Сердце зимы - Джордан Роберт. Страница 39

– Все уже давно поели, – огрызнулась Лини. – Объедки выкинули, котелки почистили и убрали. Будешь куски таскать с чересчур многих тарелок, так живот разболится и не ровен час лопнет. Особенно, если дело тарелками не ограничится. – Забормотав под конец что-то уж совсем недовольное, она наградила Перрина еще одним хмурым взглядом напоследок и зашагала прочь, сердито косясь на весь мир.

– Слишком много тарелок? – пробормотал Перрин. – Да я и с одной ничего не успел съесть! В том-то и беда, – Лини шла через лагерь, обходя лошадей и повозки. С ней заговорили трое или четверо, и на всех она огрызнулась, отмахиваясь дубинкой, если кто не понял сразу. Должно быть, она совсем обезумела, переживая за Майгдин. – О чем это она? Обычно в ее словах больше смысла.

– Э-э... ну, тогда как бы все... – Гилл снова сдернул шапку, заглянул в нее и снова нахлобучил на голову. – Я... э-э... мне нужно телеги проверить, милорд. Убедиться, что все готово.

– Даже слепому видно, что повозки готовы, – сказал ему Перрин. – В чем дело?

Гилл завертел головой, судорожно отыскивая другой предлог. Так и не найдя, понурился.

– Я... Наверное, раньше или позже вы все равно узнаете, – промямлил он. – Видите ли, милорд, Лини... – Гилл глубоко вздохнул. – Этим утром, до восхода еще, она ходила в майенский лагерь... Посмотреть, как вы и... э-э... почему не возвращаетесь. В шатре у Первой было темно, но одна из ее служанок не спала, она-то и сказала Лини... Она имела в виду... Я хочу сказать... Не смотрите так на меня, милорд.

Перрин усилием воли стер с лица зверское выражение. Во всяком случае, попытался. Но в голосе отчетливо слышалось рычание.

– Чтоб мне сгореть, я спал в том шатре. Вот и все, что я там делал! Так ей и скажи!

На Гилла напал приступ дикого кашля. Когда он наконец сумел заговорить, то просипел:

– Я?! Вы хотите, чтобы я ей сказал? Да она мне башку проломит, если я заикнусь о чем-то таком! По-моему, она родилась в Фар Мэддинге в грозу. С нее станется приказать грозе утихнуть. Станется!

– Вы – шамбайян, – сказал Гиллу Перрин. – А это значит, что в обязанности ваши входит не только телеги грузить.

Перрину хотелось кого-нибудь покусать. Кажется, Гилл это понял. Бормоча извинения, он поклонился и, кутаясь в плащ, засеменил прочь. Вовсе не на поиски Лини, Перрин был уверен. Гилл распоряжался прислугой, но Лини он не приказывал. Лини не приказывал никто, кроме Фэйли.

Перрин мрачно глядел вслед удалявшимся разведчикам; десять всадников, едва отъехав от повозок, уже принялись всматриваться в лес. О Свет, женщины готовы поверить в самое худшее, когда речь идет о мужчине. И чем хуже дела, тем больше им хочется об этом болтать. А он-то думал, ему придется беспокоиться только о Росене и Нане. Лини, вернувшись, наверняка первым делом рассказала обо всем Бриане, второй горничной Фэйли, а уж Бриане, как пить дать, – всем женщинам в лагере. Тех хватало среди конюших и возчиков, и кайриэнцы есть кайриэнцы, так что, скорей всего, они и с мужчинами поделились. В Двуречье на такие вещи смотрели косо, и от дурной славы избавиться ох как непросто. И то, что все перед ним расступались, вдруг представилось в новом свете, и неуверенные взгляды людей, и даже плевок Лема. Улыбка Кенли преобразилась в памяти в кривую ухмылку. Единственным светлым пятном было то, что Фэйли этому не поверит. Конечно, не поверит. Это уж точно.

Увязая в снегу, вернулся Кенли, ведя за собой Трудягу и своего поджарого бурого мерина. Оба замерзших коня имели несчастный вид, жалостно прижимали уши, и мышастый жеребец даже не делал попыток, как обычно, укусить мерина Кенли.

– Не скалься ты все время, – буркнул Перрин, беря повод Трудяги. Паренек недоуменно посмотрел на Перрина, отошел тихонько, поглядывая через плечо.

Рыча про себя, Перрин проверил подпругу. Пора было искать Масиму, но он все медлил сесть в седло. Перрин убеждал себя, что не торопится потому, что устал и голоден, что просто хочет чуть-чуть отдохнуть и набить живот, если отыщется что-нибудь съедобное. Он твердил себе это, но видел сожженные фермы и висящие на деревьях по обочинам дорог тела – мужчины, женщины и даже дети. Даже если Ранд еще в Алтаре, дорога предстоит долгая. Долгая, и выбора у него нет. Но решиться надо.

Так он и стоял, уткнувшись лбом в седло Трудяги, когда его отыскала делегация молодых балбесов, верных приспешников Фэйли. Их было около дюжины. Перрин устало выпрямился, жалея, что снег не завалил их всех с головой.

Возле крупа Трудяги встала Селанда – стройная, невысокого роста, – уперла руки в зеленых перчатках в бока и сердито наморщила лоб. Вид у нее был чванливый, даже когда она стояла неподвижно. Несмотря на снегопад, полы плаща распахнуты, открывая взорам меч на боку и шесть ярких полос на груди темно-синей куртки. Все эти женщины носили мужскую одежду и мечи, причем пустить оружие в ход были готовы вдвое скорее, чем мужчины. И это еще мягко сказано. И мужчины, и женщины – все они отличались крайней обидчивостью, и дуэли, не запрети их Фэйли, наверняка случались бы каждый день. И мужчины, и женщины, а больше всех – Селанда, пахли сердито, мрачно, упрямо и нетерпеливо, и от этой мешанины Перрин сморщил нос.

– Я вижу вас, милорд Перрин, – сказала церемонно Селанда с сильным кайриэнским акцентом. – Приготовления к маршу сделаны, но нам по-прежнему отказывают в лошадях. Не могли бы вы с этим разобраться? – В ее устах это прозвучало как требование. Значит, она его видит? Зато ему век бы ее не видеть.

– Айильцы идут пешком, – прорычал Перрин и подавил зевок, ничуть не заботясь об устремленных на него сердитых взглядах. Он попытался отогнать сонливость. – Если не хотите идти, можете ехать на телегах.

– Вы не можете так поступить! – заносчиво вскричала одна из тайренок, ухватившись левой рукой за край плаща, а правой – за рукоять меча. Медоре была высока, с пышной грудью, на смуглом лице сверкали ярко-синие глаза, и многие могли бы назвать ее красавицей. Но рукава ее куртки, широкие, в красную полоску, смотрелись несколько странно. – Краснокрылый – мой любимый конь! Я не собираюсь от него отказываться!

– В третий раз, – загадочно произнесла Селанда. – Когда остановимся сегодня на ночлег, мы обсудим твой тох, Медоре Дамара.

Отец Медоре, по слухам, давно уже, будучи в летах, удалился на покой в свое загородное имение, но Асторил по-прежнему оставался Благородным Лордом. Так что по положению его дочь стояла много выше Селанды, всего лишь мелкой дворянки из Кайриэна. Однако Медоре, нервно сглотнув, широко раскрыла глаза, как будто ожидала, что с нее живьем сдерут кожу.

Вдруг Перрина осенило. Сложилось вместе все, что он знал об этих идиотах, и их потуги подражать айильцам, дурацкое поведение высокорожденных и многое другое.

– Когда вы начали шпионить для моей жены? – спросил он.

Они застыли, как ледяные истуканы.

– Иногда леди Фэйли поручает нам подобные мелкие задания. Их мы и выполняем, – помолчав, осторожно ответила Селанда. В запахе ее чувствовалась изрядная доля настороженности. Вся эта шайка-лейка пахла, точно лисы, гадающие, не забрался ли к ним в нору барсук.

– Селанда, моя жена на самом деле отправилась на охоту? – возбужденно прорычал Перрин. – Раньше у нее никогда не возникало желания поохотиться. – В нем полыхал гнев, все события сегодняшнего дня лишь раздували пламя. Он оттолкнул Трудягу и, шагнув к женщине, навис над нею. Жеребец, чувствуя настроение Перрина, мотнул головой. Заныли пальцы – он до боли стиснул в кулаке поводья. – Или она должна была встретиться с кем-то из вас? У кого были свежие новости из Абилы? Ее потому и похитили, из-за ваших проклятых шпионских секретов?

Смысла в этой тираде не было ни на грош, это Перрин понял, едва слова слетели с языка. Фэйли могла поговорить с ними где угодно. И уж вряд ли она так организовывала встречу со своими «глазами-и-ушами» – со своими шпионами! – чтобы на ней присутствовала Берелейн. Всегда надо сначала подумать, а потом уж говорить. Ведь благодаря шпионам Фэйли Перрин узнал о Масиме и Шончан. Но ему хотелось рвать и метать, ему нужно было выпустить пар, а те, кого он хотел бы молотом вбить в землю, чтоб и следа не осталось, были далеко отсюда. Вместе с Фэйли.