Расплата кровью - Джордж Элизабет. Страница 48

– Спасибо, мистер Коттер. Я бы что-нибудь съела. Если честно, у меня с самого утра не было во рту ни крошки.

Коттер покачал головой.

– Полиция, – только и сказал он, очень неодобрительно. – Вы подождите там, мисс. Я принесу вам чего-нибудь вкусненького.

Он стукнул в дверь рядом с лестницей и, не дожидаясь ответа, открыл ее. Барбара вошла за ним в кабинет Сент-Джеймса. В этой комнате, одной из самых приятных в доме на Чейн-роу, высились битком набитые книжные шкафы, висело множество фотографий и царил интеллектуальный беспорядок.

В камине горел огонь, пахло кожей и бренди – тот уютный аромат, что бывает в мужском клубе. Сент-Джеймс занимал кресло у камина, его покалеченная нога покоилась на потертом пуфике, а напротив него свернулась клубочком в углу дивана леди Хелен Клайд. Они сидели молча, как давно женатая пара или друзья, настолько близкие, что им не нужны слова.

– Пришла сержант, мистер Сент-Джеймс, – сказал Коттер, торопливо поставив на низкий столик у огня поднос с кофе. Отблески пламени играли на фарфоре, мерцали золотыми бликами на подносе. – Совсем голодная, так что я сейчас все устрою, если вы сами разольете кофе.

– Полагаю, мы с этим справимся, опозорив вас не более двух-трех раз, Коттер. И если остался шоколадный торт, не принесете ли еще один кусок для леди Хелен? Она просто умирает – хочет еще, но вы ведь знаете. Слишком уж воспитанная, чтобы попросить добавки.

– Он, как всегда, сочиняет, – перебила леди Хелен. – Это он для себя просит, но знает, что вы это не одобрите.

Коттер посмотрел на одного, на другую, ничуть не обманутый их пикировкой.

– Два куска шоколадного торта, – с нажимом произнес он. – А также ужин для сержанта.

Смахнув пушинку с рукава своей черной куртки, он вышел из комнаты.

– У вас вымотанный вид, – сказал Сент-Джеймс Барбаре, когда Коттер ушел.

– У нас у всех вымотанный вид, – добавила леди Хелен. – Кофе, Барбара?

– Не меньше десяти чашек, – ответила она. Стащила с себя пальто и вязаную шапку, бросила их на диван и подошла к огню отогреть онемевшие пальцы. – Снег идет.

Леди Хелен поежилась.

– После выходных я слышать не могу эту фразу. – Она передала Сент-Джеймсу чашку кофе и налила еще две. – Я очень надеюсь, что ваш день оказался более продуктивным, чем мой, Барбара. Проведя пять часов за изучением прошлого Джеффри Ринтула, я начала чувствовать себя работником одного из этих ватиканских комитетов, которые рекомендуют кандидатов для канонизации. – Она улыбнулась Сент-Джеймсу. – Ты выдержишь этот рассказ еще раз?

– Просто жажду его услышать, – отозвался он. – Я сразу вспоминаю свое собственное постыдное прошлое и испытываю подобающее случаю чувство вины.

– Так тебе и надо…

Леди Хелен вернулась на диван, тряхнув головой чтобы отбросить несколько легких прядей, упавших ей на щеку. Она скинула туфли, подобрала под себя ноги и отхлебнула кофе.

Даже измученная, она так грациозна, подметила Барбара. Совершенно уверена в себе. Абсолютно непринужденна. Находиться в ее обществе – всегда испытание, потому что чувствуешь себя такой неуклюжей, такой непривлекательной. Глядя на сдержанную элегантность этой женщины, Барбара спросила себя, как может жена Сент-Джеймса спокойно воспринимать тот факт, что ее муж и леди Хелен трижды в неделю работают бок о бок в лаборатории на верхнем этаже этого дома.

Леди Хелен взяла свою сумочку и вытащила оттуда маленький блокнот в черной обложке.

– Проведя несколько часов в обществе «Дебретта и Берка» [36] и «Мелкопоместного дворянства» – не говоря уже о сорокаминутном телефонном разговоре с моим отцом, который знает все о каждой титулованной особе, – я смогла составить довольно примечательный портрет нашего Джеффри Ринтула. Дай-взглянуть. – Она открыла блокнот, и ее глаза скользнули по первой странице. – Родился двадцать третьего ноября тысяча девятьсот четырнадцатого года. Его отцом был Фрэнсис Ринтул, четырнадцатый граф Стинхерст, а его матерью – Астрид Селверс, американка-дебютантка в духе Вандербилтов, которая, по-видимому, имела дерзость умереть в двадцать пятом году, предоставив Фрэнсису растить троих маленьких детей. Что они сделал, и очень успешно, учитывая достижения Джеффри.

– Он больше не женился?

– Никогда. И даже, похоже, не позволял себе неосмотрительных связей. Но равнодушное отношение к сексу, по всей видимости, их фамильная черта, как вы тотчас же заметите.

– Разве? – спросила Барбара. – А как же роман Джеффри с его невесткой?

– Случаются исключения, – признал Сент-Джеймс.

Леди Хелен продолжала:

– Джеффри учился в Хэрроу и Кембридже. Окончил Кембридж в тридцать шестом году с отличием по экономике, плюс разнообразные награды за речи и дебаты, которые продолжались бесконечно. Но на него никто не обращал особого внимания до октября сорок второго года, а он и в самом деле оказался удивительным человеком. Он сражался с Монтгомери в двенадцатидневной битве при Эль-Аламейн в Северной Африке [37].

– Его звание?

– Капитан. Танкист. Видимо, в один из самых тzжелых дней сражения его танк был выведен из строя немецким снарядом. Джеффри удалось вытащить из горящего танка двух раненых товарищей и оттащить их в безопасное место – более чем на милю. И это при том, что он и сам был ранен. Его наградили крестом Виктории.

– И такой человек похоронен где-то в глуши, в заброшенной могиле, – прокомментировала Барбара.

– Мало того, – сказала леди Хелен, – несмотря на серьезное ранение, которое давало ему полное право не участвовать в боевых действиях, он продолжил воевать в составе союзных сил на Балканах. Черчилль пытался сохранить там британское влияние – при потенциальном превосходстве русских, и, видимо, Джеффри сделался его доверенным лицом. Когда Джеффри вернулся с фронта, то стал работать в Уайтхолле, на министерство обороны.

– Удивительно, что такой человек не баллотировался в парламент.

– Его просили. Неоднократно. Но он – ни в какую.

– И никогда не был женат?

– Нет.

Сент-Джеймс шевельнулся в кресле, и леди Хелен подняла руку, чтобы остановить его. Потом, не говоря ни слова, встала и налила ему вторую чашку кофе. Когда он слишком много сахара, лишь нахмурилась и молча же забрала у него сахарницу, куда он пятый раз запустил ложку.

– Он был гомосексуалистом? – спросила Барбара.

– Если и был, то очень осмотрительным. Независимо от предмета романов, которые могли у него быть. Ни дуновения скандала вокруг него. Нигде.

– Даже о том, что связывает его с женой лорда Сгинхерста Маргерит Ринтул?

– Абсолютно ничего.

– Слишком хорошо, чтобы быть правдой, – заметил Сент-Джеймс. – А что у вас, Барбара?

Но не успела она достать из кармана пальто свой блокнот, как вошел Коттер с обещанной едой: торт для Сент-Джеймса и леди Хелен, холодное мясо, сыр и хлеб для Барбары. И еще она увидела третий куск торта – для завершения ее импровизированной трапезы. Она улыбкой поблагодарила Коттера, и он дружески подмигнул ей, проверил, не остыл ли кофейник, и исчез за дверью. На лестнице в коридоре послышались его шаги.

– Сначала поешьте, – посоветовала леди Хелен. – Глядя на этот шоколадный торт, боюсь, я не услышу ничего из вашего рассказа. Мы сможем продолжить, когда вы поужинаете.

С благодарным кивком за столь мило завуалированное понимание, столь типичное для леди Хелен, Роара с жадностью военнопленного набросилась на еду, умяв три ломтя мяса и два толстых куска сыра. Наконец, поставив перед собой свой торт и еще одну чашку кофе, она достала блокнот.

– Я несколько часов листала в публичной библиотеке подшивки, но все, что смогла найти, свидетельсгвует об одном: смерть Джеффри не таит в ceбе ни малейших загадок. Большую часть я взяла из газетных отчетов о дознании. В ночь, когда он умер, а точнее, ранним утром первого января шестьдесят третье, года, в Уэстербрэ была страшная метель.