Два интервью - Свасьян Карен Араевич. Страница 8

К.С. Они родственны, оба по уши повязли в одинаковой судьбе. Просто Ницше, входя в роль Бога, особенно в «Еcce Нomo» или уже в последних туринских письмах, сходит с ума как на сцене. А вот Штирнер, что самое ужасное, делает то же трезво, сухо, без Байрейта и музыки. Музыка – это ведь исконная немецкая погибель. Штирнер посылает к черту музыку, или затыкает себе уши, чтобы она не кружила ему голову: школьный учитель, с сигарой во рту, строгий, чопорный, язвительный. Нужно представить себе Ницше без Диониса.

Книгу Штирнера восприняли на редкость солидарно и однозначно. Его друзья и знакомые, среди них Маркс и Энгельс, отвернулись от него, сочтя его буквально ненормальным. Даже жена Мария Дэнхардт, самый близкий ему человек, ушла от него. Наверное, он показался ей дьяволом. Кстати, когда я впервые открыл книгу, меня потрясло её посвящение (в первом издании): «Meinem LiebchenMarie Dähnhardt», в русском переводе что-то вроде «моей милашке», но не в пошлом, а именно немецко-сентиментальном, бюргерском смысле! Трудно было поверить, что книга, делающая ставку на НИЧТО, начинается с такого посвящения. Это очень по-немецки. Наверное, этого и боятся в немцах, скажем, французы. Так вот, после разрыва со Штирнером, Мария Дэнхардт уехала в Англию, в Лондон, где её однажды навестил Джон Генри Макай, открыватель Штирнера (его биография Штирнера остается непревзойденной и по сей день;к тому же он издал все работы Штирнера) и близкий друг Штейнера по берлинской жизни в конце XIX века–их объединяла общая любовь к Штирнеру. Мария, прожившая более 90 лет, так и не вышла замуж. Наверное, это было не просто: бросить Бога, чтобы выйти замуж за англичанина.  

Д.Ф. Ну, не самого Бога, а человека с высокой заявкой. 

К.С. Именно что самогó. В этом вся соль. Только «сам» Бог – это уже не средневековый Ветхий деньми теизма. В эпоху сознания и естественнонаучного эксперимента Бог – это воскресный день. Или, если хотите, вакансия. Оттого, что Его уже не находят в математизированных небесах, ищут Его в себе. Но чтобы найти Его в себе, нужно Его сперва создать, то есть, создать самих себя по образу Его и подобию. Это и называю я вакансией. Пусть оба претендента на эту вакансию, Штирнер и Ницше, каждый по-своему, сошли с ума, всё же с ними начинается проблема, которая решается не иначе, как когда на вопрос: «Кто?»отвечают только решительным: «Я». 

Д.Ф. Владимир Миронов, основатель издательства «Культурная революция», с которым Вы были знакомы, тоже пошел по этому пути? 

К.С. Вы имеете в виду его послесловие к «Воле к власти»? Да, я помню, что я чувствовал, когда читал этот текст. Он просто вот так без обиняков вошел в роль Ницше, как в открытую дверь, решил зажить в Ницше и попал в невменяемость. Непостижимо, откуда это идет. Даже сам Ницше не начинал как Ницше, а долго готовился к себе, сначала через филологию, потом через школу «человеческого, слишком человеческого». Ну, нельзя же просто так без ничего взять и стать Ницше. 

Д.Ф. У меня тоже было ощущение, что он в этом тексте просто перепрыгнул через свою голову. Как же ему это удалось? Во мне это вызывает только уважение.

К.С. Конечно. Если он и ввел кого в заблуждение, то только себя. И расплатился сполна. В отличие от всех этих европейских клоунов, вроде Батая, Лакана, Деррида и пр., рассчетливо вводящих в заблуждение читателей. Они сходят с ума, оставаясь «себе на уме». 

Д.Ф. В издательстве «Культурная революция» в позапрошлом году как раз вышла книга Батая «О Ницше», очень, на мой взгляд, слабенькая и болтливая, но она сопровождена послесловием Владимира Миронова – текстом, являющимся краткой выжимкой из его «Ессееliber». Там тоже содержится этот странный призыв (к самому себе?) – стать Ницше. Непростая судьба у этого направления мысли. 

К.С. Оттого мне и не по душе эти итальянцы – Колли и Монтинари. Они и понятия не имели о том, что Вы назвали непростой судьбой. Наверное, кроме прочего, оттого, что были марксистами. Несомненно одно: Ницше – это не их тема, не их судьба. С другой стороны, справа был, например, Боймлер, огромной силы мыслитель (надо прочитать хотя бы его гигантское предисловие к Бахофену, чтобы понять, что за это калибр), публиковавший Ницше и занимавший довольно высокий пост в ведомстве Розенберга. Был еще Шлехта, который ненавидел Ницше, но при этом издавал его. Я хочу сказать, что история изданий Ницше – это история борьбы за Ницше. И когда сейчас в России вы издаете его на русском языке, было бы неплохо оговорить все эти вещи и дать понять читателю, что вы не просто копируете Колли и Монтинари, но пытаетесь найти подлинного Ницше.  

Д.Ф. Расскажите о Вашем участии в издании ПСС Ницше… 

К.С. Это было где-то в середине 90-х. Владимир Миронов позвонил мне в Базель и предложил взять на себя издание ПСС Ницше в России. По ряду объективных причин я отказался. Тогда он попросил меня назвать кого-то, кому можно было бы доверить эту работу. Я назвал Сергея Казачкова, с которым был знаком и которого знал по ряду публикаций книг Штейнера в России. Потом была встреча в Москве в Институте философии. Кстати, на встречу Миронов пришел с Игорем Эбаноидзе. 

Д.Ф. Это было первое заседание редакционного совета ПСС Ницше? 

К.С. Да, что-то вроде этого. 

Д.Ф. Вы являетесь членом этого редакционного совета. И я хотел бы Вас спросить, как Вы относитесь к тем мертвым душам, которые фигурируют в качестве членов редакционного совета? 

К.С. Это никуда не годится, их нужно оттуда просто убрать. От этого разит советским.

Д.Ф. Исключение фамилий этих людей из публикуемого ПСС Ницше может привести к скандалу со стороны Института философии, под эгидой которого Владимир Миронов и начинал издание. Они могут объявить изданию бойкот и не признавать его в академических целях. 

К.С. А Вы не подумали о том, что значило бы для Ницше быть академически признанным!... Бойкот – это и есть то, с чего Ницше хотел бы начаться. Да и что же это была бы за Академия, если бы она не бойкотировала Ницше! 

Д.Ф. Тогда в редакционном совете останется только две-три фамилии. Да и что делать с уже вышедшими томами? Мы, конечно, подумаем и что-то тут предпримем. 

Здесь мы сделали небольшую паузу, чтобы выпить вина, и Карен Араевич показал мне свой рабочий кабинет. Он представлял собой небольшую комнату, со всех сторон обложенной большой домашней библиотекой, как мне показалось, сплошь состоявшей из древних добротных изданий европейских мыслителей. По стенам фотографии Рудольфа Штейнера и других мыслителей, которых К.С. называет друзьями (не просто учителями). Посередине стоял рабочий стол с компьютером, на котором выделялся огромный бюст-голова Ницше, сделанный руками племянницы К.С. и который сопровождает его с момента начала работы с текстами Ницше. 

Д.Ф. А давно Вы перешли с пера на компьютер? 

К.С. В середине 90-х годов. Так, конечно, удобней и практичней, но я счастлив, что начинал с пером и бумагой, и надеюсь, не утратил того существенного и трудно выразимого, что они давали. 

Д.Ф. Тогда разрешите мне подарить Вам эту книгу под названием «По ту сторону добра и зла», - она пуста, в ней все страницы пусты, - это большая записная книжка. Может быть, однажды Вы снова захотите вернуться во времена своей молодости и написать что-нибудь важное от руки.

Я хотел бы услышать Ваше мнение о качестве русских переводов Ницше. Какое-то время назад у Вас была полемика с профессором уральского университета Перцевым по этому вопросу (в которой поучаствовал еще и Игорь Эбаноидзе), я хотел бы опубликовать её на сайте. Разрешите? 

К.С. Да, конечно. Хотя какая же это полемика! С Перцевым как раз всё просто. Это обычный перевертыш, которого надо только мысленно перенести, как он есть, в советское время и представить его себе там пишущим диссертацию о Ницше… Непостижимо, как с таким складом и уровнем ума приходят вообще к Ницше. У Перцева аллергия на тропы, которые кажутся ему все подряд катахрезами. Забавнее всего, что он даже ставит в заслугу одному переводчику исправление ляпов Ницше. Мои переводы он цитирует без параллельных цитат из оригинала, потому что тогда ему пришлось бы оставить меня в покоя и уличать Ницше в отсутствии немецкого языкового чутья. А всё из-за неадекватности. По тому, как он пишет, можно понять, как он говорит, молчит, движется, смеется, а по тому, как он делает это, ясно, что лучше всего было бы ему делать это не в философии. Мало ли других занятий… Но я рад, что Вы упомянули Игоря Эбаноидзе, этого очень тонко чувствующего, понимающего и благородного человека. Он не только любит Ницше, но еще и настоящий профессионал своего дела. Прекрасно, что именно ему выпало сейчас подготавливать ПСС Ницше. Что до Вашего вопроса о русских переводах Ницше, хороших, как мне кажется, еще не было. Наверное, только Полилову – да и то не всегда – удавалось приближаться к идеалу (имею в виду «Сумерки идолов» и «Вагнер как явление»). Вообще между отношением к переводческому делу в начале ХХ века и сейчас пропасть. Тогда меньше обращали внимания на детали, но лучше схватывали дух. Сейчас переводят доскональнее и качественнее, но при этом что-то важное и цельное исчезает.