В присутствии врага - Джордж Элизабет. Страница 46

— Мама не училась в школе-интернате. Мама осталась дома и ходила в школу.

— Конечно. И в хорошую. Но… — Уж не думает ли он, по примеру матери, стать моделью? Это, пожалуй, почище профессиональных занятий танцами! Лаксфорд успокоил разгулявшееся воображение и мягко проговорил: — У женщин все по-другому, Лео. Смысл их жизни в другом, поэтому и образование другое. Тебе же нужно мужское образование, а не девчачье. Потому что ты будешь жить в мужском мире, а не в девчачьем. Так? — Нет ответа. — Так, Лео?

Лаксфорд увидел устремленные на него глаза Фионы. Опасная почва — настоящая трясина, — и если он ступит на нее, то рискует столкнуться не только с истерикой Лео.

Но он все равно рискнул. Вопрос должен быть решен, и он будет решен сегодня.

— Мужской мир, Лео, требует таких черт характера, которые лучше всего развивает школа-интернат: твердости, собранности, быстрой реакции, навыков лидера, умения принимать решения, знания себя, понимания истории. Вот чего я хочу для тебя, и, поверь мне, ты еще скажешь мне спасибо…

— Не скажу, — проговорил Лео.

Лаксфорд предпочел это проигнорировать. Невежливость не была свойственна Лео, и, вполне возможно, он не хотел нагрубить.

Лаксфорд продолжал:

— Мы поедем туда заранее, до начала осеннего семестра, и хорошенько все там осмотрим. Это быстрее сблизит тебя с другими новичками, когда они приедут. Ты сможешь все им показать. Еще сам скажешь, как это здорово.

— Не скажу. Не скажу.

Второе «не скажу» прозвучало громче и настойчивее.

Лаксфорд старался сохранять спокойствие.

— Так будет, Лео. Боюсь, решение принято и дальнейшему обсуждению не подлежит. Это естественно, что тебе не хочется ехать… что ты даже боишься. Как я уже сказал, большинство людей встречают перемены с некоторой тревогой. Но как только ты привыкнешь…

— Нет, — сказал Лео. — Нет, нет, нет!

— Лео.

— Не поеду! — Резко отодвинув стул, он вскочил, чтобы убежать.

— Верни стул на место.

— Я уже поел.

— А я нет. И пока тебе не разрешат выйти из-за стола…

— Мама!

От обращения к Фионе — и всего того, что это обращение сообщало о природе их отношений, — перед глазами Лаксфорда встала красная пелена. Схватив сына за руку, он дернул его к столу.

— Ты будешь сидеть, пока тебе не разрешат выйти из-за стола. Ясно?

Лео вскрикнул.

— Деннис, — попросила Фиона.

— А ты, — Фионе, — не вмешивайся.

— Мама!

— Деннис! Отпусти его. Ты делаешь ему больно. Слова Фионы послужили катализатором. Лео заплакал. Потом начал всхлипывать. Потом зарыдал. И то, что было застольной беседой, быстро превратилось в скандал. Вопящего, брыкающегося и размахивающего кулаками Лео наконец отволокли в его комнату, где он и заснул в изнеможении.

Лаксфорд с женой закончили ужин в молчании. Прибрали на кухне. Лаксфорд дочитал «Санди таймс», а Фиона воспользовалась сумерками, чтобы поработать в саду, у пруда. Она вернулась в дом только в половине десятого. И Лаксфорд в стотысячный раз спросил себя, как ему восстановить мир в доме, не прибегая к стародедовским методам, что от души презирал.

Фиона наливала дымящееся молоко в чашку. Весь ее облик говорил: «Я не хочу это обсуждать».

Дурак бросился бы в атаку. Человек более мудрый понял бы намек. Лаксфорд решил дожать и сказал:

— Мальчику нужны перемены, Фиона. Ему нужна обстановка, которая будет побуждать его к действиям. Ему нужна атмосфера, которая выработает у него силу воли. Ему нужно общение с мальчиками из хороших семей и хорошего происхождения. Беверсток пойдет ему на пользу. Ты должна это понимать.

Фиона глотнула кофе и, не поворачиваясь, проговорила:

— Какой же ты лицемер. Ты постоянно превозносишь равенство. Ты зашел даже так далеко, что продемонстрировал свою приверженность идее равенства, породнившись с нищей семьей…

— Прекрати.

— …из южного Лондона. Господи. С другого берега реки. Люди там говорят «уборная» вместо «туалет» и разрыва сердца никто от этого не получает. Ты взял в жены дочь сантехника и гостиничной горничной. Как же ты так оскандалился? Или это такая бравада?

— Фиона, мое решение насчет Лео не имеет никакого отношения к элитности.

— Зато твои мерзкие школы имеют к ней прямое отношение. И помоги бог человеку, который пытается пробиться в жизни благодаря только своему таланту и вере в свою человеческую ценность.

Своим оружием она владела отменно. И оттого, что пользовалась им редко, оно разило наповал.

— Я хочу для Лео лучшего, — натянуто произнес Лаксфорд. — Ему нужно руководство. И в Беверстоке он его получит. Мне жаль, что ты не так это понимаешь.

Фиона оторвала взгляд от чашки с кофе и посмотрела прямо в глаза Лаксфорду.

— Ты хочешь перемен для Лео. Ты беспокоишься за него, потому что он кажется… Полагаю, ты выбрал бы слово «эксцентричным», не так ли, Деннис? В качестве заменителя того, которое у тебя на уме.

— Ему необходимо обрести устремленность. Здесь он ее не обретет.

— У него есть масса устремленностей. Просто ты их не одобряешь. Интересно, почему? — Она отхлебнула кофе. — Он любит танцевать, любит птиц, животных, ему нравится петь в школьном хоре, он увлекается средневековым искусством. И ты боишься, что плод твоих чресл окажется гомиком? Но в таком случае разве школа для мальчиков не самое худшее для него место? Или ты думаешь, что когда какой-нибудь старший мальчик в первый раз покажет Лео, чем занимаются двое голых мужчин, оставшись наедине, он испытает такое отвращение, что у него разом вылетит из головы вся дурь?

Он смотрел на нее. Она смотрела на него. Деннис гадал, что она может прочесть по его лицу.

— Полагаю, ты знаешь, что некоторые вещи нельзя подавить, — сказал Деннис.

— Предрасположенность к гомосексуализму? Конечно нет. А если и можно, то лишь на время. Но другое? Это можно подавить навсегда.

— Что другое?

— Художника. Душу художника. Ты изо всех сил стараешься уничтожить ее в Лео. И я пытаюсь понять, когда она погибла в тебе.

Фиона покинула кухню. Тихо шлепая кожаными сандалиями, прошла в сторону гостиной. Их кухонного окна было видно, как в том крыле дома зажегся свет и как Фиона задернула шторы.

Лаксфорд отвернулся. Нет, их с Фионой разговор не закончен. Он отправился следом за ней, готовясь к новому раунду словесного поединка. Услышал звук работающего телевизора, увидел мерцание светлых и темных теней на стене, Деннис замедлил шаги. Его решимость ослабела. Должно быть, она расстроена больше, чем он думал, сообразил Лаксфорд. Фиона включала телевизор только для того, чтобы снять нервное напряжение.

Он подошел к дверям — она сидела, подобрав под себя ноги, в углу дивана, к животу для удобства прижата подушка. При виде Фионы желание препираться почти пропало. И окончательно испарилось, когда она сказала, не повернув головы:

— Я не хочу, чтобы он уезжал. Не поступай с ним так, дорогой. Это неправильно.

По телевизору показывали вечерние новости. Лицо ведущего на экране сменилось каким-то сельским пейзажем.

— Желание держать его при себе естественно, Фи. Неестественно поддаваться импульсу, когда мальчику лучше встретиться с новыми впечатлениями.

— Он слишком мал для новых впечатлений.

— Он отлично справится.

— А если нет?

— Может, пусть все идет своим чередом?

— Я за него боюсь.

— На то ты и мать. — Лаксфорд подошел к дивану, забрал у Фионы подушку и сел рядом с женой. Поцеловал ее в пахнущие корицей губы. — Может, выступим в этом случае единым фронтом? Хотя бы временно, чтобы посмотреть, что из этого получится?

— Иногда мне кажется, что ты настроен вытравить из него все особенное.

— Особенное, если оно настоящее, нельзя вытравить.

Фиона повернула голову, Посмотрела на него.

— Ты в это веришь?

— Все, что во мне было особенного, никуда не делось, — сказал Лаксфорд, не беспокоясь о том, правда это или ложь, лишь бы побороть возникшую между ними отчужденность. — Особенное останется и в Лео. Если оно сильное и настоящее.