Понятие сознания - Райл Гилберт. Страница 21

Короче говоря, это учение о волевых актах является каузальной гипотезой, принятой постольку, поскольку ошибочно предполагалось, что вопрос «Что делает телесные движения произвольными?» есть каузальный вопрос. Это допущение, кроме того, фактически является только особым поворотом общего предположения о том, что вопрос «Каким образом ментальные понятия применимы к человеческому поведению?» является вопросом о каузальности такого поведения.

Поборники данного учения должны были бы обратить внимание на тот простой факт, что они, как и все другие здравомыслящие люди, знали, как решать вопросы о добровольности и вынужденности действий, о решительности и нерешительности действующих уже до того, как услышали что-либо о гипотезах относительно существования тайных внутренних толчков, побуждающих к действиям. Тогда они могли бы осознать, что они заняты не прояснением уже существующих и эффективно используемых критериев для разъяснения подобных действий, но, молчаливо допуская значимость этих критериев, попытками соотнести их с феноменами пара-механической модели. Тем не менее, такое соотнесение, с одной стороны, не могло быть научно обосновано, поскольку постулируемые толчки недоступны научному наблюдению, а с другой стороны, оно не принесло бы ни практической, ни теоретической пользы, поскольку не способствовало нашим оценкам действий, находясь в зависимости от уже предположенной действенности этих оценок. Также это никак не проясняло бы логики тех оценочных понятий, разумное использование которых предшествовало изобретению этих каузальных гипотез.

Прежде чем мы распрощаемся с этим учением о волении, уместно рассмотреть некоторые хорошо знакомые и вполне реальные процессы, которые иногда ошибочно отождествляются с волевыми актами.

Люди часто пребывают в сомнении относительно того, что им делать, когда существуют альтернативные варианты действий. Они выбирают или решаются предпочесть одну из этих альтернатив. О таком процессе выбора одного из ряда разных способов действий иногда говорят как о том, что может означать «волевой акт». Но такое отождествление незаконно, поскольку большинство сознательных и умышленных действий не имеют своим началом разрешение ситуаций неопределенности и выбора. Кроне того, очевидно, что человек может выбрать какое-то одно направление действия, но потерпеть неудачу в его осуществлении из-за слабости воли, или он может потерпеть неудачу уже в процессе его осуществления, потому что после выбора возникло некое обстоятельство, препятствующее осуществлению предпочтенного действия. Но рассматриваемая теория не может допустить, чтобы волевые акты когда-либо терпели неудачу, иначе нужно было бы вводить дальнейшие операции для объяснения того факта, что иногда умышленные действия достигают своей цели. В конце концов, процесс рассмотрения альтернатив и выбор в пользу одной из них сами подлежат оценкам. Но если, к примеру, акт выбора описывается как добровольный, тогда, в свете сделанных предположений, он был бы, в свою очередь, результатом предыдущего выбора решения выбирать, а тот — результатом еще более раннего выбора выбирать выбор…

Сходные возражения не позволяют отождествлять с волевыми актами и такие хорошо знакомые нам процессы, как решимость или мысленное намерение сделать нечто, а также процессы, действующие в том случае, когда мы собираемся с силами или когда подталкиваем себя к выполнению какого-либо деяния. Я могу решить встать с кровати или пойти к дантисту, и я могу, сжимая кулаки и скрипя зубами, подталкивать себя к совершению этого, оставаясь в то же время на месте. Если определенное действие не совершилось, то, согласно рассматриваемой доктрине, волевой акт к его совершению также не осуществлен. Опять-таки, акты решимости и собирания с силами сами относятся к классу похвальных или осуждаемых действий, поэтому они не могут быть тем особым компонентом, который, согласно доктрине, является общим условием любого поступка — заслуживающего как похвалы, так и порицания.

(3) Различие между добровольным и не добровольным

Нужно отметить, что, в то время как простые люди, чиновники, родители и учителя обычно используют слова «добровольный», «произвольный» и «недобровольный», «вынужденный», «непроизвольный» при описании действий одним образом, философы часто применяют их совершенно по другому.

В их самом обычном употреблении слова «добровольный» и «недобровольный» используются, с некоторыми незначительными отклонениями, как прилагательные, применяемые к действиям, которые не следовало бы делать. Мы обсуждаем, был ли чей-то поступок добровольным или нет, только тогда, когда предполагаем, что человек в данном случае совершил ошибку или проступок. Положим, некто обвиняется в нарушении тишины; его вина признается тогда, когда его действие было произвольным, вроде смеха, но он прощается, если мы убеждаемся в том, что оно было непроизвольным, таким, как чихание. Подобно этому и обычной жизни мы поднимаем вопрос об ответственности только тогда, когда на кого-то справедливо или несправедливо возлагается вина за какой-то проступок. Имеет смысл поэтому задать, например, вопрос «Виновен ли мальчик в том, что разбил окно?», но не вопрос «Виновен ли он в том, что выполнил свое домашнее задание в срок?» Мы не спрашиваем, было ли его проступком то, что он получил правильный результат при делении в столбик, поскольку получение такого результата не является проступком. Если же мальчик ошибся при делении, то он может убедить нас, что в его погрешности не заключалось проступка, поскольку ему, скажем, еще не показали, как делать такого рода вычисления.

При таком обычном употреблении поэтому абсурдно обсуждать, являются ли хорошие, правильные или достойные восхищения поступки добровольными или недобровольными. Ни обвинения, ни оправдания здесь не применяются. Мы не сознаемся в авторстве таких поступков, не приводим смягчающих обстоятельств, не признаем себя ни «виновными», ни «невиновными», поскольку нас никто не обвиняет.

Однако философы, обсуждая то, что придает действиям характер добровольности или вынужденности, склонны описывать в качестве добровольных не только предосудительные, но также и достойные похвалы действия, не только то, что является проступком человека, но и то, что делает ему честь. Мотивы, лежащие в основе непреднамеренного расширения обычного смысла слов «добровольный», «произвольный», «вынужденный», «ответственный», будут рассмотрены позже. Сейчас же самое время обсудить некоторые следствия, которые из этого вытекают. В обычном употреблении сказать, что чихание непроизвольно, означает утверждать, что человек не мог его сдержать, а сказать, что смех был произвольным, означает, что человек был в состоянии сдерживать его. (Это означает преднамеренность смеха. Мы ведь не смеемся целенаправленно.) Мальчик мог правильно решить задачу, которую решил неправильно; он знал как себя вести, но он повел себя дурно; он знал, как завязывать рифовый узел, однако нечаянно завязал «бабий» узел. Причиной его проступка стала либо погрешность, либо неудача. Но когда слово «произвольный» берется в его философском, расширенном значении, так что и правильные, и неправильные, и достойные, и предосудительные поступки описываются в качестве добровольных или произвольных, то оказывается, по аналогии с обычным употреблением, что мальчик, который решил задачу правильно, также может быть описан как имеющий «способность содействовать этому». В таком случае было бы уместным спросить: «Могли бы вы способствовать выведению надлежащих результатов? Могли бы вы способствовать тому, чтобы была видна „соль“ этой шутки? Могли бы вы способствовать тому, чтобы этот ребенок стал добрым?» Фактически же невозможно ответить на эти вопросы, хотя на первый взгляд неясно, почему высказывание, что некто мог бы избежать ошибки в складывании чисел, корректно, тогда как высказывание, что он маг бы избежать правильного решения, некорректно.

Решение здесь просто. Когда мы говорим, что некто мог бы избежать промаха или ошибки или же что в них и состоял его проступок, то мы подразумеваем, что он знал, как делать дело правильно, был компетентен в такого рода деятельности, но не проявил своего знания или компетенции. Он не старался либо был недостаточно упорным в своем старании. Но когда человек поступил правильно, мы не можем сказать, что он знал, как поступить в этом случае неправильно, или что он был компетентен в совершении ошибок. Для того чтобы наделать ошибок, не нужно компетенции, так же как при совершении промахов не нужно применения знания как, это именно отсутствие применения знания как. Правда, существует один оттенок смысла выражения «мог бы», когда подразумевается, например, что человек, который решил арифметическую задачу правильно, «мог бы» решить ее ошибочно в том смысле, что он не свободен от склонности быть небрежным. Но во всяком ином смысле «мог бы» спросить: «Могли бы вы получить ошибочный результат?» — означает: «Были ли вы достаточно смышленым и хорошо подготовленным, достаточно ли хорошо вы сконцентрировались для выполнения неправильного вычисления?» Но это столь же глупый вопрос, как и вопрос о том, достаточно ли крепкие у вас зубы, чтобы вы могли сломать их, грызя орехи.