Создатели небес - Герберт Фрэнк Патрик. Страница 13

– Он уже не мой отец. Он только выглядит как мой отец. Мой отец умер. Он мертв… уже долгое время. Мы не понимали этого… Вот и все.

«Боже! Какой же жалкой она выглядит!»

– Я сделаю все, что только смогу, – пообещал он, – но…

– Я знаю, что надежда не велика, – перебила она его. – Я знаю, что они чувствуют – эти люди. Этот человек убил мою мать.

– Люди понимают, что он ненормальный, – сказал Фурлоу, подсознательно говоря это наставительным тоном. – Они видят это по тому, как он говорит… и что сделал. Сумасшествие, к сожалению, передается окружающим. Безумцы еще больше увеличивают безумие в мире. Общество не выносит сумасшедших и потому желает их изолировать. Сумасшедшие заставляют людей задавать себе вопросы, на которые они не могут ответить.

– Нам не нужно говорить об отце, – сказала Рут. – Не здесь. – Она оглядела рощицу. – Но мне придется поговорить о нем… или же я сойду с ума.

– Это вполне естественно, – заметил Фурлоу, стараясь успокоить женщину.

– Он создает беспокойство, и общество отвечает… Проклятье! Иногда слова так глупы!

– Я знаю, – согласилась она. – Я тоже могу пользоваться клиническими обобщениями. Если моего… если этого мужчину в тюрьме признают сумасшедшим и отправят в лечебницу, люди будут вынуждены задавать себе очень неприятные вопросы.

– Может ли кто-либо внешне казаться нормальным, тогда как на самом деле он сумасшедший? – спросил Фурлоу. – Может ли человек быть сумасшедшим, когда он считает себя нормальным? А может, я сам тоже сошел с ума и способен на безумные поступки?

– Я сейчас все время плачу, – произнесла Рут и посмотрела на Фурлоу, потом отвела взгляд в сторону. – Вся моя душа, душа дочери, наполнена скорбью. Я… – Она глубоко вздохнула. – Я способна… ненавидеть… того человека за то, что он сделал с моей матерью. Но я все еще сестра, работающая в психиатрическом отделении, и я знаю весь этот профессиональный жаргон. Но ничто из этого не способно облегчить страдания дочери, скорбящей по матери. Странно, мне кажется, что во мне уживаются два человека.

И она снова посмотрела на Фурлоу, теперь уже не таясь. Взгляд ее был беззащитным.

– И я могу прибежать к человеку, которого люблю, и попросить его, чтобы он увез меня отсюда, потому что я боюсь… я испугана до смерти!

«Человек, которого люблю!» – Ее слова потрясли его. Он покачал головой.

– Но… а как же…

– Нев? – С какой же ненавистью было произнесено это имя. – Я не живу с Невом вот уже три месяца. Сейчас я у Сары Френч. Нев… Нев был ужасной ошибкой. Это жестокий мелочный человек!

Фурлоу почувствовал, что горло у него сжалось, чтобы не выдать свои эмоции. Он прокашлялся и, глядя в темнеющее небо, сказал:

– Через несколько минут совсем стемнеет.

Как же глупо и бессмысленно прозвучали эти слова!

Рут дотронулась до его руки.

– Энди, о Энди, что же я наделала?

Она очень медленно приблизилась к нему, и он обнял ее, провел рукой по волосам.

– Мы снова вместе. Мы снова вместе, – повторял Фурлоу.

Рут посмотрела на него.

– Вся беда в том, что этот человек в тюрьме не производит впечатления сумасшедшего. – Слезы текли по ее щекам, но голос звучал твердо. – Он считает, что моя мать изменяла ему. Большинство мужчин переживают по этому поводу. Мне кажется… даже Нев мог страдать из-за этого.

Внезапный порыв ветра стряхнул на них капельки воды с листьев.

Рут высвободилась из его объятий.

– Давай пройдемся.

– В темноте?

– Мы знаем дорогу. Кроме того любители верховой езды установили там фонари. Их можно видеть каждую ночь, если идти через пустырь в больницу. Они автоматические.

– Может пойти дождь.

– Ну и пусть, щеки мои и без того уже мокрые от слез.

– Рут… милая… Я…

– Давай просто пройдемся по этой дороге… как когда-то.

Но Фурлоу все равно еще колебался. В этой рощице было нечто пугающее… какое-то давление, почти ощутимый шум. Он подошел к машине, нагнулся и стал искать очки. Надев их, он огляделся – ничего. Не было никаких мошек, ничего странного… кроме этого давления.

– Тебе не понадобятся очки, – сказала Рут. И взяла его за руку.

Фурлоу вдруг обнаружил, что не может говорить, внезапно ощутив боль в горле. Он попытался проанализировать этот страх. Он боялся не за себя. Он боялся за Рут.

– Идем же! – торопила его женщина.

Фурлоу позволил ей повести себя вперед по траве в направлении аллеи для верховых прогулок. Внезапно темнота обступила их, едва только они вышли из эвкалиптовой рощи и оказались под соснами и каштанами, растущими вдоль этой аллеи. Ее освещали фонари, прикрепленные к деревьям на довольно большом расстоянии друг от друга и образовывавшие причудливые тени сквозь промокшую листву. Несмотря на прошедший днем дождь утрамбованная копытами тропа не раскисла.

– Мы одни сейчас на этой аллее, – сказала Рут. – Да и кто выйдет из дома в такое время и в такую погоду? – Она сжала его руку.

«Но все же мы не одни», – подумал Фурлоу. Он ощущал присутствие чего-то рядом с ними: что-то было в воздухе, наблюдало за ними, несло какую-то опасность. Он опустил свой взгляд на Рут – макушкой она доставала ему до плеч. Ее мокрые волосы тускло блестели при свете фонарей. Гнетущая тишина сырого леса обступила их… И странное ощущение давления тоже не нравилось ему. Утрамбованный чернозем поглощал звуки их шагов.

«Это ощущение сводит меня с ума, – подумал Фурлоу. – Если бы о нем рассказал какой-нибудь пациент, я сразу бы попытался определить источник этих галлюцинаций».

– Я любила гулять здесь, когда была ребенком, – сказала Рут. – Еще до того, как здесь установили эти фонари. По мне так лучше бы их и не устанавливали.

– Ты гуляла здесь в темноте? – спросил Фурлоу.

– Да. Неужели я никогда не рассказывала тебе это?

– Да, не рассказывала.

– Как же посвежело после дождя… – Она глубоко вздохнула.

– А твои родители знали об этом? Сколько же тебе тогда было?

– Кажется, одиннадцать. Мои родители не знали об этом. Их слишком занимали вечеринки и прочая чепуха.

Аллея вывела их на небольшую полянку, от которой влево к полуразрушенной каменной стене бежала темная тропинка. Они пролезли в брешь в стене, спустились по короткой каменной лестнице и оказались на покрытой гудроном верхней плите водонапорного резервуара. Под ними, как драгоценные камни на темном бархате ночи, сверкали огни города, подкрашивая оранжевыми бликами низко нависшие облака.

Сейчас то странное давление усилилось. Фурлоу огляделся – ничего. Потом бросил взгляд вниз на бледное в сумрачном свете лицо Рут.

– Помнишь, когда мы приходили сюда, ты обычно спрашивал: «Можно поцеловать тебя?» – произнесла Рут. – А я говорила в ответ: «Я ждала, когда ты попросишь об этом».

Рут повернулась и прижалась к нему, подняв лицо вверх. Его страхи, неопределенное давление – все забыл Фурлоу, когда нагнулся и поцеловал ее. На мгновение ему показалось, что время повернуло вспять, что не было ни Денвера, ни Нева. Однако страстность ее поцелуя, ее требовательность ошеломили его. Он отстранился.

– Рут, я…

Она прижала палец к его губам.

– Не говори этого.

Потом продолжила:

– Энди, ты когда-нибудь хотел провести со мной ночь в каком-либо отеле?

– Проклятье! Сколько раз…

– Но ты так ни разу и не подъехал ко мне как следует.

Ему показалось, что она насмехается над ним, и он раздраженно бросил:

– Я был влюблен в тебя!

– Я знаю, – прошептала она.

– Мне не хотелось просто валяться на сеновале. Я хотел… Да, черт побери, я хотел жениться на тебе, завести детей и все такое.

– Какой же дурой я была, – прошептала она.

– Дорогая, что ты собираешься делать дальше? Неужели… подать… – Он умолк в нерешительности.

– …на развод? – продолжила она его мысль. – Конечно, но после.

– После… суда.

– Да.

– Вся сложность в том, что это маленький городишко, – произнес Фурлоу.

– И здесь все суют нос в дела других, даже если их об этом никто не просит.