Школа ужасов - Джордж Элизабет. Страница 14

– Нам пришлось послать его туда! Мы поклялись… Кев, он умер, и это мы виноваты! Ты же знаешь– это мы виноваты!

Лицо ее мужа исказилось судорогой при этих словах, но он не попытался подойти к жене. Вместо этого он обернулся к инспектору.

– Парень вроде как в себя ушел в последние месяцы, – с трудом выговорил он. – Когда он в последний раз приезжал на выходные, я пару-тройку раз натыкался на него: сидит под окошком в детской и смотрит на реку точно загипнотизированный. Но он ничего нам не сказал. Не в его характере. – Кевин оглянулся на жену, пытавшуюся вновь придать себе приличный вид – она все цеплялась за свои манеры, точно в этом и заключалось спасение. – Это мы всему причиной, Пэтc. Мы.

Барбара Хейверс осматривала фасад своего родного дома в Эктоне, мысленно отмечая, что следовало бы исправить в первую очередь, дабы придать ему более жилой вид. Ее любимое занятие по вечерам. Окна грязные, не припомнить, когда их мыли в последний раз. Она бы сама все сделала, будь у нее достаточно свободного времени, стремянка и необходимая для подобной работы энергия. Кирпичи пора скоблить – в их пористую поверхность въелся пятидесятилетний слой сажи и грязи, все стены покрыты омерзительным черным осадком различных оттенков. Деревянные рамы окон, дверь и конек крыши давно лишились последних следов краски. Барбара содрогнулась при мысли об усилиях, необходимых для придания непритязательной деревянной резьбе ее первоначального облика. Водосточные трубы, спускавшиеся по стене, проржавели, во время дождя из них, точно из решета, во все стороны брызжут тонкие струйки. Трубы не починишь – их надо заменить.

А что делать с передним двориком – не двором и не садом, а прямоугольником слежавшейся до плотности бетона грязи? Здесь Барбара парковала свою «мини», столь же старую и убогую, как и вся окружавшая ее обстановка.

Завершив осмотр, Барбара вышла из машины и направилась к дому. С порога на нее обрушились шум и вонь. В гостиной надрывался телевизор; вонь состояла из смешанных запахов плохо приготовленной пищи, прели, гнилого дерева, немытых старческих тел.

Барбара сбросила сумку с плеча на шаткий плетеный столик у двери, повесила свое пальто рядом с другими на крючок, вбитый под лестницей, и прошла в гостиную, расположенную в глубине дома.

– Милочка?! – заныл со второго этажа жалобный голосок матери. Запрокинув голову, Барбара поглядела вверх.

Мать поджидала ее на верхней площадке, одетая лишь в тонкую хлопчатобумажную ночную рубашку. Ноги босые, волосы растрепаны. За спиной матери в спальне горел свет, позволяя разглядеть сквозь почти прозрачную материю каждую деталь ее угловатого, скелетообразного тела. Барбара с тревогой посмотрела на мать.

– Ты не одета, мама, – сказала она. – Ты сегодня даже не оделась. – Она чувствовала, как с каждым словом на нее все сильнее наваливается безнадежность. Как долго еще, спросила она себя, как долго она сможет работать и при этом присматривать за двумя впавшими в детство стариками?

Миссис Хейверс смущенно улыбнулась, пробежала рукой по своему облачению, точно проверяя справедлив ли упрек дочери, убедившись, прикусила зубами нижнюю губу.

– Забыла, – пояснила она. – Я листала альбомы– знаешь, милочка, я бы так хотела побыть подольше в Швейцарии, а ты? – и просто не заметила, как время прошло. Сейчас переоденусь, хорошо, лапонька?

Вряд ли стоило тратить на это время поздним вечером. Барбара тяжело вздохнула, прижала костяшки пальцев к вискам, пытаясь отогнать подступающую мигрень.

– Нет, мама, не стоит. Тебе все равно пора уже ложиться спать.

– Я бы нарядилась для тебя. Ты посмотришь, как я с этим справлюсь.

– Разумеется, справишься, мама. Ты бы лучше наполнила себе ванну и искупалась.

Миссис Хейверс, нахмурившись, обдумывала новую идею:

– Ванну?

– Да. Только оставайся там, следи за водой, чтобы на этот раз не перелилась. Я приду через минутку.

– Ты поможешь мне помыться, дорогая? Я бы тебе пока рассказала про Аргентину. Я решила: в следующий раз мы поедем в Аргентину. Там по-испански говорят? Надо нам подучить испанский перед поездкой. Так приятно, когда можешь пообщаться с туземцами. «Буэнос диас, сеньорита. Комо се йама?» Это я по телевизору слышала. Конечно, этого недостаточно, но для начала… Они по-испански там говорят, в Аргентине? Или по-португальски? Где-то там говорят на португальском….

Барбара знала, что свой бессвязный монолог мать может продолжать часами. Порой она заводила его посреди ночи, являясь в спальню дочери в два, три часа, и вот так же бесцельно болтала, невзирая на все просьбы Барбары поскорее вернуться в постель.

– Наполни ванну, – повторила Барбара. – Я загляну к папе.

– Папа хорошо провел день, милочка. Такой молодец. Очень хорошо. Сама посмотри.

С этими словами миссис Хейверс выпорхнула из круга света, очерченного лампой. Через минуту послышался громкий плеск воды, льющейся в ванну. Барбара подождала еще немного, проверяя, не оставит ли мать кран без присмотра, но, видимо, ей удалось достаточно крепко вбить той в голову мысль о необходимости присматривать за ванной – на несколько минут это ее займет. Барбара поспешила в гостиную.

Отец, как всегда, сидел в кресле и смотрел ту программу, что он всегда смотрел по воскресеньям. Газеты устилали весь пол, валялись там, где он их бросил, наскоро просмотрев. В отличие от матери, отец хотя бы предсказуем. Живет по раз навсегда заведенному порядку.

Барбара посмотрела на него с порога, затем, приглушив неистово орущую рекламу «Кэдбери», вслушалась в сипловатый звук его дыхания. В последние две недели дышать отцу стало заметно труднее. Ему уже не хватает кислорода, постоянно поступающего в легкие через две трубки.

Джимми Хейверс, очевидно, почувствовал присутствие дочери и слегка повернулся в старом кресле с изогнутой спинкой.

– Барби! – Он, как всегда, широко улыбнулся, обнажив обломанные, почерневшие зубы, но на этот раз Барбара не обратила внимания ни на эти неухоженные зубы, ни на тот факт, что грязные, плохо пахнущие волосы отца давно нуждаются в шампуне – ее волновало сейчас лишь то, как изменился цвет его кожи. Щеки побелели, ногти сделались серовато-синими. Даже от порога, через всю комнату, она видела, как съежились, почти исчезли вены на его руках.

Подойдя к стоявшему возле кресла кислородному баллону, Барбара увеличила подачу газа.

– Завтра с утра едем к доктору, верно, па? Он кивнул:

– Завтра. В полдевятого. Придется подняться с жаворонками, Барби.

– Именно. С жаворонками. – Про себя Барбара недоумевала, как она справится с затеянной ею поездкой к доктору с двумя родителями разом. Она заранее страшилась намеченного за несколько недель визита. Мать нельзя оставить дома одну, пока они с отцом отправятся к врачу. Если миссис Хейверс выпустить из-под контроля хоть на десять минут, может произойти все что угодно. Но везти их обоих, отца, практически неподвижного, прикованного к кислородному баллону, и мать, в любой момент способную ускользнуть, раствориться в хрустальной пещере своего блаженного безумия… Неужели она справится со всем этим?

Барбара понимала, что настала пора найти помощника – не равнодушно вежливого социального работника, заглядывающего изредка проверить, не развалился ли еще их дом на куски, а человека, готового постоянно жить в доме, надежного, внимательного, заботливого к ее родителям.

Но это утопия. Где его взять? Ничего не остается, только и дальше брести наугад по своему скорбному пути. От этой мысли у Барбары перехватило горло– она словно заглянула на миг в кошмарное будущее, без конца, без надежды.

Зазвонил телефон. Барбара потащилась в кухню, чтобы взять трубку. Она запретила себе содрогаться при виде оставшейся с завтрака на столе посуды, перемазанной высохшим яичным желтком. Звонил Линли.

– У нас тут убийство, сержант, ~– сообщил он. – Встретимся завтра в полвосьмого у дома Сент-Джеймса.

Конечно, Барбара могла бы попросить отгул, и Линли пошел бы ей навстречу. Она никогда не делилась с ним своими житейскими обстоятельствами, но этого и не требовалось: за последние недели она провела в Скотленд-Ярде столько часов сверхурочно, что, безусловно, заработала право на два-три выходных. Линли понимал это и даже не поинтересовался бы, зачем Барбаре понадобилось отпрашиваться. Но, кляня саму себя за слабость, Барбара и не подумала отказываться от нового дела: оно даст ей возможность отложить завтрашнюю возню с обоими родителями, бесконечную поездку к врачу, тревожное ожидание под дверью кабинета и постоянную необходимость следить за матерью, точно за малышом-непоседой. Новое дело давало ей – пусть и временное – право уклониться, законную отсрочку.