, детям в данном случае мы лишимся возможности это делать принципиально. Эрзацы не помогут потому, что они, в свою очередь, окажутся в состоянии угрозы дальнейшего редуцирования. Даже если где-то и проложена граница, за которую ни одно общество не зайдёт, всё же на пути продвижения к ней окажется очень много смежных понятий, которых постигнет участь «жалости».