Драма Иова - Мацейна Антанас. Страница 42

Таким образом, не подлинна та религия, в которой нет этого переживания и чувства. Религиозно не подлинна и та эпоха, живя в которой человек в храме сидит закинув ногу на ногу, словно в салоне у своего приятеля. Правда, в христианстве человек друг Бога. «Я уже не называю вас рабами, ибо раб не знает, что делает господин его; но Я назвал вас друзьями, потому что сказал вам все, что слышал от Отца Моего» (Иоанн 15, 15), – говорил Христос апостолам по дороге в Гефсиманский сад. Более того, в христианстве человек — дите Божие, совладелец содержания Бога и счастья, наследник Его Царства. Христианство отношения Бога и человека, или религию, основывает на любви, ибо сам Бог есть любовь. И все же никто так прекрасно и так ярко не изображает устрашающего столкновения с Богом, как то же самое христианство. Мы уже упоминали о просьбе св. Петра, обращенной к Христу, чтобы Тот отошел от него, «ибо ужас объял его и всех, бывших с ним, от этого лова рыб, ими пойманных» (Лука 5, 9), ибо Христос велел им еще раз забросить сети, несмотря на то, что они мучились всю ночь и ничего не поймали. И разве не тот же самый Петр, увидев на горе Фавор преображенного Христа, «не знал, что сказать; потому что они были в страхе» (Марк 9, 6). А св. Иоанн в своих видениях на Патмосе, увидев «подобного Сыну Человеческому, облеченного в подир и по персям опоясанного золотым поясом» (Откр. 1, 13), «пал к ногам Его, как мертвый» (Откр. 1, 17) и только услышав успокаивающее слово «не бойся» (там же), осмелился выпрямиться и написать ангелам семи церквей. Тот же св. Иоанн рассказывает, как он видел, что «двадцать четыре старца падают пред Сидящим на престоле, и поклоняются Живущему во веки веков, и полагают венцы свои пред престолом» (4, 10). Как только человек сталкивается с явлениями или знаками трансцендентного Могущества, он всегда пугается. Страх перед Богом есть составное начало религии, которого христианство не уничтожило, но только очистило от земных примесей. Оно показало, что религиозный страх это не боязнь физических стихий по причине той опасности, которую они несут нам, религиозный страх это трепет самой экзистенции перед лицом могучего существования. Христианство также показало, что отношения человека с Богом отнюдь не исчерпываются страхом; что Бог, Который сущностно есть любовь, является также и в спасительном, льнущем к человеку образе. Вспомним Христа, исцеляющего больных, пирующего на свадьбе и с досмотрщиками. Страх в христианстве занял свое место, которое в Ветхом Завете, не говоря уже о языческих религиях, было явно преувеличено. Но страх не был вытеснен или забыт. Опровергать присутствие страха в религии означает пытаться оказаться по отношению к существованию на том же самом уровне, на котором стоит и Бог. Иначе говоря, это попытка найти основу своей экзистенции в ней самой, ибо ведь именно таково есть существование Бога. Бог это Тот, Который есть. Опровергнуть страх означает опровергнуть свое случайное бытие и возвести себя в ранг необходимо экзистирующего существа. В теории это возможно. Но это невероятно в онтологической действительности. Особенно это невозможно в экзистенциальном столкновении. Всякое нелживое отношение экзистенции с трансценденцией страшно.

Бог, как Сила поддерживающая бытие и Всемогущая Сила, настолько превосходит человека, что становится для экзистенции бесконечно далеким, непонятным и необъятным. Переживание далекости Бога есть одно из основных начал экзистенциального столкновения. В религиозном акте Бог является как нечто совершенно другое, совершенно непохожее ни на одно существо, стоящее по ту сторону их всех, не вмещающееся ни в одно ожидание сущего. Он за границами всех категорий земного бытия. Он не вмещается ни в одно земное понятие. Он не выразим ни в каком земном образе. В религиозном акте инакость Бога отдаляет Его от человека, удаляет в недоступные сферы.

Таким образом, это свойство Бога и ведет к тому, что отношения с этим бесконечно далеким Богом возможны только с согласия Его самого, как Его отклик на призыв человека. Один человек здесь ничего сделать не может. Он не может вызвать Бога из этой потусторонней дали. Ни один искатель Бога не находит Его, если только Он сам не является. «Вот, Он пройдет предо мною, и не увижу Его; пронесется, и я не замечу Его» (9, 11), — говорит Иов. Поэтому все вещи мира являют Бога только тогда, когда сам Бог через них является человеку. Когда Он своей благодатью пробуждает дух человека, заостряет его взгляд, тогда человек действительно замечает в сотворенном следы Господа. Но без этого, самим Богом данного, света сотворенное немо. Следы Господа разнообразны. Природа говорит на многих языках, и необходимо чудо Троицы, чтобы в них мы услышали слово Господне. Прелат А. Дамбраускас-Якштас17природу называл материализовавшимся Словом Божиим, ставя ее рядом с нашедшим буквенное выражение Словом в Священном Писании и Воплотившимся Словом в Иисусе Христе. Расстановка имеет глубокий смысл. В ней раскрываются не только различные проявления божественного Слова, но вместе и способ понимания этого явления. Так же, как обуквенное Слово мы можем правильно понять как Воплотившееся Слово только под руководством Церкви, следовательно, при действии Святого Духа, так и Иисуса Христа мы можем познать не голосом плоти или крови, но явлением Отца, сущего на небесах (ср. Мат. 16, 17). И мы сможем понять материализовавшееся Слово или природу как след Господень только в свете того же Духа и того же Отца. Поиски Бога в мире без явленности самого Бога заканчиваются пантеизмом или сентиментальным мистицизмом, который придается природе. Бог живет по ту сторону мира и в мире Его можно найти только тогда, когда Он сам приближается к нам в зримых нами предметах. Иначе Он может пройти мимо нас и мы Его не увидим, ибо Он экзистирует на совершенно другом уровне, нежели и мы18. Вот почему и Иов, осмелившийся призывать Бога на суд и доказывать ему свою невиновность, в конце концов признается, что не знает, где Его найти: «О, если бы я знал, где найти Его, и мог подойти к престолу Его!» (23, 3). Бог словно ускользает от глаз Иова. Он исчезает в своей дали. И ничто на земле не указывает, где Он. «Но вот, я иду вперед, и нет Его, назад — и не нахожу Его; Делает ли Он, что на левой стороне, я не вижу; скрывается ли на правой, не усматриваю» (23, 8–9). Человек может сколько ему угодно метаться в своей экзистенции и все-таки нигде не найти Бога, если только сам Бог не явится ему. Вот почему после всех жалоб Иова, его речей и упреков, после того горького вопля о своей невиновности автор книги позволяет явиться самому Богу и разрешить вопрос экзистенции Иова. Явление Бога и Его речь есть нечто большее, нежели только литературное средство для развязки неразрешимого конфликта, как это происходит в греческих драмах. В появлении Бога заключена глубокая метафизическая мысль, что человек может найти Бога только тогда, когда Он сам является. Только тогда, когда Бог покидает свои дали, тот совершенно другой уровень экзистенции и снисходит в человеческое бытие, только тогда Он становится зримым и только тогда мы Его встречаем. Экзистенциальное столкновение это двустороннее свободное сближение. Здесь может и человек пройти мимо Бога и Бог может не показаться человеку. Вот почему религиозный акт всегда наполнен просьбой, мольбой, дабы явился Бог, пришел, снизошел, приблизился. Бог для экзистенции transcendens, следовательно, ее перешагивающий, находящийся за ее пределами. Поэтому и необходимо, чтобы сам Бог преодолел это расстояние, ибо экзистенция его преодолеть не может. Экзистенция не может возвыситься до уровня экзистирования Бога. Бог всегда есть и остается по ту сторону ее. Экзистенция, которая считала бы Бога только имманентным, следовательно, вмещающимся в ней самой, — такая экзистенция была бы поддельной, искусственной, неестественной и в самой себе, и неискренней в своем переживании Бога. Чисто имманентный Бог — никакой не Бог. Это второе имя самого человека. Это человек, назвавший себя Богом. Всякое экзистенциальное столкновение ведет нас по ту сторону нас, ведет в бесконечные дали, в которых исчезает наше понимание, но в которых живет Божество.