Энциклопедия философских наук. Часть первая. Логика - Гегель Георг Вильгельм Фридрих. Страница 36

повседневные заботы и интересы, с одной стороны, и тщеславное

самодовольство мнений—с другой, — вот что враждебно философии.

В душе, которой овладело последнее, не остается места для

разума, который ищет не своего, а истинного. Тщеславие должно

испариться и превратиться в ничто, когда для человека становится

необходимостью добиваться существенного содержания, когда он

дошел до того, что лишь такое содержание имеет для него значение.

Подобное существенное содержание составляло предмет стремлений

нашего времени и мы видели образование того зерна, дальнейшее

развитие которого во всех отношениях, — в политическом,

нравственном, религиозном, научном, — вверено нашему поколению·

Наше призвание и наше дело состоят в том, чтобы работать над

философским развитием той существенной основы, которая проявилась

с новой свежестью и новой силой в недавнее время. Ее обновление

оказавшее ближайшим образом свое влияние в политической

действительности, продолжает теперь далее проявляться в более

серьезном отношении к нравственным и религиозным задачам и вообще,

в требовании основательности и дельности, предъявляемом ко всем

жизненным отношениям. Самая серьезная потребность есть

потребность познания истины. Эта потребность, которая составляет отличие

духовной природы от природы лишь чувствующей и наслаждающейся,

образует именно поэтому глубочайшую сущность духа, она в себе,

т. е. потенциально, составляет всеобщую потребность. Частью эту

потребность сильнее пробудила серьезность, отличающая наше время,

частью же эта потребность составляет отличительную черту немецкого

духа. Что касается превосходства немцев в разработке философии,

то состояние этой дисциплины и значение названия «философия» у

других народов показывает, что название, правда, у них еще

сохранилось, но это название получило другой смысл и самый

предмет захирел и исчез, так что от него едва осталось воспоминание

или смутное представление. Философия нашла себе убежище в

Германии и живет только в ней. Нам вверено сохранение этого

священного светоча, и мы должны оберегать его, питать его и заботиться

о том, чтобы не угасло и не погибло самое высокое, чем может

обладать человек, — самосознание своей сущности. Однако и в самой

Германии до начала ее возрождения мысль стала столь плоской,

что она считала доказанным и уверяла, что познание истины

невозможно, что бог, сущность мира и духа непостижимы и непонятны;

что дух должен остановиться на религии, а религия должна

остановиться на вере, чувстве и чаянии без разумного знания.

Представители этой плоской философии утверждали, что мы не можем

познать природы абсолютного, природы бога и того, что есть истинного

и абсолютного в природе и в духе, а частью можем познавать лишь

отрицательное, лишь то, что ничто истинное не доступно познанию

(пользуется же преимуществом быть доступным познанию одно лишь

ложное, временное и преходящее), частью же мы можем познавать

лишь внешнее, — следовательно, все то, что, собственно говоря, и

представляет собою ложное, временное и преходящее, — именно

исторические, случайные обстоятельства, при которых появилось это

мнимое познание. К такому познанию следует и относиться чисто исто-

рически и подвергать его с внешних сторон ученому критическому

разбору, ибо к его внутреннему содержанию не может быть

серьезного отношения. Представители этой точки зрения пошли так же

далеко, как Пилат, римский проконсул, который, услышав из уст

Христа слово истина, ответил вопросом: что есть истина? — вопросом,

имевшим тот смысл, что он, Пилат, решил эту проблему и знает, что

не существует познания истины. Таким образом то, что искони

считалось наиболее недостойным и презренным, отказ от познания

истины, возведено нашим временем в высший триумф духа. Сначала,

при своем возникновении, отчаяние в силах разума еще

сопровождалось печалью и скорбью, но вскоре нравственное и религиозное

легкомыслие, к которому присоединилось поверхностное и плоское

знание, называвшее себя просвещением, открыто и спокойно

признало бессилие разума и высокомерно возгордилось совершенным

забвением самых высоких интересов духа. Наконец, так называемая

критическая философия дала этому неведению вечного и

божественного возможность придерживаться своей позиции с чистой совестью,

так как эта философия уверяет, будто ей удалось доказать, что мы

ничего не можем знать относительно вечного и божественного. Это

мнимое познание даже дерзнуло присвоить себе название философии, и

ничего не могло быть желаннее для поверхностных умов и

характеров, ничто не было столь охотно принято ими, как это учение о

незнании, благодаря которому их собственная поверхностность и пустота

оказывались чем–то превосходным, желанною целью и результатом

всех интеллектуальных усилий. Что мы не знаем истины и что нам

дано знать одни случайные и преходящие, т. е. ничтожные, явления, —

вот то ничтожное учение, которое делало и делает наиболее шума и

которое господствует теперь в философии. Можно сказать, что с тех

пор, как философия начала развиваться в Германии, она никогда еще

не находилась в столь печальном положении, ибо никогда еще такое

воззрение, такое отречение от разумного познания не достигало столь

широкого распространения, и не обнаруживало столь громадных

притязаний. Это воззрение составляет наследие предшествующей эпохи и

находится в разительном противоречии со здоровым, вновь возникшим

субстанциальным духом нашего времени. Эту зарю нового здорового

духа я приветствую, ее я призываю и я делаю дело этого нового духа,

утверждая, что философия должна обладать содержанием, и развивая

перед вами это содержание. Главным же образом я обращаюсь с этим

призывом к юношеству, ибо юность есть та счастливая пора жизни,

когда человек еще не находится в плену у системы ограниченных

целей, ставимых перед ним внешними нуждами, когда он способен

свободно отдаваться бескорыстным научным занятиям и когда,

наконец, он еще не подпал под влияние отрицательного духа суетности,

бессодержательности чисто критических исследований. Здоровое еще

сердце дерзает желать истины, а философия живет в царстве истины,

строит его, и. занимаясь ее изучением, мы становимся причастны этому

царству. Все что есть истинного, великого и божественного в жизни,

становится таковым через идею, и цель философии состоит в том, чтобы

постигнуть идею в ее истинном образе и всеобщности. Природа связана

тем ограничением, что она может осуществлять разум только с

необходимостью; но царство духа есть царство свободы. Все, что

объединяет человеческую жизнь, что обладает ценностью и признается

таковой, имеет духовную природу, и это царство духа существует

только посредством осознания истины и права, посредством

постижения идей.

Я смею желать и надеяться, что мне удастся приобрести и

заслужить ваше доверие на том пути, на который мы вступаем. Пока я

могу требовать от вас только того, чтобы вы принесли с собою доверие

к науке, веру в разум, доверие к самим себе и веру в самих себя.

Дерзновение искания истины, вера в могущество разума есть первое

условие философских занятий. Человек должен уважать самого себя

и признать себя достойным наивысочайшего. Какого высокого

мнения мы ни были бы о величии и могуществе духа, оно все же будет

недостаточно высоким. Скрытая сущность вселенной не обладает в

себе силой, которая была бы в состоянии оказать сопротивление

дерзновению познания, она должна перед ним открыться,