Сверхъестественное в первобытном мышлении - Леви-Брюль Люсьен. Страница 155

2. Кровь как очистительное средство

Многие весьма распространенные среди первобытных людей обряды, более или менее различающиеся в деталях, имеют целью использовать мистические свойства крови, добиваясь сопричастия им определенных предметов и существ. Так, в британской Новой Гвинее «затруднения с людьми племени убуа начались в январе последнего года, когда девять туземцев поднялись по реке Сириби, чтобы построить себе лодку. Как только последняя была готова, туземцы принялись искать жертву, кровью которой они должны были крестить лодку согласно своему обычаю. Они встретили одного несчастного туземца с реки Сириби, которого и убили. Окрасив свою лодку кровью жертвы, они погрузили в нее тело и с торжеством вернулись в свое селение». Аналогичные факты бесчисленны, и относительно целей подобного рода обрядов не может быть никаких сомнений. Кровь есть жизнь: помазать новый предмет кровью значит одарить его жизнью и силой.

Помазание кровью описано Харделандом у даяков. Маллинкродт описывает тот же обычай у даяков Келакапеас. Шадэ наблюдал этот обряд у даяков Ландака и Тайана. Он говорит: «Мы надеемся позднее получить возможность показать, что, намазывая тело кровью, туземцы рассчитывают увеличить жизненное начало и укрепить слишком летучую душу». Совсем недавно Мьеберг присутствовал на одной церемонии на Борнео у калабитанов. «Были извлечены длинные ножи, погруженные в струю крови, и у всех присутствующих, включая женщин, руки были измазаны кровью… Кровь жертвы (свиньи) удаляет злых духов, которые вечно рыщут по соседству».

В случаях подобного рода, независимо от того, употребляют наблюдатели анимистические выражения или нет, окропление кровью (манджаки, по словарю Харделанда) имеет целью очищать, т. е., как уже было показано, укреплять: кровь предохраняет от дурных влияний, которые она нейтрализует или уничтожает. Когда родители даяки каждый месяц окропляют кровью своих детей, то они совершают очищение чаще всего превентивного характера — с целью сделать детей более сильными. Это — мероприятие, относящееся к области мистической гигиены. На мысль приходят наши родители, заставлявшие нас каждое утро принимать ложку рыбьего жира, вспоминается и прививка против дифтерии и других заразных болезней. И здесь и там перед нами профилактика: она сообразуется с тем представлением, которое вырабатывается относительно болезни.

У первобытных людей, как мы уже видели, болезнь рассматривается как околдование. Приписывать крови исцеляющую силу — значит признавать за ней способность снимать колдовство. Именно такова мысль австралийцев, когда для борьбы с болезнью они дают пациенту пить кровь или мажут его тело кровью и красной охрой. Они его очищают и укрепляют, что равносильно снятию колдовства. Патер Гумилла натолкнулся на это же верование у индейцев гуама. «Как только у них заболеет ребенок, грудной или уже постарше, то, в ослеплении своем не видя иного лекарства для исцеления, родитель берет костяной нож с очень острыми краями и надрезает себе язык: какая это должна быть боль! Кровь бьет ключом. Она струится на дорогого малютку, кровь размазывают руками по всему телу от головы до ног. Кровопускание совершается каждое утро, пока ребенок не выздоровеет или не умрет».

3. Вредоносность пролитой крови

Во всех операциях, вызвавших возмущение патера Гумиллы, самое главное, вопреки видимости, разыгрывается в мистическом плане. Кровь не только жидкость или несколько красноватых сгустков, она одновременно и жизненное начало, невидимая сила. Жизненное начало борется с другой силой, такой же невидимой, со зловредным началом, с дурным влиянием, каковым является болезнь. Кровь имеет силу колдовского средства, лекарства, одерживающего победу над околдованием.

В том случае, однако, когда кровь выходит из тела непреднамеренно, т. е. без нарочитого кровопускания, какое мы видели у австралийцев, индейцев гуама и т. д., все принимает совершенно иной оборот. Непроизвольное кровотечение вызывает у первобытного человека сильнейшее волнение или тревогу. Он чувствует себя в опасности, ведь из него уходит сама жизнь. При этом туземцу все равно, какое количество крови он теряет, идет речь о целом потоке или о нескольких каплях: потеря крови — знамение весьма дурного влияния, оказывающего свое действие на человека. Его ждет беда, он околдован. Если сейчас же не прибегнуть к энергичным мерам, то он погиб, его ждет смерть.

Здесь как будто есть над чем задуматься. Мужчина делает себе надрез на руке или на языке, дает значительное количество крови для того, чтобы намазать ею тело больного или старика. Он с полнейшим безразличием относится к такому кровотечению. Но вот когда тот же мужчина, поцарапавшись, теряет несколько капель крови, он приходит в состояние величайшего беспокойства, сильнейшей пришибленности и растерянности. Его воображение подавлено: он чувствует себя уже мертвым. Как объяснить это различие в отношении к одному и тому же явлению?

Дело в том, что для первобытного человека совершенно не имеет значения количество крови, вытекающей из его тела. Этот столь важный, на наш взгляд, момент играет для него чрезвычайно малую роль. Туземец не имеет понятия о физиологической функции крови. Однако у него существует весьма живое, а иногда очень пугающее представление о мистической силе крови. Добровольно делясь находящейся в нем силой с кем-нибудь из своих, он меньше всего думает о том, что это его ослабляет. Разумеется, человек не обескровит себя начисто, не вскроет артерии, он возьмет кровь из какой-нибудь поверхностной вены. Однако он не обращает внимания на количество этой жизненной жидкости, вытекающей из него. Спенсер и Гиллен определенно говорят, что арунта, судя по виду, ни в малой мере не раздражается и не беспокоится при самом сильном кровопускании. Однако когда кровь уходит, хотя бы в самом ничтожном количестве, из тела первобытного человека помимо его желания, то из него уходит сама жизнь. Ему никогда не придет в голову сравнить этот случай с предыдущим. Сближение, которое делаем мы и кажущееся нам столь простым, не возникает в его сознании, когда он царапине, в которой показалось хоть капля крови, приписывает фатальное значение.

Малейшее пролитие человеческой крови — серьезная проблема. У кафров ксоза всякий, вольно или невольно вызвавший потерю крови у другого, подвергается тяжелой ответственности. Кропф отметил, что «для кафра всякая капля крови из носа или из раны вызывает ужас; если она упала на почву, то кафр непременно прикрывает ее землей из боязни оскверниться, ступив на нее ногой».

Независимо от опасности, которой грозит всякое непроизвольное пролитие человеческой крови для того, кто теряет кровь, оно также становится зловещим и для того, что прикоснется к крови: прикосновение навлекает на него дурное влияние. Хобли говорит то же самое: «Во время обрезания неофит кладется на постель из листьев для произведения операции, и очень плохо, если кровь его упадет на землю — это дурной знак. Необходимо, чтобы прикоснувшийся совершил половой акт с женой, а мать ребенка с мужем: это дает возможность заклясть несчастье».

В работе о дидинга (англо-египетский Судан) Драйберг объяснил природу этих страхов и опасений. «Человеческая кровь, пролитая во время гнева, неизбежно навлекает зловредных и опасных духов. Следовательно, наличие этой крови представляет весьма серьезную опасность, подвергающую людей действию влияний, способных умертвить их немедленно или впоследствии. Вот почему всякая небрежность, когда имеют дело с человеческой кровью, — преступление, и, если следствием его стала смерть, хотя бы через несколько лет, она должна быть искуплена как убийство. Следует иметь в виду, что даже если непосредственной причиной смерти оказывается оспа, чахотка или другое естественное заболевание, то все же считается несомненным, что покойник не заразился, если бы он не навлек зложелательства какого-нибудь духа, наделившего его этой болезнью».