Философия - Кузнецов В Г. Страница 35

Таким образом, критерии рациональности (научности) срабатывают лишь задним числом, когда достигнут некий результат. Путь его достижения интерпретируется как чисто рациональный, и при этом часто забывается (особенно методологами науки, а не самими учеными), что на то или иное открытие повлияли факторы, которые при всем желании к рациональным отнести затруднительно.

108

Формально-логические требования к чистоте теории (непротиворечивость, полнота, независимость и т.д.) так и остаются требованиями к идеальным конструкциям, ученый не может их полностью осуществить. "Иначе говоря, есть практическая логика, которой пользуются ученые и которая еще не существует в эксплицитной форме (кроме, может быть, некоторых частей гегелевской логики, у Энгельса в диалектическом материализме), и эта логика делает возможными открытия при помощи систем, обладающих противоречиями" [110].

Последнее высказывание нам бы хотелось прокомментировать. Фейерабенд отнюдь не гнушается признать заслуги диалектического материализма (особенно на фоне сегодняшнего отказа всех и вся от возможности такого философского подхода). Он, в частности, высоко оценивает диалектическую логику как философскую попытку рациональным образом описать противоречивость нашего бытия путем исследования противоречий, которые всегда существуют в мире. И такая попытка дает достаточно эффективные результаты, в частности, когда развитие научных теорий рассматривается как снятие диалектических противоречий. Эта позиция позволяет философу выступить как против узкосциентистского понимания научной теории, так и против антисциентизма, выдвигающего заведомо нерациональные способы постижения бытия, многие из которых, по существу, можно вполне отнести к рациональным.

Наука, отмечает Фейерабенд, близка по многим своим параметрам к мифологии. Это современный миф или, точнее, миф современной культуры. Прежде всего чисто мифологическим является принцип следования принятым правилам и стандартам. "Обоснование мифа науки" осуществляется точно так же, как обоснование любого мифа - не посредством рациональных аргументов, а на основе веры, так как "современная наука подавляет своих оппонентов, а не убеждает их. Наука действует с помощью силы, а не с помощью аргументов" [111]. Структура научной теории также близка к мифу. Так, в обоих образованиях можно выделить некую центральную идею, которая не подлежит разрушению при их изменении. В мифологическом сознании имеется система основополагающих положений - это система запретов, табу. В научной теории мы называем это фундаментальными основаниями концепции. Научное сообщество создает механизм их защиты, который очень напоминает, отмечает П. Фейерабенд, защитную "табу-реакцию". "Как мы уже видели, фундаментальные верования защищаются с помощью этой реакции, а также с помощью вторичных усовершенствований, и все то, что не охватывается обоснованной категориальной системой или считается несовместимым с ней, либо рассматривается как нечто совершенно неприемлемое, либо - что бывает чаще просто объявляется несуществующим. Наука не готова сделать теоретический плюрализм основанием научного исследования" [112]. Однако без тако

109

го "твердокаменного догматизма" наука не смогла бы осуществить своих претензий на познание истины, которая в каждой науке объявляется единственной и действительно является таковой, но в узких предметных рамках. Это ее важнейшее свойство, позволяющее сохранять знания в виде системы концептуальных теорий.

Точно так же, пишет философ, спорен аргумент о большей точности и логичности научных теорий по сравнению с другими формами отражения мира. Дело в том, что эта строгость и точность, так же как и критерии рациональности в целом, проявляются лишь задним числом, когда открытия совершены и теория создана. Но даже в этом случае реальные научные теории мало согласуются "со строгими предписаниями логики или чистой математики, и попытка подчинить им науку лишила бы ее той гибкости, без которой прогресс невозможен" [113]. Рассматривая эту проблему, Фейерабенд еще раз ссылается на диалектический материализм, высоко оценивая разработку в нем учения о развитии [114].

Историк математики Морис Клайн в своей книге с характерным названием "Математика. Утрата определенности" показывает, что даже чистая математика далека от требований разработанных для нее логических моделей. Математики не могут договориться даже о том, что является ее предметом, и, кроме этого, "над головами математиков, подобно дамоклову мечу, висит нерешенная проблема доказательства непротиворечивости всей математики" [115]. В конечном счете выбор модели для обоснования той или иной математики является случайным и есть скорее продукт веры, зависит "от исповедования той или иной философии". Математика всегда строится практически, а ее обоснования осуществляются значительно позже. Поэтому знаменитая строгость математики весьма относительна. "Строгого определения строгости не существует. Доказательство считается приемлемым, если оно получает одобрение ведущих специалистов своего времени или строится на принципах, которые модно использовать в данный момент" [116].

Таким образом, сциентистская методологическая модель науки, делает вывод П. Фейерабенд, является лишь идеальной конструкцией, которая далека от реальной науки, как и любая идеологическая или религиозная система. Он показывает, что наука опосредствована всем социокультурным фоном и не является творением только разума. Она носит в себе столь же много элементов нерационального, как миф или религия. И в этом нет ничего ни плохого, ни хорошего. Это факт, с которым необходимо считаться. Однако элементы относительности в понимании природы столь сильны, что в конечном счете мы должны признать, что ни философия, ни наука не являются рациональными знаниями, а представляют собой феномен внерационального постижения мира. Доведя сциентистские тезисы до абсурда, Фейерабенд растворяет науку в других формах сознания, что вообще не позволяет говорить о ее специфике [117].

110

Зеркальным отражением этих установок в современном антисциентизме выступают концепции, в которых, напротив, обосновывается тезис, что миф содержит в себе так много рационального, что трудно отличим от науки. Сегодня становится все более очевидным, что миф далеко не исчерпал себя как форма общественного сознания и не является объектом только истории культуры. Он остается эффективной формой воздействия на индивидуальное и массовое сознание. Мы уже отмечали в первой главе, что миф можно рассматривать как особого рода модель отношения человека к миру, которая меняет свое конкретное содержание от эпохи к эпохе, но вечно остается рядом с человеком. Как философия является самосознанием культуры, ориентированным на разум, так миф - самосознанием культуры, ориентированным на эмоциональность, и вечным источником как рациональных, так и художественных интерпретаций [118].

В современной философии обращение к мифу в рамках обсуждаемой нами проблематики реализуется в постановке проблемы рациональной интерпретации сущности иррационального. Основным заблуждением сциентистского подхода является отнесение к иррациональному всего того, что остается за рамками сегодняшнего стандарта рационального. Однако трактовать иррациональное лишь как некое вместилище для остатков бытия, которые не освоены рациональными методами, представляется значительным упрощением. Бытие едино, в нем самом нет двух противостоящих друг другу сфер: рациональной и иррациональной. Они являются характеристиками одного и того же образования и неизбежно взаимопроникают друг в друга. "Так называемое "иррациональное" всегда присутствует в так называемом "рациональном"... Для осуществления рациональных решений проблем, медиума, иррациональное не только нельзя обойти, оно - необходимо" [119].

Попытки чисто рационального объяснения бытия и форм его сознания приводят к парадоксальному результату. Поскольку всегда имеется предел рациональному познанию, то приходится признать реальное наличие нерациональной сферы, хотя бы в виде непознанного или пока непознанного. И сфера эта столь велика по сравнению с познанным, что скорее правильнее было бы признать, что мир иррационален по существу и имеются лишь островки рационального.