Трактат о вечной любви - Бартоли Даниэлло. Страница 3

Трактат о вечной любви

I. Три источника вечности

…вопроса, которым вы озадачили меня в последнем Вашем письме. Вы одаряете меня большим доверием. С превеликой радостью поделюсь с вами моими соображениями об интересующем Вас предмете.

Любовь, наряду с искусством и богопочитанием – вот те три вещи, которые оправдывают существование человечества. В них основание его славы и гордости, на фоне остального тягомотного и суетного его прозябания.

Все трое рождены из одного источника – Вечности, от стремления к ней. Все трое односущностны по единящему их признаку: только они способны даровать бессмертие своим адептам.

Искусство и любовь сродственны друг другу, оба являются заявкой и притязанием человека на вечность, причём в обход тех или иных местных исповеданий (religioni particolari ovvero locali). Они суть две альтернативные формы торжества над смертью, помимо той, которая обещана человеку различными конфессиями. Поэтому стоит рассмотреть их в отрыве от религии (мы считаем религиозное чувство отдельным талантом – или везением? – человека).

Но бессмертие через искусство, на что Вы, помнится, так гуманно сетовали, – действительно, удел немногих. Похоже, только любви подвластны и к любви способны (впрочем, это ещё большой вопрос) решительно все на этой скорбной планете. Любовь! не ты ли самая доступная отрада человеков, не твоё ли небо – самое легкодостижимое из всех небес, не ты ли ощутимое дуновение рая?

Доступная? Мы не ослышались? Рай?! Быть может… да только рай, говорят знающие люди, это удовольствие отнюдь не для всех и каждого, но для очень и очень немногих избранных, он крайне малолюден.

Разберёмся.

II. Вечная любовь устами поэтов

Мы регулярно читаем у поэтов прозрения о божественности любви. От богословов же мы знаем, что главное свойство Божества – его вечность. Вот где ответ, почему у поэтов любовь снискала себе стойкий предикат вечности: ведь божественность предполагает вечность.

Вот отчего они согласно твердят о вековечной любви (amor sempiterno). О том, что земная любовь есть предвосхищение мира иного, что любить – это начать жить по ту сторону преходящей жизни, это изымать себя из дурного времени, которое улетучивается, и предварять тем самым бессмертие. В экстатическом состоянии любви поэты будто предчувствуют бытие после смерти, это какая-то неведомая чувственность рая. Оно, это бытие, мыслится поэтами в Элизиуме; они отводят великим влюблённым место там, в заветных кущах по ту сторону Леты. Филандр, оставив последний вздох на губах у своей милой Дианы, дожидается её в Элизиуме. Это не выдумка Вашего любимого д’Юрфе, – вспомните прекрасную Кинфию… После смерти она стала являться к милому ей Проперцию, дабы сообщить ему о своём пребывании в Элизии, где музыка и все танцуют, «нас здесь много, мы не скучаем, танцуем в тюрбанах…». Она упоминает, что пребывает среди героинь inter heroidas и называет своих подруг, женщин великих и верных в любви, подобных Андромеде и Гипермнестре и других, которые «лечат посмертным плачем прижизненную любовь».

Думаю, Проперций и сам был близок к тому, чтобы слёзно заклинать свою ушедшую из жизни возлюбленную оставаться верной ему в Элизиуме, ибо как умный человек он понимал опасности, грозящие её постоянству, учитывая, сколько соперников у него в том избранном обществе, куда вхожа ныне его Кинфия – обществе блистательных господ, достойных всяческой любви и преклонения! Но Кинфия предвосхищает его ревность, и, покровительственно взирая из мира иного на новые увлечения своего бывшего (del suo lasciato amore), держит себя в руках, ведь всё предначертано, и даже находит силы съехидничать, дразнясь: «будь покуда чей хочешь, скоро достанешься мне»… Напоследок, Кинфия предостерегает Проперция от сомнений в истинности грёз, коими веет от царства блаженных:

Nec tu sperne piis venientia somnia portis:

cum pia venerunt somnia, pondus habent.

Ты же, не смей насмехаться над благочестивыми снами,

что из-под двери мира блаженных сквозят:

небезпричинны они.

…Спасибо поэтам, с некоторых пор никем из серьёзных мыслителей аксиома о загробной встрече любовников не оспаривается. Тибулл очень к месту напоминает, что сам мир иной пребывает под скипетром любящей пары – Персефоны и Плутона (о, плутоническая любовь…). Тонкий мифологический намёк! В известной Вам элегии он вскользь упоминает «сладостные баталии любви» и выражает уверенность, что никто иная как сама богиня любви Венера, чьим фаворитом был он всю жизнь, в ответственный момент собственноручно проведёт его в елисейскую обитель:

Sed me, quod facilis tenero sum semper Amori,

Ipsa Venus campos ducet in Elysios.

Но как нежному я всегда был послушен Амуру,

То и в Элизий меня лично Венера сведёт.

Джанбаттиста Тьеполо, «Плутон и Прозерпина», 1747.

Палаццо Лабия, Венеция.

Элизиум – это та самая луговина мира иного, отведённая на радость великим влюблённым; там Тибулл со своей Делией, Протезилай и Лаодамия, Альцеста и Адмет, там Чино с подругой своей Сельваджей, там Джульетта Капеллетти и Ромео, Беатриче со своим верным Данте, и другие великие, умевшие любить (altri grandi amanti). Эту луговину живописует Петрарка в «Триумфе любви», – и там он, бесспорно, мыслил и себя самого рядом со своей Лаурой.

Да, об этом нередко приходится читать у поэтов, у наших и чужестранных. Не только об этом читать, но и видеть у иных художников, воображение которых не оставляет сей заповедный сюжет, будучи с ним как-то таинственно сроднено. Так, на одной старинной фреске в замке Торрекьяра я видел своими глазами апофеоз влюблённых в некоем Храме, – очевидно, это святилище вечной любви.

А можно и услышать: недавно во французской столице мне довелось насладиться балетом «Псиша» на музыку г-на де Люлли. Так вот, там влюблённым, погибшим добровольною смертью во славу своей любви, причитается вечное счастье вдвоём (gli amanti morti nella gloria del loro amore: ad essi è assegnata l’eterna felicità). Это не галльская блажь: один мой английский знакомец поведал мне, что соплеменник его, г-н Мэтью Локк, в молодости сочинил прекрасный речитатив Гермеса, где слышим «о, откройтесь Элизия рощи благие». C этими словами проводник душ встречает героев, расставшихся с жизнью ради любви.

Всё врут поэты? Но вот, если хотите, пример из жизни: Вы помните историю Вашего соотечественника Джорджоне, которую рассказывает Вазари? Джорджоне был влюблён в некую прекрасную даму, та отвечала ему взаимностью. Когда его возлюбленная заразилась чумой, он не покинул её, продолжил посещать её, готовый разделить с ней смертное ложе. Не в Элизиуме ли им причитается вечное счастье за гробом? И ни в каком другом месте не вообразить себе веронских самоубийц Ромео и Джульетту.

Выходит, Элизиум доступен не только людям великих деяний и дерзким художникам, но и посвящённым в мистерию любви.

Можно ли узнать, за какие такие заслуги (perché mai tanto honore)?

Лирики, как правило, не унижаются до объяснений причин, на каком конкретном основании функционирует приводной мотор этой их упорной веры (motore agente della sifatta tenacia fede). Насколько голословны поэты, когда провозглашают непреложность и неложность (dichiarano la certitude non menzognera) гарантии вечности, которую даёт человеку Любовь?

Копнув здесь поглубже, не удастся ли нам – кто знает? – заодно получше уяснить себе каверзный вопрос о бессмертии, поскольку любовь есть феномен, cродственный (un fenomeno intimamente affine) с этим вопросом вопросов, который никогда не переставал смущать и гнести смертного человека.