Месть под расчет - Джордж Элизабет. Страница 5

Он вернулся в кресло. Рядом на столике стояла рюмка, в которой было немножко бренди. Сент-Джеймс выпил ее, выключил лампу и вышел из кабинета, держа путь по узкому коридору в направлении лестницы.

По ступенькам он шел медленно, волоча больную ногу и наваливаясь на перила. С раздражением покачал головой из-за своего нелепого кривляния по поводу возвращения Деборы.

Коттер уже несколько часов как вернулся из аэропорта, но его дочь задержалась всего на несколько минут и носа не показала из кухни. Сидя в своем кабинете, Сент-Джеймс слышал ее смех, голос ее отца, лай собаки. Ему было легко представить, как кот спрыгнул с подоконника, чтобы поздороваться с ней. Воссоединение семьи продолжалось около получаса. А потом вместо Деборы у него в кабинете появился Коттер и неловко сообщил, что Дебора уехала вместе с лордом Ашертоном. С Томасом Линли. Со старым другом Сент-Джеймса. Смущение Коттера из-за поведения дочери лишь усугубило и без того непростую ситуацию.

– Она сказала, что ненадолго, – пробормотал Коттер. – Сказала, что сразу вернется. Сказала, что…

Сент-Джеймс хотел остановить его, но не мог придумать предлог. В конце концов ему пришло в голову объявить, что уже поздно и пора спать. После этого Коттер оставил его в покое.

Понимая, что ему не заснуть, Сент-Джеймс остался в кабинете и взял в руки научный журнал. Шли часы, он ждал возвращения Деборы. Умом он понимал, что в их встрече нет никакого смысла. А сердце не желало ничего понимать и не давало покоя нервам.

Вот идиотизм, думал он и продолжал восхождение по лестнице. Более того, подчиняясь сердцу, которое противостояло уму, он направился не в свою спальню, а в Деборину – на последнем этаже. Дверь была открыта.

Спальня Деборы представляла собой маленькую комнатку с разнородной обстановкой. Старый дубовый шкаф на ненадежных ножках, но с любовью отреставрированный, стоял у стены. Под стать ему дубовый стол украшала белликская ваза с розовыми краями. Выцветший овальный коврик, связанный матерью Деборы ровно за десять месяцев до смерти, лежал на полу. У окна – узкая железная кровать, в которой Дебора спала еще ребенком.

Три года, пока Деборы не было, Сент-Джеймс не входил в эту комнату. Да и сейчас он сделал это с неохотой, но все же подошел к открытому окну, на котором ночной ветерок теребил белые занавески. Даже на такую высоту долетал легкий аромат цветов из сада.

Пока Сент-Джеймс наслаждался запахами ночи, серебристый автомобиль выехал из-за угла Чейн-Роу на Лордшип-плейс и остановился возле старых садовых ворот. Сент-Джеймс узнал «Бентли» и мужчину за рулем, который повернулся к молодой женщине, сидевшей рядом, и обнял ее.

Луна, освещавшая улицу, осветила и автомобиль, и Сент-Джеймс, не в силах пошевелиться и отойти от окна, даже если бы хотел – а он не хотел, – смотрел, как светловолосый Линли наклоняется к Деборе. Она подняла руки, провела ими по его волосам, потом по его лицу и притянула голову Линли к своей шее, к своей груди.

Сент-Джеймс заставил себя перевести взгляд на сад. Гиацинт, живокость, бурачок, мысленно произносил он. Нужно что-то делать с южноафриканскими лилиями. Пора привести сад в порядок. Надо заняться им. Нет, смешно думать, что сад излечит его от сердечной боли.

Дебору он знал с самого ее рождения. Она выросла членом небольшой семьи в Челси, будучи дочерью полуняньки, полуслуги, полунаперсника, полудруга Сент-Джеймса. В самые тяжелые времена она была постоянно рядом с ним, и ее присутствие не раз спасало его от отчаяния. А теперь…

Она сделала свой выбор, думал он и пытался убедить себя, что ему это безразлично, что он в состоянии это принять, что, потеряв ее, он может жить как ни в чем не бывало дальше.

Сент-Джеймс пересек лестничную площадку и вошел в лабораторию; включил самую сильную лампу и направил ее луч на отчет о токсикологическом анализе. Несколько минут он безуспешно пытался понять прочитанное – жалкая попытка взять себя в руки, – прежде чем услыхал шум мотора и вскоре после этого шаги Деборы.

Включив еще одну лампу, он подошел к двери, охваченный тревогой, желанием найти какие-то слова, объяснить, почему он наверху, одетый, в три часа ночи. Однако ему не хватило времени, ибо Дебора взбежала по лестнице так же быстро, как это обычно делала Сидни, положив конец ожиданию.

Ступив на последний лестничный пролет, она остановилась, увидав его:

– Саймон!

Все было враз забыто. Саймон протянул к ней руки, и она тотчас оказалась в его объятиях. Иначе и быть не могло. Она принадлежала этому дому. Они оба знали это. Забыв обо всем на свете, Сент-Джеймс наклонился в поиске ее губ, но наткнулся на гриву волос и учуял запах сигарет Линли, с горечью напомнив себе, что она уже не та, какой была когда-то.

Запах сигарет привел его в чувство, и он отпустил ее. От него не укрылось, что время и расстояние сделали свое дело и он в своем воображении весьма преувеличивал ее физическую привлекательность, приписывая ей то, чего у нее никогда не было. Пришлось признать очевидное. Дебора не была красавицей в обычном смысле этого слова. У нее не было аристократичности Хелен. Не было и провоцирующей живости Сидни. Зато у нее были теплота и любовь, понимание и мудрость, что с очевидностью выдавало ее милое лицо, копна медных волос, веснушки на переносице.

Однако Дебора заметно изменилась. Слишком похудела, так что тонкие жилки почти выходили на поверхность. Но разговаривала она с Саймоном, как прежде:

– Ты работал? Но ведь не ждал меня, нет?

– Только так мне удалось отправить твоего отца в постель. Он думал, что Томми похитит тебя уже сегодня.

Дебора засмеялась:

– Похоже на папу. Ты тоже так думал?

– Томми сглупил, что не сделал этого.

Сент-Джеймсу оставалось только поражаться, как они умудрялись разговаривать словно сразу на двух языках. Обнявшись, они аккуратно обошли молчанием разговор о причинах отъезда Деборы из Англии, как будто заранее сговорились разыгрывать прежнюю дружбу, к которой, увы, не было возврата. Но даже фальшивая дружба предпочтительнее разрыва.

– У меня кое-что есть для тебя.

Сент-Джеймс повел Дебору в лабораторию и открыл дверь в ее темную комнату. Когда он включил свет, то услыхал, как она вскрикнула от изумления, увидав на месте старого черно-белого увеличителя новый, цветной.

– Саймон! – Она прикусила губу. – Это!.. Ты очень добр. Правда… Ведь ты не должен… И все-таки ты ждал меня.

Лицо Деборы пошло некрасивыми пятнами, напоминая Сент-Джеймсу, что она никогда не умела скрывать свои чувства.

Дверная ручка, которую он сжимал в ладони, казалась ему необычно холодной. Сент-Джеймс был уверен, что подарок обрадует Дебору. Не тут-то было. Получилось так, что, не спросив разрешения, он нарушил границу между ними.

– Мне хотелось как-то отметить твое возвращение, – сказал он. Дебора не отозвалась. – Мы скучали по тебе.

Дебора погладила увеличитель.

– Перед самым отъездом у меня была выставка в Санта-Барбаре. Ты знал? Томми сказал тебе? Я звонила ему, потому что, ну, об этом всегда мечтаешь. Приходят люди, им нравится то, что они видят. Даже покупают… Я так волновалась. Мне пришлось пользоваться школьными увеличителями, и мне помнится, я думала о том, смогу ли когда-нибудь купить новые фотоаппараты, без которых… А тут твой подарок. – Она прошлась по своей лаборатории, осмотрела все бутылки и все коробки, новые лотки и даже фиксаж и приложила ладонь к губам. – Ты все предусмотрел. Ох, Саймон, такого… Правда, я не ожидала этого. Всё… Тут всё как я хотела. Спасибо. Огромное тебе спасибо. Обещаю, буду приезжать каждый день и работать тут.

– Приезжать?

Сент-Джеймс оборвал себя, осознав, что только отсутствие здравого смысла, когда он наблюдал сцену в автомобиле, не позволило ему предвидеть очевидное.

– Ты не знаешь? – Дебора выключила свет и вернулась в лабораторию Сент-Джеймса. – У меня есть квартира в Паддингтоне. Томми снял ее для меня в апреле. Он не сказал тебе? И папа не сказал? Я переезжаю туда завтра.