Теории сознания - Прист Стивен. Страница 57

На основе данного тезиса Стросон пересматривает два вопроса относительно субъекта. Он утверждает, что мы можем иметь понятие субъекта, только если мы уже располагаем понятием личности:

Необходимым условием для того, чтобы вообще приписывать состояния сознания, является то, что они должны приписываться тому же, чему приписываются и определенные телесные характеристики, определенная физическая ситуация и т.д. (Ibid., p. 102).

Это могло бы навести на мысль, что Стросон является своего рода материалистом. Мы могли бы назвать его "концептуальным материалистом", поскольку мы можем определить характерные для его теории понятие субъективности и ментальности, только если у нас есть понятие материальной партикулярности. Безусловно, Стросона объединяет с материалистами опровержение картезианского дуализма. Тем не менее нам нужно всерьез отнестись к тому, какая роль отводится в утверждениях Стросона личности. Он дает следующее определение "личности":

Под "личностью" я имею в виду понятие о таком типе сущности, к индивидуальным представителям которого в равной мере применимы как предикаты, приписывающие состояния сознания, так и предикаты, приписывающие телесные характеристики, физическую ситуацию и т.д. (Ibid., p. 102).

Нам следует разделять вопрос, чем является личность для Стросона, и вопрос, как мы можем идентифицировать личности и их ментальные состояния. Эти вопросы взаимосвязаны, но это в любом случае разные вопросы. Мы можем идентифицировать личности, только если мы способны идентифицировать их тела. И мы можем отличить одну личность как субъекта опыта от другой только потому, что мы способны отличать их тела по их физическому местоположению и характеристикам. Однако если спросить, чем является личность для Стросона, то очевидно, что имеется симметрия между ментальными и физическими характеристиками. Эта симметрия состоит в следующем. Согласно Стросону, физические и ментальные характеристики в равной мере применимы к личностям. Он не признает никакого онтологического приоритета физического над ментальным или ментального над физическим при объяснении понятия личности. В силу этого Стросон куда больше нейтральный монист, нежели материалист. Личность – это то, к чему одновременно применимы и ментальные, и физические понятия, подобно тому, как спинозовскую единую субстанцию можно подводить одновременно и под ментальные, и под физические понятия, а расселовские события можно описывать либо как ментальные, либо как физические в зависимости от их каузальных отношений. По мнению всех троих, есть нечто такое, что имеет смысл называть одновременно ментальным и физическим.

Поэтому, если спросить, что является субъектом сознания, ответом Стросона будет: целостная личность. Если же мы спросим, как может быть, что ментальные и физические характеристики приписываются одной и той же сущности, то в ответ он скажет, что личность есть именно то, к чему одновременно применимы ментальные и физические термины. В частности, ошибочно полагать, будто чистое сознание или эго является субъектом сознания или будто вообще не существует субъекта сознания.

Фактически, стросоновское понятие личности богаче, чем оно было представлено до сих пор. Чтобы оценить его по достоинству, нам следует рассмотреть то различие, которое Стросон проводит между двумя видами предикатов. Предикат есть слово или ряд слов, используемых для приписывания чему-либо свойства или характеристики. Предикаты суть адъективные выражения. Стросон утверждает, что с точки зрения здравого смысла предикаты, которые мы употребляем для приписывания тех или иных свойств личностям, принадлежат к двум широким категориям. Во-первых, это предикаты, которые мы приписываем обычным физическим объектам, когда, к примеру, говорим, что некий объект имеет такой-то вес, такое-то положение в пространстве и т.д. Стросон называет их "M-предикатами" (M, вероятно, является сокращением слова "материальный"). Во-вторых, есть такие предикаты, которые мы используем для приписывания свойств одним лишь личностям, например, "улыбается", "идет на прогулку" и т.д. (Ibid., p. 104). Они называются "P-предикатами", (где P, вероятно, является сокращением от для английского слова "person" (личность). M-предикаты представляются относительно простыми. А как насчет P-предикатов? Ответ Стросона: если P-предикат применяется к чему-то, то последнее наделено сознанием. Некоторые P-предикаты, такие, как "больно", непосредственно приписывают состояния сознания; другие же, например "улыбается", – нет. Но в обоих случаях если предикат применяется правильно, то из этого логически следует наличие сознания у того, чему он приписывается. P-предикаты предполагают обладание сознанием (Ibid., p. 105).

Различие между P-предикатами и M-предикатами в сочетании с тезисом Стросона о том, что необходимым условием для приписывания себе состояний сознания является готовность приписывать их другим, задает новое направление критике картезианства. Невозможно, чтобы мы учились приписывать P-предикаты только на своем собственном примере, иначе не соблюдался бы тезис Стросона. Но это означает, что мы умеем осуществлять приписывания P-предикатов в третьем лице. Если это верно, то употребление P-предикатов основывается на наблюдении за поведением других людей. Таков, фактически, взгляд Стросона. Он использует витгенштейновское слово "критерий" для описания тех условий, при которых уместно применять определенный предикат. В случае приписывания P-предикатов в третьем лице критериями оказываются разные виды поведения. В качестве пояснения возьмем, к примеру, P-предикат "больно" ("is in pain"). Согласно Стросону, невозможно научиться употреблять данное слово только на своем собственном примере. В дополнение к этому нужно ознакомиться с поведением других, когда им больно, ибо их поведение служит критерием для употребления слова "больно". Стросон, конечно, не отрицает, что возможны случаи, когда есть боль, но нет соответствующего поведения или когда есть соответствующее поведение, но без боли, однако это не может происходить всегда, иначе данный предикат не имел бы значения. Определенное поведение отнюдь не является единственным знаком боли. Но оно во многом составляет те условия, при которых может употребляться слово "больно".

Такой ход рассуждений является глубоко антикартезианским, ибо приписывания в третьем лице становятся условиями для приписываний в первом лице. Декартова философия, как мы видели, является в значительной степени философией от первого лица. Именно с картезианской точки зрения человек придает значение психологическим понятиям, исходя прежде всего из собственного опыта, а затем экстраполируется на случаи их употребления в третьем лице. Для Стросона же экстраполяция идет в другом направлении. Логический порядок приоритетов у него обратный.

Возможна и более умеренная трактовка, когда Стросону приписывается установление своего рода симметрии между употреблением психологических понятий в первом и в третьем лице. С одной стороны, он считает – безусловно, правильно, – что, когда вы говорите, что подавлены (испытываете депрессию) или что вам больно, и когда это же говорю я, мы отнюдь не употребляем данные слова в различных смыслах (хотя ясно, что референция в этих двух случаях различна). Однако он также считает, что депрессию и боль ощущают и вместе с тем показывают, испытывают и вместе с тем обнаруживают в поведении:

Сформулируем нашу идею – с некоторым неизбежным огрублением – при помощи одного конкретного понятия этого класса, скажем понятия депрессии. Мы говорим о депрессивном поведении, и также мы говорим о чувстве депрессии. Обычно полагают, что чувства можно чувствовать, но не наблюдать, а поведение можно наблюдать, но не чувствовать, и поэтому между ними должно оставаться место, куда можно вбить логический клин. Но понятие депрессии покрывает собой то место, куда хотят вбить клин (Ibid., p. 108).