Возрожденный Дракон - Джордан Роберт. Страница 21

Наступавший на Перрина Получеловек остановился, словно вмиг утратив наглость.

— Исчезающий, — произнес хрипло Перрин. Но уже иное имя пришло в его память вместе с ворвавшимися в нее волками. Троллоки, Испорченные, созданные в годы Войны Тени смешением в себе людского и животного, являли собой немалое зло и мерзость, но Мурддраал... — Никогда-не-рожденный! — Молодой Бык сплюнул. Рык искривил его человечьи губы — и воин напал на Мурддраала.

Несущество извивалось вездесуще, как смерть, меч его взлетал, точно черная молния. Но Перрин был теперь — Юный Бык, ибо такое имя принесли ему седые волки гор. Юный Бык, сжимающий в каждой руке стальной рог. Он был теперь вместе с волками, заодно. Он и сам стал уже волком. А каждый волк готов умереть вновь и вновь ради того, чтобы хоть еще один Никогда-не-рожденный был повержен.

Исчезающий пригнулся перед воином-кузнецом, перед новым волком, защищаясь мечом от роковых ударов. Подколенное сухожилие и горло — вот как наносит смертельный удар волк. Отскочив в сторону, Юный Бык преклонил колено, взмахнул топором. Под коленку Получеловека резанул боевой топор. Побежденный враг закричал — от вгрызающегося в кости вопля в иной другой момент у солдата могли вздыбиться волосы на голове, но не сейчас. Мурддраал пал наземь, приподнялся на локте. Получеловек — Нерожденный — не выпустил из рук свой меч, но не успел он взметнуть оружие, как боевой топор Юного Быка поразил его. Отваливаясь от шеи, голова Мурддраала повисла у черного существа за спиной. Но, опираясь на локоть, Нерожденный успел полоснуть мечом своим воздух. Такова судьба Никогда-не-рожденных — умирать долго.

Ему повторяли об этом волки, да Юный Бык и сам видел, что сваленные с ног троллоки катаются по земле и визжат, но ни люди, ни волки не приходят их добивать. Эти троллоки, видимо, связаны были с Мурдраалом незримыми узами и умирали, когда тот погиб, — если их не убили раньше.

Юному Быку неудержимо хотелось поскорей спуститься со склона и, примкнув к своим сотоварищам, сражаться с Испорченными и преследовать уцелевших Никогда-нерожденных. Но об этом раздумывала не та частица его существа, которая помнила человеческое, которая не до конца оказалась похороненной в сознании, а брат волков. Наконец Перрину удалось снова стать человеком. Лея!

Отбросив топор-секиру, он уложил женщину лицом вверх. Кровью залитый лоб, недвижный взгляд наполненных смертью глаз. Обличающий, как ему показалось, взор.

— Я сделал все, что мог, — промолвил он. — Я хотел уберечь вас. — Но взгляд женщины не изменился. — А что мне еще было делать? Он бы вас убил, если б я не убил его!

Вставай, Юный Бык! Идем убивать Испорченных!

В разум ворвался, овладел им волк. Отпустив Лею, Перрин поднял топор. Влажным пламенем блеснуло его острие. Блистая жаждущим боя взором, воитель поспешил вниз по скалистому склону холма. Он был теперь Юным Быком.

Чаша долины была там и тут освещена полыхающими кронами лип, и сосна палила небо, как высоченный факел, когда Юный Бык вступил в общую битву. Ночной воздух отливал, как молния, водной голубизной. Это Лан сошелся в бою с другим Мурддраалом, сработанная древними Айз Седай сталь схлестнулась с черной, выкованной в кузницах Такан'дара под сенью горы Шайол Гул. Помахивая бревнышком серьезного размера — этак примерно не короче заборной жердины, — Лойал так обработал вокруг себя родные просторы, что стоило троллоку ступить на землю битвы, как он шлепался навзничь. Отважные люди сражались с пляшущими тенями в полную силу, как с людьми. И вдруг Юный Бык — Перрин — приметил как будто бы издалека, что слишком многие из шайнарских двуногих ранены.

По трое, по четверо братья и сестры бились с врагами, увертывались от мечей-кос и шипастых топоров, бросались вниз и рвали сухожилия, а после перегрызали горло упавшей добыче. Не было чести в такой битве, не было ни славы, ни жалости. Волки пришли не ради битвы, они пришли убивать. В одну группку серых братьев влился и Юный Бык, и вместо клыков служил ему топор.

О битве в целом он больше и не помышлял. Был лишь троллок, которого он и его братья-волки отсекали от прочих и валили наземь. Потом будет следующий, и еще один, и еще один, и еще, пока не останется никого из Испорченных. Ни в долине-чаше, ни где бы то ни было еще. Перрин неожиданно для себя ощутил, что нужно отшвырнуть топор и зубами, клыками сразиться с врагами, бежать, как и его братья, на четырех лапах, вырваться за горные перевалы. Нестись, догоняя оленя, утопая по брюхо в снегу. И пусть ветер зимы пригладит его густую шерсть. Человек стал рычать по-волчьи, как его братья, и троллоки, скрещиваясь с ним взглядами, выли точно безумцы, страшась золотого взора сильней, чем волчьего взгляда.

Наконец воин узрел чудо: не осталось в чаше долины ни единого троллока, а братья-волки догоняют последних врагов, воющих на бегу. Но в темном углу долины у семерых была иная жертва. Один из Нерожденных решил бежать на своем твердолапом четырехногом — на своем коне, мелькнула в голове у Перрина далекая-далекая мысль, — и братья-волки погнались за ним, в носы им бил его запах, запах самой смерти. Сознанием своим Перрин оставался в мыслях каждого из сотоварищей, видел долину их глазами. Когда Перриновы собратья настигли беглеца, тот с ругательством обернулся, и черный клинок и черное одеяние обратили Никогда-не-рожденного в часть самой ночи. Но ночью — простор для охоты волкам, братьям и сестрам.

Пал один из собратьев, и Юный Бык зарычал, смертельная боль пикой пронзила его, но другие волки подступили ближе. Погибли еще братья и сестры, но волчьи челюсти стащили Нерожденного с седла. Тот отбивался, норовя зубами вцепиться волкам в горло, полосуя шкуры и мышцы ногтями не тупее тех твердых клыков, что были у двуногих. Но собратья, даже погибая, рвали и рвали Мурддраала. Но вот из груды тел, скованных объятием последней схватки, выскользнула и повалилась на бок волчица-воин. Утренняя Тучка — вот как звали ее братья-волки. Кроме имени, два слова несли в себе голубоватую небесную дымку, все морозное утро, налетающий кусачий снег и туман в долине, уносимый ветром, в порывах которого чуялось предвестие доброй охоты. Она оплакивала погибших в бою собратьев. Утренняя Тучка, волчица выла от горя, обратив свою скорбь к луне.

Вместе с волчицей Юный Бык, опечаленный участью мертвых, откинул назад свою голову и завыл.

Но вот он услышал речь человека. Перед ним стояла Мин.

— Что с тобой, Перрин? — спросила она. Рукав ее одежды был оторван, на щеке голубел синяк. На клинке ее кинжала и на дубинке, которую Мин сжимала другою рукой, темнела кровь и шерсть.

Все уцелевшие в бою воины без единого слова взирали на Перрина. Хлопал ресницами Лойал, устало опирающийся на длиннющую боевую дубину. Рядом с ним остановились шайнарцы, спешившие доставить израненных товарищей к костру, где Морейн уже обихаживала одного из воителей, а рядом с ней высился Лан. Но сейчас и сама леди Айз Седай всматривалась в лицо Перрина. Подожженные в битве деревья обливали долину волнующимся светом. Освещали оставшихся там и тут сраженных троллоков. Рядом с их телами лежали шайнарцы, и погибших в сече воинов было много, и везде виднелись тела павших собратьев Юного Быка. Слишком много их было...

И вновь возжелал воин Перрин завыть по-волчьи. Он в тот же миг заставил себя забыть о волках-братьях. Но сквозь барьер, выстроенный его волей, пробивались картины боя и чувство скорей. Наконец воину удалось укрыться от волков, не чувствовать их боль, их ярость, их желание преследовать Испорченных, бежать за... Перрин вздрогнул, повел плечами. Огнем полыхала рана на спине, плечо словно лежало на наковальне под ударами молота. Гудели от ссадин и ударов босые и поцарапанные ноги бойца. Пахло кровью. Пахло троллоками, пахло смертью.

— Я... Я уцелел, Мин!

— Ты славно бился, кузнец! — сказал Лан. Страж поднял над головой свои кровавый меч и произнес: — Тай'шар Манетерен! Тай'шар Андор! — Что значило: «Истинная кровь Манетерен. Истинная кровь Андора».