Средневековый мир: культура безмолвствующего большинства - Гуревич Арон Яковлевич. Страница 12

Церковь сражалась со всеми грехами, но, пожалуй, главный и наиболее опасный враг, с точки зрения авторов пенитенциалиев, — «язычество». То «язычество», в котором приходские патеры обвиняли паству, было весьма условным; раз уж люди посещают церковную службу, ходят на исповедь и способны прочитать символ веры (с чего начиналось собеседование священника с прихожанином), трудно не считать их христианами. Следовательно, если это и «язычество», то язычество христиан. Иными словами, речь идет о религиозно-нравственном поведении прихожан, осуждаемом церковью как неправедное и богопротивное не потому, что они не верят в бога и отказываются повиноваться его служителям, а потому, что наряду с исповеданием христианства эти люди придерживались всякого рода суеверий и религиозно-магической практики, противоречившей учению церкви. Невольно возникает вопрос: насколько глубоко и правильно было воспринято ими самое христианское учение?

Было бы очень рискованно судить о средневековом христианстве на основании одних лишь официальных религиозных текстов эпохи или сочинений теологов. Вряд ли при этом достаточны и те весьма существенные коррективы, которые делаются при изучении ересей, — ведь и ересь представляла собой неортодоксальную форму того же христианства: еретики требовали возврата к «первоначальному», «подлинному» слову Христа. И затем, не следует забывать, что в численном отношении они всегда до эпохи Реформации уступали правоверным христианам, в Раннее Средневековье в особенности. Но что же такое этот рядовой католик, который не поклоняется языческим богам и не впал в ересь, посещает церковь и не уклоняется от исповеди? О нем-то и идет речь в пенитенциалиях.

Предпосылка поведения таких прихожан, подчеркнем это вновь, — постоянное, интенсивное взаимодействие и единство с природой. Для того чтобы не нарушался космический порядок, чтобы, скажем, наступило новолуние, необходимо совершать определенные магические обряды и заклинания, которые помогут луне «восстановить ее сияние»3. Ритуалы воздействия на «элементы» необходимы для вызывания дождя во время засухи; в одном из пенитенциалиев детально описана колдовская процедура «выманивания» дождя деревенскими детьми из речки (47, с. 452). Поле не даст урожая без жертвоприношений, столь же обязательных, как пахота и посев, а домашние животные и птицы будут с приплодом, при условии если хозяйка наворожит. Пенитенциалии обрушиваются на магов, заклинающих бури (48, с. 308, 811). Такое отношение к природе не есть некая совокупность средств, «дополняющих» естественную причинность и способствующих «обычному» ходу вещей, — по убеждению этих людей, магия есть составная часть мирового круговорота, объединяющая естественное и сверхъестественное в нерасторжимое целое.

Подобно тому как люди вмешиваются в природные процессы, помогая им ритуальными действиями, так и природа прямо влияет на судьбы людей. Наблюдая движение звезд и планет, следя за полетом птиц, изучая приметы, раннесредневековый человек хочет получить залоги успеха своей деятельности. В январские календы участники праздника рядятся в телячьи и оленьи шкуры, ощущая и наглядно демонстрируя свое единство с природой. Это же единство воспроизводится во время народных игрищ и жертвоприношений силам природы, совершаемых под открытым небом, у источников, в рощах, на скалах. Решительно запрещая эти сборища, церковь стремилась оторвать прихожан от лона природы, ибо, с точки зрения духовенства, только в храме божьем человек должен вступать в контакт с высшей силой.

Однако представления прихожан об этой правящей миром силе были совсем не такими, как учило христианство. Сила эта — судьба, а ее конкретными воплощениями была могущественная Хольда или Хульда (нем. «Frau Holle»), благоприятствующая домохозяйкам и роженицам Фрийя, «три сестры» — парки и иные существа, перекочевавшие в более позднее время в народную сказку и легенду, а в период Раннего Средневековья являвшиеся предметом поклонения. Именно на вере в судьбу основывались гадания, заглядывание в будущее, на которые обрушивают свой гнев авторы пенитенциалиев. Магические обряды расцениваются ими как попытки «избежать божьего суда». Судя по всему, понятие божественного провидения было чуждо сознанию людей аграрного общества, воспринимавших мир в конкретных образах, далеких от абстракции. «Не обращался ли ты к искусству гадания или магии, начиная какое-нибудь дело, вместо того чтобы призвать имя божье?» — вопрошает прихожанина исповедник (47, с. 431). «Не полагаешь ли ты, — восклицает он, обращаясь к погрязшему в «язычестве» грешнику, — что петух своим, кукареканьем скорее может прогнать нечисть, нежели божественный разум?» (47, с. 442). Церковь запрещала верить в существование оборотней — вервольфов, и церковный автор задавал риторический вопрос: «Неужели ты верил, что кто-либо кроме всемогущего Господа способен превратить божью тварь в иную форму или иное существо?» (47, с. 442).

Согласно христианскому учению, природа лишь служанка Творца. Между тем в мировоззрении людей, к которым обращены вопросы пенитенциалиев, она играет совершенно иную роль: именно ей и ее силам они поклоняются, на них воздействуют и от них ждут помощи. Вера в природные силы — основа и всей народной медицины, равно как и разветвленнейшей системы приворотных и зловредных средств, против которых опять-таки ополчается духовенство. Особенно опасными церковь считала женщин, занимающихся изготовлением всякого рода снадобий и амулетов. Женщина вообще казалась ближе стоящей к природным силам и более интимно с ними связанной. В пособиях для исповедников большое внимание уделяется вере в способность некоторых женщин летать по ночам на шабаш и служить «как госпоже языческой богине Диане» (47, с. 429). Все эти верования, утверждают пенитенциалии, суть не что иное, как дьявольское внушение.

Авторы пенитенциалиев признают, что опасные и ложные заблуждения, с которыми они решительно, но, видимо, не очень успешно борются, широко распространены в народе, являясь достоянием «бесчисленного множества глупцов».

Истоки подобных верований, столь далеких от христианства, разнообразны. Уже трудно отделить в них германские мотивы от мотивов романских или кельтских. Существенно не происхождение тех или иных идей и представлений, а совсем другое обстоятельство: сознание человека Раннего Средневековья, в первую очередь сельского жителя, было благоприятной почвой для воспроизведения такого рода образов. Будучи непосредственно включен в круговорот природных явлений, невольно и неизбежно подчиняя им всю свою жизнь, крестьянин той эпохи не был способен вырваться за пределы архаического миросозерцания, фрагменты которого мы находим в вопросниках пенитенциалиев (как, впрочем, хотя и не в столь концентрированной форме, и в других источниках) и которое во многом противоречило христианской картине мира.

Одной из основных черт этого архаического миропонимания был циклизм. Время, в котором живет аграрное общество, — природное время, последовательность годичных циклов, с их извечной повторяемостью. Временные ориентиры, значимые в этой системе сознания, заданы сменой времен года. В определенные моменты цикла устраиваются праздники (пенитенциалии предостерегают против языческих обрядов в январские календы). В крестьянском мире в принципе не бывает ничего нового, все повторяется, жизнь человека от рождения и до смерти проходит один и тот же, для всех одинаковый круг событий. Следование от века данным стереотипам поведения и выполнение традиционных обрядов людьми, поглощенными рутиной сельского хозяйства, затрудняет поиски нового и интерес к нему.

Однако в той мере, в какой простой народ усваивал христианскую веру, он должен был как-то осознавать собственную причастность к истории спасения и, следовательно, свою включенно с ть в процесс движения в определенном направлении — к концу света, к Страшному суду и воздаянию за грехи. Вполне возможно, что именно через страх наказания (а страх в этой системе сознания является мощным фактором) недавние язычники в какой-то степени могли приобщиться к идее истории и связанному с ней представлению о линейном течении времени.