Теория нравственных чувств - Смит Адам. Страница 43

Когда в истории или в романе мы встречаем рассказ о чьем-нибудь великодушном или гнусном поступке, то наше восхищение одним и наше презрение к другому вытекают вовсе не из размышления об общих правилах нравственности, по которым считается, что все поступки первого рода заслуживают восхищения, а все поступки второго рода достойны презрения. Все эти правила являются следствием наблюдения над действием, постоянно производимым на нас этими поступками.

Великодушный поступок, заслуживающий нашего уважения, или поступок преступный, естественно, вызывают к совершившему его человеку любовь и уважение или отвращение. Общие правила нравственности, определяющие, что поступки вызывают то или другое из этих чувств, могут быть выявлены только наблюдением над самими поступками, действительно вызывающими эти чувства.

Когда же эти общие правила были окончательно установлены, когда они были признаны и приняты чувством общим, для всех людей, мы всякий раз обращаемся к ним как к стандартам наших суждений, если мы стремимся определить, какую степень похвалы или порицания заслуживают некоторые поступки, по природе своей сомнительные и запутанные. Мы приводим в таком случае эти правила как основания всякой справедливости или несправедливости. Это и подало повод многим знаменитым авторам основать свою систему нравственности на предположении, что первое понятие о добре и зле слагается в людях подобно тому, как составляется суждение о том же в судах: установлением сначала известных общих правил, а затем исследованием отношения к ним разбираемого поступка.

Когда эти общие правила закрепляются в нашей памяти путем привычки, то мы в каждом частном случае обращаемся к ним для исправления нашего самолюбивого поведения. Если бы человек, охваченный жаждой мести, безусловно подчинился этой страсти, то он смотрел бы на смерть своего врага как на слабое вознаграждение за причиненное ему зло, даже если последнее было бы совсем ничтожно. Однако наблюдение над поступками и чувствами других людей познакомило его с отвращением, возбуждаемым кровавой местью. Если бы его воспитанию было уделено больше внимания, то он приучился бы считать своей священной обязанностью воздерживаться от нее. Чувство долга может быть развито в нем настолько, что сделает его неспособным к такому поступку; однако же он может обладать столь неукротимым характером, что если бы он и обдумал свой поступок прежде, чем прочие люди выскажут о нем свое мнение, то он все-таки нашел бы его законным, справедливым и даже заслуживающим одобрения со стороны беспристрастного постороннего наблюдателя. Но уважение его к общему правилу нравственности, усвоенному им вследствие опыта, сдерживает порыв страсти и дает ему возможность исправить тот образ действий, который диктуется в его положении эгоистическим чувством. Если бы даже он был столь увлечен своей страстью, что нарушил бы это правило, то и после этого он не утратил бы совершенно своего обычного к нему уважения; в самую минуту действия, когда страсть его достигла наивысшей своей степени, он колеблется, он трепещет при мысли о предстоящем преступлении, он чувствует в глубине своего сердца, что нарушит законы, которые при спокойном состоянии духа он клялся исполнять постоянно, ; за осквернение которых прочие люди навлекают на себя неодобрение и отвращение. При избрании последнего и рокового решения он испытывает все муки борьбы и неизвестности. Его охватывает ужас при одной мысли о неуважении закона, считающегося , людьми священным, и в то же время неукротимый порыв страсти влечет его к нарушению этого закона: он непрерывно меняет свое решение. Иногда он силится перейти на сторону уже забываемого им долга и решается победить страсть, которая наполнила бы всю его жизнь горьким стыдом и угрызениями совести; в его душу на минуту возвращается спокойствие при виде возможной для него безопасности в случае, если он откажется от ужасного намерения; но вслед за этим страсть возвращается, она проявляется с новой силой и повергает его в бездну, которой за минуту перед тем он решился избежать. Измученный, разрываемый на части такими противоположными порывами, в отчаянии он бесповоротно решается на последний шаг; он делает его с таким же страхом и ужасом, под влиянием которых человек, преследуемый врагом, бросается в бездну, в которой он найдет более верную смерть, чем та, от которой он уходит. Вот какие тревоги и мысли посещают человека даже в минуту совершения преступления, хотя, без сомнения, в это время он менее сознает чудовищность (своего поступка, чем после его совершения; ибо как только злоба его утолена, он начинает смотреть на свое поведение такими же глазами, какими смотрят на него прочие люди, и сознается, что имел далеко не полное понятие о том, что такое угрызения совести, навеки поселившиеся в его сердце.

Глава V. О ВЛИЯНИИ И АВТОРИТЕТЕ ОБЩИХ ПРАВИЛ НРАВСТВЕННОСТИ; ОНИ СПРАВЕДЛИВО ПРИНИМАЮТСЯ ЗА ЗАКОНЫ САМОГО БОГА

Наше уважение к общим правилам нравственности и есть собственно так называемое чувство долга. Это весьма важный закон для жизни человеческой: только он один и может управлять действиями всей массы людей. Большинство людей поступают прилично и в продолжение всей жизни не совершают ни одного поступка, заслуживающего порицания, вовсе не испытывая при этом чувства, которое заставляет нас одобрять такой образ действий. Они поступают единственно на основании общепринятых правил. Человек, которому кто-либо оказывает великое благодеяние, по природной своей холодности может ощущать только весьма слабую признательность. Если он получил хорошее воспитание, то ему часто указывали, что поступки, обнаруживающие отсутствие подобной чувствительности, внушают к себе отвращение, а поступки противоположного характера вызывают расположение людей. Хотя сердце его и не способно на вполне горячую признательность, тем не менее он постарается поступить так, как если бы он испытывал это чувство: то есть оказать своему благотворителю полное внимание и расположение, какие только могут быть внушены самой искренней благодарностью. Он постарается чаще его видеть; он будет выказывать ему свое уважение; говоря о нем, он будет употреблять выражения, исполненные почтения и признательности; он даже постарается отыскать случай отблагодарить его за оказанные услуги. Такой образ его действий вовсе не вызовет подозрений в притворстве, в лицемерии, в скрытом желании получить новые благодеяния, в намерении обмануть своими чувствами окружающих людей или своего благотворителя. При всем этом он может не иметь никаких побуждений, никаких других целей, кроме уважения ко всеми принятому чувству долга и искреннего и горячего желания исполнить его. Таким же точно образом женщина может не чувствовать к своему мужу нежности, обусловливаемой их союзом, но при этом она желает поступать таким образом, как будто ощущает ее, если ей внушены были хоть какие-нибудь основания добродетели; она постарается быть внимательной, кроткой, верной, искренней; она побоится не выказать той заботливости, какая только может быть внушена ей чувством супружеской любви.

Однако же подобный друг и подобная жена вовсе не лучшие друзья и жены. Хотя как тот, так и другая искренне желают исполнить все свои обязанности, тем не менее им часто будет недоставать нежной и предупредительной заботливости; они не будут ловить всякий мимолетный случай, чтобы понравиться и привязать к себе, как это было бы сделано при чувстве более глубоком и более естественном в их положении. Но если им и не принадлежит первое место среди лучших друзей и жен, они, быть может, занимают второе; а если в них глубоко запечатлено уважение к общим правилам нравственности, то они никогда не нарушат существенных своих обязанностей. Но в том положении, в котором они находятся, необходимо соответствие конкретным условиям ситуации, чтобы они могли удовлетворить всем требованиям и поступать постоянно самым правильным и самым совершенным образом, а так как большая часть людей воспитывается не в таких строгих правилах, то она и не может достигнуть этой степени совершенства. Но нет ни одного человека, который силой привычки, воспитания, примера не был бы способен получить такое уважение к общим правилам нравственности, которое постоянно побуждало бы его поступать прилично и избегать в продолжение всей своей жизни того, что действительно заслуживает порицания.