Тотальность иллюзии (СИ) - Борзых Станислав Владимирович. Страница 6

Животные также имеют свой язык, но он на порядки проще человеческих. Есть ли там структура? Конечно, нет. Мы можем наблюдать лишь ограниченное количество знаков, которые никак не взаимодействуют друг с другом, т.е. не создают ни принципов, ни более сложных образований, или же вписаны в более обширные программы поведения. Соответственно, люди придумывают больше слов, и на определённом этапе возникает необходимость их как-то систематизировать, в противном же случае они просто создадут хаос. Выходом из этого затруднения вначале становятся именно принципы, и, если коммуникация продолжит усложняться, то и их структура.

Как я говорил, сегодня трудно реконструировать то развитие событий, которое привело нас в современную ситуацию. Сейчас мы имеем возможность лицезреть конечный результат, но не сам процесс. Тем не менее, вряд ли дело обстояло как-то иначе. Приведу иллюстрацию. Если вы собираете марки, то вы можете их просто складывать в конверт, не заботясь о том, что они перемешаются до состояния неразберихи. Однако на некотором этапе – тут всё зависит от каждой конкретной личности – вам потребуется принцип, по которому вы организуете их. Если вы этого не сделаете, то получите беспорядок. В случае с продолжением коллекционирования, принципы перестанут работать по отдельности и вызовут потребность в их структурировании, вследствие чего возникнет некоторая система. В последующем вам уже не придётся ничего придумывать потому, что всё и так будет работать.

Разумеется, можно задаться двумя естественными вопросами. Первый – не продолжит ли усложняться структура, т.е. не появится ли мега-, гипер– или суперсистема? И второй – нельзя ли остановиться на принципах и не утруждать себя возведением сложной конструкции?

Оба ответа отрицательны. Бесконечное усложнение системы на самом деле вряд ли возможно хотя бы потому, что для этого необходимы ресурсы, которые при другом раскладе могли бы быть отданы для создания новых понятий в самом языке, а это вызывает очевидный конфликт интересов, не обязательно имеющий своим итогом победу рассматриваемой стороны. Кроме того любая структура, пусть даже и представляющая собой обобщение конструкции ниже рангом, всё равно, является упрощением. Наши интеллектуальные способности не настолько велики, чтобы всякий раз придумывать что-нибудь свежее. К тому же содержать столь громоздкий аппарат попросту невыгодно, а тогда в дело включаются соображения правильного использования доступных материалов.

Принципы же сами по себе не работоспособны на определённом уровне сложности системы. Безусловно, они выполняют свои функциональные обязанности тогда, когда число регулируемых ими единиц не достигло некоей критической отметки. Если принять во внимание тот факт, что в современных сложных языках насчитываются сотни тысяч слов, то становится понятно, что одними принципами отделаться уже невозможно. Но где лежит этот предел?

Это опять возвращает нас к центральной теме данного раздела. Сколько принципов хватит, а сколько – уже сверх меры? На самом деле точно указать этот пресловутый предел попросту невозможно. Но ясно одно – существует число, вокруг которого колеблется необходимость структуры. Если система ещё не слишком сложна, то последняя не появляется. При достижении же критического количества, оно превращается в качество и порождает именно конструкцию.

В действительности сложно представить себе такой язык, где бы принципы, по которым он функционирует, не были бы упорядочены некоторым образом. По-видимости, в ту пору, когда коммуникационные системы только создавались, они были составными частями более обширным образований, но при дальнейшем развитии и совершенствовании, они отделились, благодаря чему получили структуру.

Имея всё вышесказанное в виду, я теперь могу вернуться к своему предположению. Использование всего арсенала наследственных средств превысило бы способности каждого усваивать отдельные языковые единицы и заставило бы нас сосредоточиться исключительно на системе, которая сама по себе бессмысленна вне того поля, которое она обслуживает. Проще говоря, человек бы не выдержал сложности. Именно поэтому мы применяем не все инструменты, а лишь некоторые. Остаётся, правда, вопрос о том, по каким критериям осуществляется отбор, но я приберегу его для особого обсуждения, пока же я только зафиксирую факт.

Впрочем, структуры второго порядка, разумеется, существуют. Ими занимаются профессиональные лингвисты и филологи, но они изучают язык не так, как его используют обычные люди. Однако такое положение вещей не эксклюзивно, потому что и прочие науки поступают точно таким же образом. Собственно, в этом и состоит их подход к изучению мира. Как бы то ни было, но данные структуры любого заданного уровня сложности, тем не менее, подчиняются правилу простоты, согласно которому отдельно взятая система, пусть и описывающая другие системы, не превышает способности человека её усвоить, а, следовательно, имеет ограниченные размеры и комплексность.

Однако можно ли всё свести к нашим ограниченным способностям? В конце концов, люди учат иностранные языки, в которых присутствуют иные звуки, правила и нормы, а потому и структура. На наше счастье мы живём в мире, где дети могут иметь родителей, не схожих друг с другом именно по данному критерию, а потому способны усваивать не одну, а, по крайней мере, две коммуникационные системы.

Сложно сказать, насколько равноправны языки в таком случае. Может статься, что один преобладает над другим, а, может, они занимают приблизительно одинаковые позиции. Но это, по сути, и неважно. Дело состоит в том, что человек не способен усвоить сразу много коммуникационных систем, скажем, пять, двадцать, сто. В данных примерах один, два или столь же малое число партнёров будут доминировать. Это подтверждает и тот факт, что в мире не так много полиглотов. Если бы подобное умение было и вправду широко распространено в человеческой популяции, то их было бы куда как больше, чем наблюдается в реальности. Кстати, это бы также означало, что сами структуры были бы сложнее, и мы бы снова вернулись к тому, с чего начали.

Кроме того, нужно указать на следующее соображение. Как я вскользь заметил выше, любое наше действие требует ресурсов. Во всякий момент мы обладаем ограниченным их набором, и даже больше – на протяжении времени. Отсюда вытекает наше постоянное желание взвесить все альтернативы. Вообще само наличие такого слова говорить в пользу того, что мы пребываем в состоянии извечного выбора. В этом смысле всегда существует желание получить больше, при этом потратив меньше. Например, я хочу мороженого и пирожного, а на всё денег у меня не хватает. Это порождает сравнение предложенных вариантов и предпочтение одного из них в силу каких бы то ни было причин.

Разоряться исключительно на языковые игры человек может позволить себе тогда, когда они, во-первых, приносят какую-то пользу, а, значит, потенциально предпочтительнее, чем что-либо иное. И, во-вторых. Он не занят теми видами деятельности, которые сопряжены с тем, чтобы удовлетворять свои более непосредственные потребности, такие, как еда, сон и т.п.

Коммуникация, по крайней мере, в том виде, в каком мы её имеем, безусловно, обладает рядом достоинств, которые, в свою очередь, дают нам некоторые преимущества в процессе выживания. Сегодня об этом забывают, но мы все используем языки, сформированные не в сложноорганизованном обществе, а в его предшественниках. Это означает, что, по сути, мы говорим, применяя старые методы.

Проблема для тех, кто только подступал к созданию новой коммуникационной системы, коей и является язык, была в том, чтобы не потратиться больше или столько же того, во что встали бы прибыли. Сам по себе акт речи требует усилий, и они не могут быть отданы на что-либо другое потому, что расходуются на неё. Кроме того, мы не способны вернуться в прошлое и попробовать сделать что-нибудь иное. Это ведёт к тому, что достаточный уровень сложности структуры будет колебаться в каких-то пределах, и не станет выходить за них.