Великое избавление - Джордж Элизабет. Страница 24

Линли громко постучал заржавевшим молотком в распахнутую дверь, и вся сцена предстала перед глазами визитеров.

В захламленной гостиной, на просевшем диване сидел мужчина, пристроив на коленях тарелку и пытаясь поужинать какой-то на вид совершенно отталкивающей пищей, а напротив него стояла жена – руки воздеты к небесам, одна из них сжимает щетку для волос. Оба растерянно уставились на незваных гостей.

– Вы застали самую кульминацию. Еще немного, и мы бы отправились в койку, – пояснил Ричард Гибсон.

Трудно было бы вообразить более несхожую парочку: Ричард казался настоящим великаном, без малого шести с половиной футов ростом, с черными волосами, смуглой кожей и насмешливыми карими глазами. Широченная шея и тяжело висящие руки выдавали в нем человека, привыкшего к физическому труду, Его жена была миниатюрной, светленькой, с резкими чертами совершенно белого от злобы лица. Однако в воздухе между ними явственно ощущались флюиды, подтверждавшие слова мужа. В этом браке крик и брань служили лишь предюдией главной битвы за верховенство – той, что вершилась в постели. И, судя по сцене, которую застали Линли и Хейверс, исход этой битвы отнюдь не был предрешен.

Бросив на мужа последний испепеляющий взгляд, в котором ненависть слилась с вожделением, Мэдлин Гибсон вышла из комнаты, с грохотом захлопнув дверь. Великан захихикал ей вслед.

– Тигрица весом в восемь стоунов, – прокомментировал он, поднимаясь во весь рост. – Настоящая дьяволица. Ричард Гибсон, – назвался он, Дружелюбно протягивая свою лапу. – А вы, верно, из Скотленд-Ярда?

Линли представился. Гибсон, будто оправдываясь, продолжал:

– По воскресеньям у нас сущий ад. – Кивком головы он указал на кухню, откуда доносился непрерывный рев, на слух, по меньшей мере четырнадцати голосов, – Роберта, бывало, приходила помочь. А теперь вот обходимся без нее. Вы и сами знаете. Потому и приехали. – И он гостеприимно указал им на два старых стула, валявшихся на полу сиденьем вверх.

Линли и Хейверс начали пробираться к стульям, осторожно прокладывая себе путь среди разломанных игрушек, разбросанных газет и нескольких тарелок с объедками, которые стояли прямо на голом полу. Где-то в углу, похоже, пару дней назад забыли стакан молока, его кислая вонь забивала даже запахи пережаренной пищи и засорившейся канализации.

– Вы унаследовали ферму, мистер Гибсон. Собираетесь в скором времени туда переехать? – начал разговор Линли.

– Чем скорее, тем лучше. Боюсь, еще месяц в этой лачуге, и моя семья распадется. – Гибсон ногой оттолкнул свою тарелку от кровати. Тощий кот возник непонятно откуда, понюхал черствый хлеб и несвежие сардины и начал заталкивать это угощение под кушетку, явно предпочитая его не вкушать. Гибсон с веселым недоумением наблюдал за животным.

– Вы ведь уже не первый год здесь живете, верно?

– Больше двух. Два года, четыре месяца и два дня для пущей точности. Я бы мог и часы сосчитать но, полагаю, не стоит.

– Мне показалось, ваша жена не так уж радуется перспективе переселиться на ферму Тейса. Извините, если я невольно подслушал ваш разговор.

– Вы хорошо воспитаны, инспектор, – рассмеялся Гибсон. – Я ценю это в полицейских, особенно когда они навещают мой дом. – Проведя руками по густым волосам, он глянул себе под ноги и тут же обнаружил бутылку эля, которая предусмотрительно стояла у самой ножки дивана. Подняв бутылку, Гибсон несколькими глотками осушил ее и утер рот тыльной стороной руки. По этому жесту можно было угадать в нем человека, привыкшего обедать где-нибудь в поле. – Нет, Мэдлин хотела бы вернуться на болота. Она любит открытые места, воду, небо над головой. Но тут я ничем ей помочь не могу, я и так делаю для нее то, что в моих силах. – Тут он покосился на сержанта Хейверс, быстро строчившую в блокноте. – Можно подумать, что я-то и прикончил дядюшку, а? – услужливо подсказал он.

Хэнк застукал-таки их в комнате послушников.

Сент-Джеймс только нагнулся поцеловать жену – ее кожа опьяняюще пахла лилиями, пальцы упоительно скользили по волосам мужа, уста шептали «любовь моя», касаясь его уст, и жидкое пламя растекалось по жилам – и тут появляется этот американец и злорадно ухмыляется, таращась на них со стены разрушенного зала.

– Попались! – подмигнул Хэнк. Сент-Джеймс готов был его убить. Дебора с трудом переводила дыхание. Хэнк, не смущаясь, спрыгнул вниз и присоединился к ним.

– Эй, Горошинка! – окликнул он жену. – Я наконец нашел наших пташек.

Тут же появилась и Джо-Джо Уотсон. Она ступала осторожно, опасаясь угодить шпилькой в трещину каменного пола. В дополнение ко всем цепочкам и амулетам на ее шее висела фотокамера.

– Решили малость поснимать, – пояснил Хэнк, кивком указывая на свой фотоаппарат. – Еще бы минутка, и мы бы такие кадры с вами получили! – Он зафыркал, не сдерживая смех, фамильярно похлопывая Сент-Джеймса по плечу. – Я вас не упрекаю, приятель. Если б эта красотка досталась мне, я бы тоже ее из лап не выпускал. – Тут он вспомнил о собственной жене: – Черт побери, осторожней, Горошинка! Ты же не хочешь себе шею сломать! – Обернувшись к англичанам, Хэнк быстро осмотрел их снаряжение – камеру, треножник, линзы. – Э, да вы тоже увлекаетесь фотографией? Гоняетесь за видами даже в медовый месяц? Спускайся к нам, Горошина. Присоединяйся к честной компании.

– Вы так быстро вернулись из Ричмонда? – выдавил наконец из себя Сент-Джеймс, с трудом соблюдая вежливость. Краем глаза он заметил, как Дебора исподтишка оправляет свой наряд. Она встретилась взглядом с мужем, в ее глазах светился смех и озорство, ее переполняло желание. Какого черта американцы явились именно сейчас?

– Вот что я вам скажу, приятель, – заявил Хэнк (Джо-Джо тем временем добралась до них). – Ричмонд оказался совсем не таким, как я себе представлял. Нет, конечно, поездочка ничего, нам ведь понравилось, а, Горошинка моя? Нам понравилось?

– Хэнку нравится ехать не по той стороне, – пояснила Джо-Джо, раздувая ноздри. Она успела перехватить и тот взгляд, которым обменялись молодые люди. – Хэнк, давай-ка прогуляемся в сторону Бишоп-Фертинг-роуд, а? Только этого нам и не хватает, чтобы закончить день. – Пальчики в перстнях сомкнулись на локте мужа, норовя увести его из аббатства.

– Нет, черт побери! – добродушно отбояривался Хэнк. – Я тут за последние дни на всю жизнь нагулялся. – И он склонил голову набок, лукаво поглядывая на Сент-Джеймса. – Вы подсунули нам неправильную карту, приятель! Если бы моя Горошинка не следила за дорожными знаками, мы бы до самого Эдинбурга доехали. – Он произносил «Эдя-берх». – Ладно, хорошо – что хорошо кончается, так? Мы прибыли как раз вовремя, чтобы показать вам то страшное местечко.

Спасения нет – придется следовать за ними.

– Страшное местечко? – переспросила Дебора. Опустившись на колени, она укладывала свое снаряжение в большую сумку.

– Забыли про того младенца? – терпеливо напомнил Хэнк. – Конечно, если учесть, чем вы двое тут занимались, похоже, эта история с младенцем вас ничуточки не напугала. – Он плутовски осклабился.

– А, младенец, – рассеянно отвечал Сент-Джеймс, поднимая с полу собранную Деборой сумку.

– Ну, наконец-то вспомнили, – похвалил его американец. – Сначала-то вы малость рассердились, что я нарушил ваше уединение, но теперь вы снова у меня на крючке, а?

– Да уж, – подтвердила Дебора, хотя мысли ее блуждали далеко. Как странно, как внезапно все произошло! Она любила его, любила с самого детства, но лишь в один ослепительно яркий миг поняла, что все изменилось, что все теперь у них пойдет иначе, не так, как прежде. В одно мгновение Саймон перестал быть просто милым юношей, чье присутствие всегда наполняло ее сердце радостью, и сделался возлюбленным, один взгляд которого пробуждал в ней страсть. Господи, Дебора, ты скоро свихнешься от желания, пожурила она себя.

– Дебора? – окликнул Сент-Джеймс, услышав шаловливый смешок жены.

Хэнк фамильярно ткнул его локтем в бок.