Антология реалистической феноменологии - Коллектив авторов. Страница 154

§ 2. Описание вчувствования в сравнении с другими актами

Акты вчувствования лучше всего проявятся для нас в их своеобразии, если мы сопоставим их с другими актами чистого сознания (образующего поле наших исследований после описанного осуществления редукции). Возьмем один пример, чтобы сделать наглядной сущность акта вчувствования. Ко мне приходит друг и рассказывает, что он потерял своего брата, и я вижу его боль. Что же это за виденье? На чем оно основывается, из чего я вывожу эту боль, на этом я не хотела бы здесь детально останавливаться. Может быть, его лицо бледно и испугано, его голос глух и сдавлен, может быть, он также словами выражает свою боль: все это, естественно, темы для исследований, но не это для меня здесь важно. Не каким путем я прихожу к этому, но что само по себе есть это виденье, вот что я хотела бы знать.

а) Внешнее восприятие и вчувствование

Едва ли нужно говорить о том, что я не обладаю внешним восприятием боли. Внешнее восприятие – это название для актов, в которых пространственно-временное, вещное бытие и происходящее становится мне доступно в живой данности, находится передо мной как здесь и сейчас само по себе наличествующее, обращенное ко мне той или иной стороной, причем эта обращенная ко мне сторона в специфическом смысле живо или изначально наличествует здесь, в отличие от также воспринимаемых, но скрытых от меня сторон. Боль – не вещь, и она мне не дана этим способом, не дана и тогда, когда я вижу ее «в» искаженном болью выражении лица, которое я воспринимаю извне и с которым боль дана «в единстве». Сравнение со скрытыми сторонами увиденной вещи напрашивается. И все же это не более, чем весьма неточное сравнение, поскольку в продолжающемся восприятии я всегда могу привести к изначальной данности все новые стороны вещи, в принципе, каждая из них может принимать этот предпочтительный способ данности; искаженное же болью выражение лица – точнее говоря, изменение выражения лица, которое я при вчувствовании постигаю как искаженное болью, – я могу рассматривать с такого количества различных сторон, с какого захочу, но принципиально я никогда не сумею прийти к некоей «ориентации», в которой вместо этого выражения лица изначально дана сама боль. Следовательно, вчувствование не обладает характером внешнего восприятия, но все же имеет с ним нечто общее: то, что его объект сам наличествует теперь и здесь. Мы ознакомились с внешним восприятием как с изначально дающим актом. Хотя вчувствование и не является внешним восприятием, это еще не означает, что оно лишенохарактера «изначального».

b) Изначальность и неизначальность

Помимо внешнего мира, нам дано изначально еще нечто. Изначально дающей является также идеация, в которой мы интуитивно схватываем сущностные положения дел, изначально дающим является, например, постижение геометрической аксиомы, восприятие ценности; наконец, и, прежде всего, характером изначальности обладают наши собственные переживания, как они даны нам в рефлексии. То, что вчувствование не является идеацией, тривиально – ведь речь идет о схватывании сущего hic et nunc. (Может ли вчувствование быть основой для идеации, для приобретения сущностного познания о переживании – это другой вопрос.) Но остается еще вопрос: обладает ли вчувствование изначальностью собственного переживания? Прежде чем мы сможем подойти к ответу на этот вопрос, необходимо произвести дальнейшую дифференциацию смысла изначальности. Изначальны все собственные актуальные переживания как таковые – что может быть изначальнее, чем само переживание? [358] Но не все переживания являются изначально дающими, не все изначальны по содержанию: воспоминание, ожидание, фантазия не имеют перед собой своего объекта в качестве актуального, но лишь реактуализируют его; и характер реактуализации есть имманентный сущностный момент этих актов, а не некое определение, полученное от объектов. Наконец, нужно еще принять в расчет саму данность собственных переживаний: всякое переживание может быть дано изначальным образом, т. е. оно может само быть здесь и живо наличествовать для рефлектирующего взгляда живущего им Я. Собственные переживания, кроме того, могут быть даны неизначальным образом: в воспоминании, ожидании, фантазии. Теперь мы вновь можем поставить вопрос: присуща ли изначальность вчувствованию, и в каком смысле?

с) Воспоминание, ожидание, фантазия и вчувствование

Мы обнаруживаем глубокую аналогию актов вчувствования с актами, в которых пережитое собственным образом дано неизначально. Воспоминание о радости изначально как теперь осуществляющийся акт реактуализации, но его содержание – радость – неизначально; воспоминанию полностью доступен характер радости, так что я могла бы изучать последний на основе воспоминания, однако радость наличествует не изначально и живо, но как однажды живо бывшая (причем это «однажды», момент прошлого переживания, может быть определенным или неопределенным). Неизначальность «теперь» отсылает к изначальности «тогда». «Тогда» имеет характер прежнего «теперь», таким образом, воспоминание имеет характер полагания, а вспоминаемое – характер бытия. Кроме того, существует двойная возможность: Я, субъект акта воспоминания, в этом акте реактуализации может возвращаться к прошлой радости, – тогда она дана ему как интенциональный объект, а вместе с ней и в ней – ее субъект, прошлое Я; теперешнее Я и Я тогдашнее в таком случае противостоят друг другу как субъект и объект, не происходит никакого совпадения того и другого, хоть и имеется сознание их тождества. Однако это сознание тождества не является выраженной идентификацией и, кроме того, имеется различие между изначальным вспоминающим и неизначальным вспомянутым Я. Воспоминание может принимать в таком случае другие модальности осуществления. Единый акт реактуализации, в котором вспомянутое предстает передо мной как целое, заключает в себе тенденции, которые по мере раскрытия обнаруживают содержащиеся в нем «черты», – обнаруживают в их временном протекании – так, как ранее подлинно конституировалась вспоминаемая совокупность переживания. [359] Этот процесс раскрытия может проходить «во мне» пассивно сам по себе, или же я могу активно осуществлять его шаг за шагом. Кроме того, возможно также, что как пассивное, так и активное течение воспоминания я осуществляю совершенно нерефлективно, не обращая никакого внимания на Я в настоящем, на субъект акта воспоминания; или же что я явным образом мысленно переношусь назад в соответствующий момент в континуальном потоке переживаний и позволяю снова пробудиться тогдашней последовательности переживаний, живя вспоминаемым переживанием, вместо того, чтобы относиться к нему как к объекту: воспоминание все-таки всегда остается реактуализацией, его субъект не-изначален, в отличие от субъекта, осуществляющего воспоминание. Ре-продуцирующее осуществление бывшего переживания – это наполняющее прояснение прежде смутно интендированного. В конце этого процесса появляется новая объективация: прошлое переживание, которое сперва обнаруживается передо мной как целое, я затем, погружаясь в него, расчленяю и, в конце концов, вновь объединяю в «апперцептивном схватывании». Воспоминание (в различных формах осуществления) может обнаруживать разнообразные пробелы. Так, например, возможно, что я реактуализирую в воспоминании какую-либо ситуацию из прошлого, но не могу вспомнить моего внутреннего отношения к этой ситуации; и по мере того, как я мысленно переношусь в эту ситуацию, образуется суррогат отсутствующего воспоминания, образ прежнего отношения, который возникает не как реактуализация прошлого, но как требуемое смыслом целого восполнение картины воспоминания. Это восполнение может иметь характер сомнения, предположения, правдоподобности, но никогда не обладает характером бытия. Случай ожидания до такой степени параллелен воспоминанию, что едва ли стоит отдельно на нем останавливаться. Зато о свободной фантазии можно было бы сказать кое-что еще. Здесь также имеются различные возможности осуществления: возникновение переживания фантазии как целого и постепенная реализация имплицитно присутствующих в нем тенденций. Живя переживанием фантазии, я не обнаруживаю наполненной непрерывностью переживаний временной дистанции между фантазирующим и сфантазированным Я (если только речь идет не о сфантазированном воспоминании или ожидании). Но и здесь необходимо указать на одно различение: Я, которое создает мир фантазии, – изначально, Я, которое в нем живет, – не-изначально. И фантазируемые переживания по отношению к вспоминаемым характеризуются тем, что даются не как реактуализация действительных переживаний, но как неизначальная форма актуальных переживаний, причем «актуальное» здесь указывает не на Теперь объективного времени, но на пережитое Теперь, которое может объективироваться в этом случае только в «нейтральном». [360] Теперь времени фантазии. Этой нейтрализованной (т. е. не-полагающей) форме актуального воспоминания (реактуализации теперь действительного, но не живо данного) противостоит нейтрализованное ретроспективное и предвосхищающее воспоминание, т. е. фантазия о прошлом и будущем, реактуализация недействительных прошлых и будущих событий. Также возможно, что я, обращаясь в область фантазии (так же, как и в воспоминание и ожидание), нахожу там саму себя, т. е. Я, которое я признаю в качестве себя, – хотя никакая связующая непрерывность переживания и не конституирует единство – словно свое отражение в зеркале (в этой связи можно упомянуть происшествие, о котором рассказывает Гёте в «Поэзии и правде», – как он после расставания с Фредерикой фон Зезенхайм в пути встречается со своим будущим образом). Этот случай, впрочем, представляется мне не подлинной фантазией собственных переживаний, а аналогом вчувствования, и, исходя из вчувствования, его и можно понять. Итак, теперь перейдем к самому вчувствованию. Здесь также речь идет об акте, который является изначальным как актуальное переживание, но неизначальным по содержанию. И это содержание является переживанием, которое, в свою очередь, может осуществляться в различных формах, как то: воспоминание, ожидание, фантазия. В первый момент своего возникновения оно противостоит мне как объект (например, печаль, которую я «читаю на лице» другого), однако по мере того, как я следую за имплицитными тенденциями (например, пытаюсь привести к ясной данности настроение, в котором пребывает другой), оно перестает быть объектом в собственном смысле, я уже вовлеклась в него, я уже больше не обращена к нему самому, но обращена в нем к его объекту, нахожусь при его субъекте, на месте его субъекта; и только после прояснения, достигнутого в ходе осуществления, оно снова оказывается противостоящим мне в качестве объекта. [361]