Русские уроки японских коанов - Тарасов Владимир. Страница 3

Русский – имя прилагательное. Это японец, татарин, американец, чукча и многие, многие другие – имена существительные. А русский – не существительное, а прилагательное, т. е. отвечает на вопрос не «кто?», а «какой?». Какой язык для человека родной? Русский. А то, что, например, папа у него грузин, а мама украинка, – дела не меняет. Если родной язык русский и если он ни с грузинами, ни с украинцами себя не отождествляет, значит, он сам и есть русский.

Только вот кто ж его знает, с кем он себя отождествляет, а с кем – нет?! Именно поэтому «русский» – категория расплывчатая.

Всех остальных, для кого родной язык русский, но к кому вторая часть определения не подходит, называют русскоязычными.

Понятно, что русских в этом смысле в России меньшинство, причем постоянно уменьшающееся меньшинство, а русскоязычных – большинство, и их голос от имени русских слышнее, чем непосредственно голос самих русских, что вполне естественно.

В частности, в наше время на русских охотно списывают такие несимпатичные явления, как новые русские, русская мафия, русская оккупация и т. д. Для явлений же более симпатичных сегодня чаще используются другие слова, например, российские спортсмены или российская наука и т. д. Приятным исключением из этого правила является разве что русский балет – понятие, сложившееся далеко не сегодня.

Благодаря низкому уровню межвидовой агрессии нашего народа, многонациональная Россия, к счастью, обходится без серьезных межнациональных конфликтов.

Что же касается войны в Чечне, то похоже, что это конфликт не национальный, между русскими и чеченцами, а успешный криминальный бизнес, затеянный властвующей элитой. И поскольку любой бизнес имеет свой цикл развития – зарождается, расцветает и умирает, то и чеченский вопрос через некоторое время потеряет свою актуальность.

Высокая внутривидовая агрессия означает, что наш народ внутри себя крайне недружный, не поддерживает друг друга в инородческой среде и не доверяет друг другу. За пределами России ни в одной стране мира русское землячество не является той общностью, которой можно было бы гордиться. Повсюду царит деловая беспомощность, разобщенность, интриги и конфликты. Да и в самой России создать какую-либо жизнеспособную общественную организацию – без внешнего финансирования или не под эгидой известного высокопоставленного лица – практически невозможно, если иметь в виду именно русских, а не русскоязычных людей.

Когда же упоминают о русских националистических организациях, то умалчивают об источниках их финансирования. Известно – кто платит, тот и заказывает музыку. Русский же человек и хорошее общественное дело финансирует крайне неохотно, не говоря уже о деле плохом.

Но благодаря именно этому взаимному отталкиванию, русский народ, если взглянуть на карту мира, занял довольно большую территорию на поверхности земного шара. И у нас способность к настоящей дружбе и подлинной любви развита более, чем у ряда других народов.

Что же удерживает русских людей вместе при высоком уровне внутривидовой агрессии?

Два фактора: единство территории и приверженность центральной власти.

Можно, пожалуй, указать и третий, вспомогательный фактор: способность к неизучению иностранных языков. Кстати, способность к не-изучению языков тесно связана с невысоким уровнем музыкальных способностей. Мы едва ли принадлежим к музыкально одаренным народам, что наглядно демонстрируют наши загрантуристы, когда, отужинав, сподобятся петь хором.

В силу важности территориального единства мы так и не удержали ни одного из своих заморских владений. Ни земель в Калифорнии, ни Аляски, ни островов на Балтике, ни Крыма. Неизвестно, удержим ли Калининград и Южные Курилы. И дело здесь скорее не во всемирном крушении империй, а в хлопотности и ненужности для традиционного российского управления иметь плоховато контролируемых собственных граждан где-то там, за морем-океаном.

Россия, в отличие от других стран, никогда не поддерживала своих русских соотечественников за рубежом и едва ли будет это делать, несмотря на весь их патриотизм, рассматривая их если не как врагов, то как чужих, лишь изредка и неумело пытаясь использовать их в качестве разменной политической монеты.

Приверженность центральной власти, ориентация на вертикальные, а не на горизонтальные связи – естественное следствие сильной внутривидовой агрессии, порождающей готовность, даже без особой необходимости, пойти навстречу вышестоящему, но не своему соседу.

И поскольку всякие устойчивые социальные связи рационализируются и обретают ценность, то для русского человека – точнее, для русского мужчины – образовалась некая невидимая неосознаваемая нить, связывающая его с верховной властью, и через нее – с судьбами всего человечества, придающая смысл его существованию. Это своего рода некая потенциальная возможность служить человечеству и влиять на него. И даже когда он от этой возможности отрекается, само ее неосознанное существование придает жизни особый, русский смысл.

Слаба центральная российская власть – истончается и рвется эта нить, и ускользает от русского мужчины смысл его жизни. Простые бытовые и семейные радости сытой и комфортной жизни, удовлетворяющие европейца, для него недостаточны, если не сказать, не достаточно интересны. Ему подавай пусть туманную и почти иллюзорную, но возможность как-то влиять на судьбу человечества. Хотя бы для того, чтобы эту самую возможность горделиво отвергнуть. Ведь отвержение не означает несуществование!

Не понимать значения этого обстоятельства – значит не понимать саму суть русскости. Именно поэтому наш народ уважает только ощутимо сильную, хотя бы и не особенно добрую власть, обеспечивающую существование этой нити, и не готов ни выбирать, ни долго терпеть над собой недостаточно сильную фигуру, пусть даже и в симпатичном варианте хорошего, умного и честного человека.

Наша национальная характеристика

Занятие большого ареала на земном шаре не прошло бесследно для формирования нашего национального характера.

Продвижение вперед и вперед в результате выдавливания из центральных областей на обширные пространства, не лучшим образом приспособленные для жизни, ставило на первое место проблемы выживания, а не качества жизни. Формировалось отношение к новому месту обитания как к «ничейному» и временному, которое впоследствии, возможно, тоже придется покинуть. Как бы не совсем оседлые, но и не кочевники.

Это привело к расточительному отношению к ресурсам и отсутствию уважительного и бережливого отношения как к своей, так и к чужой собственности, терпимости к воровству и вандализму, к неаккуратности, пренебрежению мелочами и деталями, экологией и эстетикой.

Но, с другой стороны, это продвижение привело к способности быстро схватывать суть, основное, главное. К широте души, благородному отсутствию меркантильности и мелочности, терпимости к лишениям и неудобствам. К готовности работать в неподходящих условиях и в неподходящей одежде, с неподходящим инструментом – на «коленке и чем придется», к бытовой изобретательности типа «голь на выдумки хитра!».