Гримаска под пиковую точку - Гергенрёдер Игорь. Страница 3
Он скромно ждёт в прихожей, ни следа лоска: отнюдь не отутюженные цвета хаки брюки, канареечная рубашка, одной пуговицы не хватает, и эта улыбка... вот каким вы бываете, милейший Далмат Олегович.
— Я не слишком навязчив со своим... гостеприимством?
И это-то надменный хозяин?! Если она сейчас назовёт его очаровательным — покраснеет. Наверняка. Она вдруг делает книксен — ему одному.
— Пожалуйста, — говорит он тихо, — по лестнице наверх.
Сконфужен! Потупился в смущении... у неё нет слов!
Голоса гостей на веранде, лай Ажана, куча обуви в углу прихожей — и, между прочим, ни одной женской пары, и на вешалке тоже ничего женского.
Она взбегает по ступенькам.
— Однако, как мило! Милый домик, милая лесенка! милый... чердачок!
— Вы правы.
— Что-что?
— На кабинет он не тянет.
— Почему же?
— Дилетант сведёт любой кабинет к чердаку.
— Это что — поза или саморазоблачение?
— Истина.
Любопытно. В неожиданно скудно обставленном мезонине он похож на художника. Художника в полосе неудач. Апатия, разочарованность, а глаза одухотворены талантом. Уставшим талантом.
— Что это в столь претенциозно чёрной рамке?
— Мне ли вам объяснять? Портрет под названием “Энтузиаст”.
— Ка-а-к? Убили!
— Шоссе Энтузиастов, Площадь Новаторов... Вам страшно? Не потому ли, что за этим — тайна египетских пирамид, сфинкса? тайна жрецов майя, неисчислимых человеческих жертвоприношений? Ваш страх — страх высокий. Священный. Энтузиазм, оргазм — нечто высшее и в то же время низшее...
— Поэтому автор так старательно зачёркивал своё творение?
— Вас смущает хаос. Отметёте лишнее — и увидите позитивное.
Она всмотрелась. Замысловато закрученной линией — перо ни разу не оторвалось от бумаги — было выведено лицо.
— Заметили, как подмигивает? — спросил он.
— Идиотски.
— Это можно понять как предсмертную агонию. И как оргазм.
— Ваш художник — очень злой человек. Это вы?
— Мой брат. Он цветовод по профессии, а в графике любитель. Я попросил его изобразить энтузиаста, овладевающего земным шаром... а брат так любит цветочки!
Его усмешка, и эта чёрная рамка картины. И вдруг он подмигивает, как тот, на портрете.
— Не надо так со мной, при чём тут я... вы... вы очень...
— Несчастлив? Да, мне плохо. Но от меня не ушла жена, я ничем не болен, я силён, талантлив, признан, обожаю кухню, охоту, красоту...
— Всё вместе?
— Именно. Пойдёмте вниз — Петроний вот-вот передержит яйца.
— Погодите. Ваше... амплуа? Всё-таки занятно...
— Сумейте занять женщину, и она будет вашей.
— Ну, это уже пошлость!
Она резко повернулась, почувствовав скуку.
— Это сказал Стендаль.
— Я говорю о вашей пошлости.
— Не уходите. Дело в том... что мы добрались до сути — мне плохо по причине пошлости.
— Пресыщенным патрицием вам лучше бы предстать в той вашей вишнёвой тоге...
— А это уже щипок с вывертом, Алина Власовна! Добавьте мозаичную черепицу, Петрония, коллекцию камней — поинтересуйтесь, не высыпаю ли я их в чашу и не погружаю ли туда руки? так, кажется, делал герой одной известной книжки?.. Нет у меня никакой коллекции — мне вот так хватает этой дачи, завтраков номер восемь и прочего антуража! Патриций... Вы знаете, что такое начальник строительства атомки? Объяснить? Или представили сами? Ну, взгляните, взгляните же на меня вашим художническим глазом, напрягитесь! Похож я на патриция?
На переносице у него влажно блеснуло, он стоял перед ней чуть пригнувшись, нервный, злой до исступления, и медленно сцепил руки. Она подумала, какие они, должно быть, сильные: согнуть кочергу, сломать подкову или что там ещё делали силачи прошлого — это весьма шло ему.
— Психика под постоянной магнетической щекоткой, вырываешься — куда? Разумеется, на дачу, куда ж ещё? на даче, как положено, всё дачное: компания, рыбалка, уха, коза в сарае — для утренних сливок... вот садик никак не разведу... Может, оно всё и неплохо, но... Сдвойте в этом словечке “н” — и что выйдет? Понукание, адресованное лошади. Опять — пошлость? или что-то другое? Что делать, если я так вижу? Посоветуете бег, йогу, иглоукалывание, питие всяческих травок?.. Раскопал рецептуру китайской гимнастики — насчёт полезности иногда побиться головой о стену. Увлёкся, вдруг узнаю: уже бьются, уже модно! Как быть-то, Алина Власовна? — он рассмеялся и сел на пол.
Теперь, ей показалось, она поняла, почему у него не кабинет, а чердак — с единственным стулом и даже не с диваном, а с брошенным на пол диванным верхом.
Он перехватил её взгляд.
— И это пошло. И паутина в углах — тоже. И чёрная рамка, и рисунок. Из неприятия пошлости я даже ни разу не женился. Хотя одинокость видного мужика — опять же пошлятина. А ежели так, ежели всё пошлятина, так сделаю, по крайней мере, её кричащей — с завтраком номер восемь, потому как мозаичной черепицы явно маловато.
— Осталось обозначить пошлостью и всё то, что вы тут сказали.
— Вы правы. Но напрасно поспешили с упреждающим ударом — в вас я её не вижу.
— Необыкновенно вам признательна!
Она сделала книксен — на сей раз с такой церемонной грацией, что он захохотал и вскочил с пола.
— Вы гениально ироничны! Вы...
— Обворожительна, во мне столько изящества, утончённости — чего ещё? вы такой не встречали и так далее... Но как же быть с вашим пошловидящим оком?
— В отношении вас оно зажмурено — вон, как на портрете.
— А второе — незажмуренное?
— О, о нём не беспокойтесь, оно всегда устремлено только на меня самого, я не могу обделить себя вниманием.
— Представьте, я как-то уже сумела это заметить.
Оборвав смех, она вдруг почувствовала — он вот-вот привлечёт её к себе, а ей не захочется отстраниться; она ощущала его дыхание на волосах, и было хорошо. Так хорошо, как давно не было.
Он медленно поднёс её пальцы к губам — она мягко высвободилась.
— Спустимся...
— Зовёте в пошлость?
— А вы — нет?
— Я — нет.
— Я переживаю за Петрония — он что-то там передержит...
Смеясь, едва не взявшись за руки, они спускались по лестнице, он прошептал:
— Если уж нам предстоит повращаться в пошлости, давайте что-нибудь отмочим? Душа требует разгула! Вы, скажем, не вы, а... а жена моего министра. Сегодня вы ушли от мужа, и теперь меня ждут месть, крушенье карьеры и прочее... Играем?
Она кивнула, изумляясь себе. Странно, как неудержимо потянуло в игру. Душа требует разгула! Захлёбываясь нетерпеньем, мгновенно войдя в роль, первой шагнула на веранду, дерзкая, упоённая собой; с усмешкой: “А мне наплевать!” — прошествовала мимо стола, обтянутая куцым розовым платьицем, у двери повернулась на каблуках. Анатолий, нависнув над столом пухлым животиком, накладывал из салатницы себе в тарелку, Антонида слушала Иониди, рассказывающего медлительно, с жестами. Все трое оборачиваются к ней: интерес Анатолия, ревнивый взгляд Антониды, сбившийся доктор.
— Далмат, а что если он примчится сюда? — она возбуждённо хохотнула, скользнула взглядом по гостям. — Думаешь, его остановит присутствие посторонних? У него же нет тормозов!
Она вышла на крыльцо, всматриваясь в даль за лугом и стогами, как бы ожидая опасности именно оттуда, наслаждаясь игрой, какой-то восторженной взбалмошностью, наслаждаясь днём, лучше которого не вообразить. Захотелось раскинуть руки и потянуться — нельзя: видят с веранды. А над двором обволакивающий зной, в тени дома Ажан смачно лакает воду из миски.
Она не помнит такого странного дня.
За спиной, в глубине веранды, тихий голос Далмата — рассказывает. Оживление за столом, кто-то роняет вилку или ложку (наверное, Антонида). Петроний Никандрыч: “Мёд нести?” — Возглас Анатолия: “Да погоди!” — Доктор Иониди: “Нести... и вино откупорьте...”
Она возвращается на веранду. Антонида, чуть не елозя на стуле, вперяет в неё сладострастно-ненавидящие глаза. Анатолий застыл в задумчивости. Доктор, приняв из рук Никандрыча две запотевшие, со льда, бутылки токайского, произносит веско и непонятно: