Годы решений - Шпенглер Освальд. Страница 14

Глава 9

Являются ли Соединенные Штаты державой будущего? До 1914 года поверхностные наблюдатели разглагольствовали об их безграничных возможностях после того, как провели там пару недель, а после 1918 года новое «общество» Западной Европы, состоящее из снобов и сброда, восторгается молодым, сильным, далеко нас превосходящим и просто идеальным американизмом. Но они путают рекорды и доллары с духовной силой и глубиной народа, которые необходимы, когда речь идет о долговременной силе; они путают спорт со здоровьем расы, а деловую смекалку с душой. Что такое «стопроцентный» американизм? Усредненное и нормированное существование масс, примитивная поза или обещание будущего?

Верно лишь то, что здесь до сих пор нет ни настоящего народа, ни настоящего государства. Смогут ли они возникнуть по прихоти судьбы, или же это исключается самим типом колониста, который давно перестал вспоминать о своем духовном прошлом? Американцы, как и англичане, говорят не о государстве или Родине, но используют выражение this country («эта страна» - англ.). В действительности речь идет о необъятной стране, о блуждающем из города в город населении, вольно и бесцеремонно охотящемся за долларами, ибо закон писан только для тех, кто недостаточно хитер и влиятелен, чтобы его презирать.

Очевидное, часто игнорируемое сходство с большевистской Россией — тот же бесконечный ландшафт, исключающий любое успешное нападение противника и, тем самым, подлинное переживание национальной угрозы. Таким образом, государство становится ненужным, но вследствие этого становится невозможным и подлинно политическое мышление. Жизнь организована чисто экономически, что исключает глубину в той мере, в какой отсутствует элемент действительной исторической трагики, великой судьбы, которая веками углубляла и воспитывала души европейских народов. Религия, первоначально — строгий пуританизм, превратилась в способ обязательного развлечения, а война стала новой разновидностью спорта. Еще одно сходство — диктатура общественного мнения, будь то партийная или общественная, которая вмешивается во все, что в Европе является личным делом: флирт и посещение церкви, обувь и косметику, модные танцы и романы, мышление, питание и удовольствия. Все одинаково для всех. Существует некий нормированный тип американца — и, прежде всего, американки — с определенным телосложением, одеждой и душой, и тот, кто осмеливается выступать против него, кто открыто его критикует, тот подвергается всеобщему презрению, как в Нью-Йорке, так и в Москве. И, наконец, в Соединенных Штатах Америки существует почти русская форма государственного социализма или государственного капитализма, представленная массой трестов, которые подобно русским хозяйственным управлениям вплоть до деталей планируют и руководят производством и сбытом продукции. Они являются подлинными хозяевами страны как здесь, так и там. Это фаустовская воля к власти, но пересаженная из органически созревшего в бездушно механическое. Долларовый империализм, что распространяется по всей Америке до Сантьяго и Буэнос-Айреса и повсюду пытается разрушить, вытеснить европейскую и, прежде всего, английскую экономику, своим подчинением политической власти экономическим тенденциям напоминает империализм большевистский, чей лозунг: «Азия — азиатам» соответствует по существу современному пониманию доктрины Монро [118] для Латинской Америки: вся Америка работает на экономическую мощь Соединенных Штатов. В этом и заключается смысл основания «независимых» республик, таких как Куба и Панама, вторжения в Никарагуа и свержения с помощью силы доллара неугодных президентов до самого Юга.

Но безгосударственная и беззаконная «свобода» чисто экономически устроенной жизни имеет свою оборотную сторону. Благодаря ей возникла морская держава, которая становится сильнее Англии и уже господствует на двух океанах. Появились колониальные владения: Филиппины, Гавайи, Вест-Индские острова. Ввиду экономических интересов и благодаря английской пропаганде Соединенные Штаты все глубже втягивались в Первую мировую войну — вплоть до военного участия в ней. Тем самым они стали лидером мировой политики, знают ли и хотят ли они этого или нет, и теперь в своей внутренней и внешней политике должны учиться думать и действовать по-государственному или же вовсе исчезнуть в своей сегодняшней форме. Назад возврата больше нет. Справится ли «янки» с этой трудной задачей? Представляет ли он собой неуничтожимый образ жизни или только моду на телесную, духовную и душевную одежду? Но сколько жителей этой страны внутренне вообще не относятся к господствующему англосаксонскому типу? Даже если отбросить негров, в страну в течение 20 лет перед войной въехало лишь небольшое число немцев, англичан и скандинавов, зато 15 миллионов поляков, русских, славян из балканских стран, восточных евреев, греков, жителей Передней Азии, испанцев и итальянцев. Большей частью они не влились в американскую культуру и образуют чужеродный, инакомыслящий и очень плодовитый пролетариат с духовным центром тяжести в Чикаго. Они также хотят беззаконной вольной экономической борьбы, но понимают ее иначе.

Разумеется, коммунистической партии не существует. Ее, как организации, участвующей в выборах, не было и в царской империи. Но в Соединенных Штатах, как и в России, существует могущественный мир подполья, почти по Достоевскому, со своими собственными целями, методами разложения и обогащения, который в результате обычной коррупции органов управления и безопасности проник в наиболее состоятельные слои общества. Прежде всего, за счет контрабанды алкоголя, приведшей к крайней политической и социальной деморализации. Он включает в себя как преступный мир, так и тайные организации типа Ку-Клукс-Клана [119]. Он охватывает негров и китайцев, равно как и оторванных от своих корней представителей всех европейских племен и рас, располагая весьма действенными, отчасти уже устаревшими организациями типа итальянской каморры [120], испанской герильи [121] и русских нигилистов до и чекистов после 1917 года. Линчевание, захват заложников и покушения, убийства, разбои и поджоги являются давно проверенными методами политико-экономической пропаганды. Их главари типа Джека Даймонда [122] и Аль Капоне [123] имеют виллы, автомобили и располагают банковскими счетами, превышающими капиталы многих трестов и даже штатов средней величины. В обширных, малонаселенных районах революции неизбежно принимают формы, отличные от тех, что имели место в столицах Западной Европы. Латиноамериканские республики постоянно доказывают это. Здесь нет ни одного сильного государства, которое должно было бы погибнуть в борьбе против армии со старыми традициями, но нет и такого, где общественный порядок гарантируется из одного почтения перед самим фактом его существования. То, что здесь зовется government («правительство» - англ.), может очень неожиданно превратиться в ничто. Еще перед войной тресты достаточно часто в случае забастовок защищали свои заводы при помощи собственных укреплений и пулеметчиков. В «Стране свободы» считается, что свободные люди должны помогать себе сами; револьвер в кармане брюк — это американское изобретение; но его владелец волен распоряжаться им так же свободно, как и другие. Совсем недавно фермеры в штате Айова осадили несколько городов и, угрожая голодом, требовали установить на свои продукты достойную человека цену. Всего несколько лет назад всякого, кто употребил бы слово «революция» применительно к Америке, объявили бы сумасшедшим. Сегодня же подобные идеи давно уже стоят на повестке дня. Что будут делать массы безработных, — я повторяю: и подавляющей части не являющихся «стопроцентными американцами», — когда их источники вспомоществования будут полностью исчерпаны, а государственная помощь отсутствует, так как не существует организованного государства с точной и честной статистикой и контролем нуждающихся? Вспомнят ли они о силе своих кулаков и общности своих экономических интересов с преступным миром? Сможет ли духовно примитивный высший слой, думающий только о деньгах, вдруг проявить в борьбе с этой чудовищной опасностью дремлющие моральные силы, ведущие к действительному созданию государства, к духовной готовности жертвовать ради него своей жизнью и собственностью, вместо того, чтобы по-прежнему рассматривать войну как средство наживы. Или же возобладают особые экономические интересы отдельных областей, что приведет, как это уже однажды случилось в 1861 году, к развалу страны на отдельные штаты — например, на индустриальный Северо-Восток, фермерские районы Среднего Запада, негритянские штаты Юга и области, расположенные по другую сторону Скалистых гор.