Притчи Дмитрия Мережковского: единство философского и художественного - Кулешова Ольга Валерьевна. Страница 11

Тождественно у Мережковского и Штайнера отношение к мифологии, воспринятое из платоновской философии. Мистерия для них — реальная духовная действительность, разворачивающаяся в надысторическом пространстве. Миф — символическое воплощение мистерии. Мистерия дается под покровом мифа. Не допустимо рассудочно-рационалистическое истолкование мифов. По мысли Штайнера, Платон прибегает к мифу, когда хочет изобразить внутреннюю сторону человека, не воспринимаемую чувственно, путь вечной души через различные изменения. Миф — иллюстрация духовных событий. «Именно благодаря своему характеру иллюстраций, одни и те же мифы могут выражать… различные духовные события. Поэтому нет противоречия, когда истолкователи мифов относят данный миф то к одному, то к другому духовному событию» [83]. Подобное понимание \66\ мифа дает Мережковскому возможность говорить о существовании христианства на Земле до прихода Христа, о его вечном присутствии в мировом пространстве, истолковывая разнообразные мифы, принадлежащие разным эпохам и народностям, как образное выражение, иллюстрацию одной и той же мистерии — «мистерии Бога умершего и воскресшего» [84], и использовать миф Платона об Атлантиде для доказательства существования первого человечества как начального этапа всемирной духовной эволюции, называемого Мережковским Преисторией. Сопоставимо и понимание обоими философами Елевсинских таинств и религиозных мистерий Древнего Египта. Стремление Мережковского увидеть в Елевсинских мистериях и мистериях Древнего Египта Богоявление полностью отвечает толкованию Штайнером этих таинств как громкого исповедания вечности души. Дионис и Осирис — воплощение божественного в его вечных превращениях во Вселенной; Божества, излившиеся в мир и растерзанные, чтобы возродиться духовно; совершенная ступень в развитии человеческого бытия — у Мережковского воплощается в Бога умершего и воскресшего, тень Христа в языческом мире. Обращаясь к мистериям языческого мира, работая над созданием «Тайны Трех», Мережковский первоначально и название своей работы заимствует у Штайнера, изменяя название штайнеровской главы «Тайная мудрость Египта» в «Тайную мудрость Востока». Мысль Штайнера о мистической сущности Христа, о предначертанности пути Спасителя, \67\ объясняемая преданиями мистерий древности, а не внешней физической историей, согласуется с идеей Мережковского о том, что приход Христа был подготовлен мистериями языческого мира. По Штайнеру, мистерия Голгофы открывалась в храмах древних мистерий. Древний посвященный переживал указание на «сокровенного Христа», христианский — узнает сокровенные воздействия «Христа явленного». То, что в древней мудрости было событием мистерий, в христианстве становится исторической действительностью. У Мережковского: «Христианство есть истина язычества» [85]. Штайнер находит одинаковые закономерности в духовной жизни всех народов, утверждая, что мудрость мистерий существовала повсюду. Мережковский рассматривает египетские, ассиро-вавилонские и древнеиндейские мифологические культы, чтобы доказать общность их сюжетики и единую мистериальную цель — предсказать приход Христа и наступление христианства. Для Штайнера Христос — пробуждение вселенского Духа к бытию в человеческом образе. В Нем Слово стало Плотью. Мережковский, используя это утверждение, делает ударение на последнем слове. Большое значение у него получает идея воссоединения Плоти и Духа, создание освященной Плоти. Христос рассматривается им как Личность, в которой осуществлен совершенный синтез Духа и Плоти.

Сопоставимы у Штайнера и Мережковского толкования происхождения и сущности текста Евангелия. Штайнер подчеркивает мистическую \68\ природу Евангелия. Цель Евангелия не создание исторической биографии Христа, а образное воплощение мистических представлений, Евангелие черпает не из истории, а из мистических преданий. Противоречия, возникающие в текстах евангелистов, Штайнер объясняет принадлежностью последних к разным мистическим преданиям. Евангельские события нужно понимать не исторически, так как это не факты чувственного мира, а мистически. Главная цель мистических сообщений, собранных в Евангелии, привести человека к пониманию того, что спасение человечества всецело зависит от правильности выбора пути: последуют ли люди за исключительным Посвященным, единственным в своем роде, дарующим Царство Божие всем, кто хочет за ним следовать. Аналогично понимание Евангелия Мережковским, утверждающим неправомерность попытки исторически доказать правильность евангельских событий. Мистическое прочтение Евангелия Мережковским как метатекста позволяет согласовать все противоречия четырех евангелистов и объявить об истинности «апокрифических» Евангелий, утаенных, отлученных Церковью, забытых Каноном, увидеть способность к вечному движению и развитию Евангелия, обусловленную сокрытым в нем духом свободы, восходящим к вечной метафизической абсолютной и неизменной основе текста. «Вечно изменяется Евангелие, потому что вечно живет. Сколько веков, народов, и даже сколько людей, — столько Евангелий. Каждый читает — пишет его — верно или неверно, глупо или \69\ мудро, грешно или свято, — но по-своему по-новому. И во всех — одно Евангелие, как во всех каплях росы солнце одно» [86]. Идею о зависимости спасения человечества от правильно выбранного пути — следования за Иисусом, единственным абсолютом, достигшим полного слияния духовного и плотского, Мережковский делает путеводной нитью своей философской системы и всего творчества в эмиграции.

Соответствует Штайнеру и представление Мережковского о двойственной природе Христа. По Штайнеру, личность Иисуса оказалась способной принять в собственную душу Христа, Логос, так что Он стал в ней Плотью. Произошло это во время крещения Иисуса Иоанном Крестителем. Иисус стал единым Богочеловеком и взял на себя обожение всего человечества. Через Иисуса Церковь соединена с Богом. В Нем имеет она свое завершение и смысл. Задача человека — увидеть свет, исходящий от Христа в Иисусе, через Него подняться к высшему, получить бессмертие и способность к обожествлению. Путем обожения человека осуществится христианство на Земле. Мережковский, подобно Штайнеру, находит в сердце Иисуса «символы, симфонии, созвучия двух противоположных миров, того и этого» [87]. В романе Мережковского «Иисус Неизвестный» человек Иисус проходит путь к Богу Христу. Антиномичность и противоречие двух ликов Иисуса — Божеского и человеческого — становится основным мотивом в сочинении писателя. Мережковский выстраивает христоцентричную концепцию, утверждая, \70\ что только со Христом спасется человечество, а без Него погибнет. Только через обращение ко Христу достигнет человечество высшей духовной субстанции — Царства Божия на Земле, совершится обожение человека. Особое внимание уделяет Мережковский мистической сущности христианского обряда — Крещения, понимаемого как соединение человека с Духом Святым. Через Крещение Дух Святой, нисходящий на человека, дает возможность божественному действовать в человеческой душе, увидеть божественную природу Христа, открывает путь к личному обожению, приближая человека к Царству Божьему.

Штайнер рассматривает христианство как новую форму посвящения, заменившую дохристианские языческие мистерии. Иисус — посвятитель всего человечества. Обособление избранных, свойственное мистериям дохристианского мира, христианство заменило воссоединением всех. Единичная мистерия должна стать мистерией вселенской. Вселенский характер и возможность для величайшего воссоединения человечества видит в христианстве и Мережковский. Через Христа и во Христе должно совершиться всемирное воссоединение. По Штайнеру, Христос каждому открыл дорогу к божественному, дал возможность увидеть небесный свет. В творчестве Мережковского к подобному пониманию присоединяется мотив ответственности за выбор человека, способного свободной волей принять божественный дар или, отказавшись от него, погибнуть вовеки. \71\