Веселая наука и грустная действительность - Секацкий Александр Куприянович. Страница 4

И в то же время видно, что взаимооблом не симметричен: обрекающий на не-медовые трудности оказывается, в некотором смысле, донором, осуществляющим бытие-для-другого. Ведь ему ничего такого не перепадает, кроме, разве что, чувства абстрактной справедливости, возможно, с примесью злорадства. Зато лишенный меда будет острее ощущать the taste of honey и вдобавок обретет важные стимулы к самосовершенствованию. Вот ведь и чаньский наставник усердно заботится о том, чтобы его ученикам жизнь малиной не казалась, и не потому ли все новые и новые ученики вступают на путь Будды?

Что ж, пора уже вспомнить знаменитые строки Булата Окуджавы: «Давайте говорить друг другу комплименты» — чтобы выразить принцип, противоположный нашему. Но действительно ли мир, руководствующийся им, будет во всех отношениях лучше? Теперь это уже вызывает сомнения: если даже отбросить несбыточность подобной маниловщины и представить, что максима прославленного барда стала всеобщим руководством к действию, придется вспомнить, что есть ведь еще и проходимцы. Как же далеко они пройдут, если никто и ничто не будет их останавливать? Если санитары леса, заботящиеся о труднодоступности малины, вдруг переведутся (смешное предположение, конечно), что же станется с заветом Господним? Ибо заповедано в поте лица добывать хлеб свой, и ясно, что мед задаром способен окончательно развратить изгнанников, лишить их страха Божьего, драгоценной энергии преодоления.

Теперь проясняется верное отношение к афоризму Ницше «Падающего — толкни». Он кажется чрезмерно жестким, но его следует дополнить еще одним выводом: «Разогнавшегося — притормози!». Зачем? А чтобы жизнь малиной не казалась.

И что же, как правильнее будет назвать этих новых, бесчисленных распорядителей инициаций, столь осложняющих нашу жизнь, — отравителями меда или его дозировщиками? Или, может быть, и отрава, как любил подчеркивать Деррида, всего лишь результат передозировки фармакона? Едва ли это тот самый случай, учитывая известное соотношение ложки дегтя и бочки меда, скорее здесь следует отметить, что в состоянии «хронической отравленности» может долгое время пребывать целый социальный организм. И все же некоторые моменты хорошо поддаются классификации на шкале «яд — лекарство». Рассмотрим два случая. Вот перед нами Америка 70 — 80-х годов прошлого века. Принимаются различные законодательные меры для адаптации меньшинств — вводятся специальные рабочие квоты для пожилых, для инвалидов, etc и фирмы, проявляющие дискриминацию при приеме на работу, рискуют нарваться на огромные штрафы. Сами же американские СМИ давно уже транслируют типичную пародию: «На работу в фирму по производству программных продуктов требуется пожилая пуэрториканка, желательно лесбийской ориентации и без диплома об окончании средней школы». Как бы там ни было, проблема WASP (White Anglo-Saxon Protestant) активно обсуждается и отнюдь не пущена на самотек, и «белые англосаксы» чувствуют, что это испытание устроено им по единственной причине: чтобы жизнь малиной не казалась. Чувство их не обманывает — именно эту цель и имели в виду законодатели, именно такой подход диктуется абсолютным инстинктом государственности, великой американской добродетелью. В данном случае речь идет о предотвращении усталости элит — и следует заметить, что все идет успешно до тех пор, пока не перекормят медом трутней...

Но пусть теперь перед нами Россия, все равно каких времен. Пусть это будет сегодняшний день. Вот я прилетаю в аэропорт Пулково после двухнедельного пребывания в Германии. Сажусь в автобус, всматриваюсь в лица попутчиков. Что не так? Что же такое написано на их лицах, чего не было у немцев или, скажем, у датчан? Не так просто выразить это одним словом — ну, разве что, сказать «неприветливость». Словно бы ничего хорошего от жизни эти люди не ждут. И поначалу все вокруг кажется подтверждением этого тезиса.

Впрочем, через пару дней ход вещей входит в свою колею и фон перестает распознаваться; фон ведь и есть фон. Однако сам собой рождается непритязательный афоризм по аналогии со знаменитым изречением стоиков: «Если не можешь достичь желаемого, научись желать достижимого». В русской версии изречение звучало бы так: «Если не можешь сделать свою жизнь малиной, сделай так, чтобы она не казалась малиной и соседу». Этот принцип тоже внедрен в коллективное поведение на уровне инстинкта, и мы, кажется, имеем дело с некой передозировкой, с избытком той самой «помощи трудностями». Отсюда и гипербдительность, из-под пресса которой может вырвать только переход в измененное состояние сознания. Но если резко понизить дозировку, на горизонте тут же возникает другой фетиш русской ментальности — халява. Кроме того, в русском языке не зря существует очень точное в интересующем нас смысле слово — проходимец. Не то чтобы имя им легион, но есть обоснованное подозрение, что именно они придут к финишу первыми, если только ослабнут социально-психологические тормоза и будут демонтированы важнейшие противообманные устройства.

Ницше пишет: «Если сообразить, что человек в течение многих тысячелетий был животным <...> что все внезапное, неожиданное, заставляло его быть готовым к борьбе, даже к смерти, и что даже позднее, в социальных условиях жизни вся обеспеченность покоилась на ожидаемом, привычном, проверенном в мнении и деятельности, то нельзя удивляться, что при всем внезапном <...> если оно врывается без опасности и вреда, человек становится веселым, переходит в состояние, противоположное страху: съежившееся, трепещущее от страха существо расправляется <...> человек смеется. Этот переход от мгновенного страха к краткому веселью зовется комическим. Напротив, в феномене трагического человек от большого, длительного веселья переходит к великому страху; но так как среди смертных великое, длительное веселье встречается гораздо реже, чем повод к страху, то на свете гораздо больше комического, чем трагического; смеяться приходится чаще, чем испытывать потрясение» {1}.

В этом затейливом рассуждении Ницше, в сущности, говорит следующее: большинство людей вовсе не ожидают легкого счастья от жизни. Образ жизни, который они ведут, позволяет назвать их пожизненно-съежившимися существами, и когда мир вдруг говорит им: «Эй, раскройтесь! Выпрямитесь!» — они смеются. В комическое начало они погружаются как в воздушную стихию. Эти два неразрывных обстоятельства — жизнь, которая не мед, и комическое — спонтанно переходят друг в друга... И еще одну важную вещь говорит Ницше: трагическое случается не с этими съежившимися существами, но как раз с теми из смертных, кому дано испытать «великое длительное веселье». Некоторым образом, трагедия даже есть естественное завершение такого веселья. Кратчайший сказочный зачин к трагедии так и звучит: жил не тужил. Была ли красавица-дочь у старика или у сестрицы семеро братьев — трагическая нота уже вкралась в повествование. Если жизнь твоя течет как пьянящий густой мед, знай: близится страшное похмелье. И вот тут-то можно сказать, что, к счастью, службы прививки и профилактики не дремлют: денно и нощно они готовы заботиться о том, чтобы разбавить мед сами знаете чем. В свое время в «Правде» была напечатана печально известная редакционная статья «Сумбур вместо музыки». Национальная русская мера предосторожности призвана претворить в жизнь ситуацию, которую можно назвать «облом вместо трагедии».

Таким образом полярность, связанная с обобщенным масштабом, с дискретным переключением регистра «малина / не-малина», в более подробном масштабе сменяется несколько усложненной картиной. Вот замкнувшие круговую оборону от мира, съежившиеся существа, импульсы противодействия служат им «для подзарядки аккумуляторов», в которых постепенно накапливается и огромное статическое напряжение. То есть с подзарядкой у них, как правило, не возникает никаких проблем, другое дело — разрядка. Она наступает, когда вдруг не последовала привычная серия импульсов противодействия, о чем как раз и пишет Ницше: происходящее в данном случае «разъеживание» проявляется как комическое. И тем безусловным обстоятельством, что комического в жизни куда больше, чем трагического, мы обязаны бдительному персонажу всемирной инстанции облома, который или которая {2} заботятся о черно-белой разметке естественного хода вещей. Они, эти заботники и заботницы, суть не только поставщики остроумного и комического (впрочем, Фрейд со свойственной ему проницательностью различал эти вещи {3}), но и главные преподаватели так называемой житейской мудрости. Без их бдительности житейская мудрость оскудела бы до неузнаваемости. А так мы имеем целый кладезь одновременно поучительных и остроумных максим. Ну вот, к примеру: «Жизнь — штука сложная и переменчивая, она подбрасывает нам бутерброды то с дерьмом, то с повидлом. Так что если сегодня тебе достался с дерьмом — не  расстраивайся. Завтра ты поймешь, что это был бутерброд с повидлом»