Великое избавление - Джордж Элизабет. Страница 9

Полицейские в недоумении уставились на священника. Отец Харт покраснел. Все это звучит так глупо! Надо попытаться объяснить.

– Видите ли, Бриди – дочка Оливии. У нее есть ручной селезень. Не совсем ручной, конечно, но все-таки… – Как рассказать этим людям обо всех причудах и особенностях обитателей его прихода? Им уже и то странно, что большинство жителей английской деревни – католики.

Блондин заговорил вновь, очень мягко:

– Значит, Оливия и Бриди занялись поисками селезня, а вы отправились на ферму.

– Да-да, вот именно. Спасибо, – благодарно просиял отец Харт.

– Расскажите, что произошло, когда вы туда пришли.

– Сперва я подошел к дому, но там никого не оказалось. Дверь была не заперта, я еще подумал, что это очень странно. Уильям всегда закрывал все на замок, если куда-нибудь отлучался. Это у него вошло в привычку. Он и мне говорил, чтобы я запирал церковь, когда ухожу, По средам, после спевки хора, он не покидал церковь, пока все не разойдутся, и сам проверял, не забыл ли я запереть дверь. Такой уж он был человек.

– Значит, вы встревожились, когда обнаружили, что дверь осталась незапертой? – предположил блондин.

– Да, конечно. Хотя и средь белого дня, в час пополудни. Поэтому, когда на стук никто не ответил, я решился войти в дом. – Священник словно извинялся за свой поступок.

– Там ничего необычного не было?

– Абсолютно ничего. В доме было прибрано, у них всегда очень чисто. Да, только… – Он отвел взгляд к окну. Разве он сумеет им объяснить?

– Что?

– Свечи сгорели полностью.

– У них нет электричества?

Отец Харт печально поглядел на своих собеседников:

– Церковные свечи. Они должны гореть всегда. Круглые сутки.

– Вы имеете в виду – перед святыней?

– Да-да, вот именно. Перед святыней, – поспешно согласился он, торопясь продолжить свой рассказ. – Когда я увидел эти свечи, я сразу понял – что-то случилось. Ни Уильям, ни Роберта никогда бы не допустили, чтобы свечи погасли. Я прошел через весь дом. А потом, через черный ход, к хлеву.

– И там…

Что еще остается рассказать? Войдя вовнутрь, он сразу погрузился в мертвящую тишину. Снаружи, с ближнего пастбища, доносилось блеяние овец, пение птиц славило царящий повсюду порядок и мир. Но здесь, в хлеву, наступило молчание, ледяное молчание, словно в аду. Едва священник отворил дверь, в ноздри ему ударил душный, терпкий запах недавно пролитой крови, этот запах заглушал ароматы навоза, зерна и гниющего сена, неотвратимо, вопреки его воле, притягивая вошедшего к себе.

Роберта сидела в стойле на перевернутой бадье. Крупная девица, пошла в отцовскую породу и окрепла на крестьянской работе. Девушка сидела неподвижно, уставившись не на распростертый перед ней безголовый труп, а на противоположную стену, будто изучала неповторимый узор, в который сложились трещины на известке.

– Роберта! – тревожно окликнул ее Харт. Он чувствовал, что все его внутренности сжались в тугой комок и тошнота поднимается к горлу.

Ответа он не дождался – ни вздоха не сорва-эсь с ее уст, ни малейшего жеста не последовало.

Он видел лишь широкую спину Роберты, мясистые ноги она поджимала под себя. Подле девушки лежал топор. И только в эту минуту, глянув поверх ее плеча, священник вполне отчетливо увидел изувеченное тело.

– Я сделала это. Я рада. – Вот и все, что она наконец сказала.

Отец Харт зажмурился, отгоняя от себя тягостные воспоминания.

– Я вернулся в дом и вызвал Габриэля.

На миг Линли представилось, что священник имеет в виду не кого иного, как архангела. Этот нелепый маленький человечек, с трудом продиравшийся сквозь дебри своего запутанного повествования, вполне мог поддерживать контакт с миром иным.

– Габриэля? – напряженно переспросил Уэбберли. Линли догадался, что терпение его начальника уже истощилось. Он быстро перелистал полицейский отчет, надеясь натолкнуться на это имя. Ага, вот оно.

– Габриэль Лэнгстон. Местный констебль, – пояснил он. – Насколько я понимаю, отец Харт, констебль Лэнгстон тут же позвонил в Ричмонд, в полицию?

Священник кивнул. Он с тоской глянул в сторону портсигара. Линли открыл его и в очередной раз пустил сигареты по кругу. Хейверс отказалась, священник тоже было отказался, но Линли, чтобы подбодрить его, сам взял третью сигарету. От непрерывного курения в горле уже саднило, но Линли понимал, что им не дослушать эту историю до конца, если в организме рассказчика иссякнет запас никотина, а святому отцу почему-то требовался товарищ, разделяющий с ним его вредное пристрастие. Линли с отвращением сглотнул, мечтая о стаканчике виски, зажег сигарету и оставил ее бесцельно тлеть в пепельнице.

– Из Ричмонда приехали полицейские. Все произошло очень быстро. Они… они забрали Роберту.

– Этого следовало ожидать. Она призналась в убийстве, – произнесла Хейверс, поднимаясь со своего места и отходя к окну. Жесткая интонация ясно давала понять, что с точки зрения сержанта полицейские напрасно тратят время на беседу с глупым стариком. Им следовало давно уже мчаться на север, к месту события.

– Многие люди ложно обвиняют самих себя, – заметил Уэбберли, взмахом руки приказывая сержанту вернуться на место. – У меня скопилось уже двадцать пять признаний в убийствах, совершенных нашим Потрошителем.

Я только пытаюсь напомнить, что… Об этом поговорим позже.

– Роберта не могла убить своего отца, – продолжил священник, воспользовавшись паузой. – Это просто невозможно.

– В семье и такое случается, – мягко возразил ему Линли.

– Но вы забываете про Усишки!

После столь странной реплики, которая самому священнику, по-видимому, казалась вполне ясной и разумной, воцарилась тишина. Никто не отваживался заговорить или даже взглянуть в лицо собеседнику. Тяжелое, затянувшееся молчание нарушил Уэбберли.

– Иисусе, – проворчал он, резким движением оттолкнув свой стул от стола. – Прошу прощения, но… – Он направился к бару в углу кабинета и вынул из него три бутылки.

– Виски, херес, бренди? – предложил он всем присутствовавшим.

Линли мысленно вознес благодарственную молитву Бахусу.

– Виски! – отозвался он.

– Вам, Хейверс?

– Мне не нужно, – сурово отвечала она, – я при исполнении.

– Разумеется. Что вы будете пить, святой отец?

– Ох, вот если бы глоточек хереса…

– Стало быть, херес. – Уэбберли быстро выпил, налил себе еще и вернулся к столу.

Теперь каждый задумчиво смотрел в свой стакан, словно гадая, кто же первым задаст вопрос на этот раз. Наконец на это отважился Линли, предварительно увлажнив нёбо отборным благоуханным виски.

– Усишки? – повторил он.

Отец Харт кивнул в сторону разложенных на его столе бумаг.

– Разве об этом не упоминается в отчете? – жалобно спросил он. – Не сказано о собаке?

– Да, здесь упоминается о собаке.

– Это и был Усишки, – пояснил священник. Здравый смысл вновь одержал победу. Все вздохнули с облегчением.

– «Пес был найден убитым в хлеву рядом с Тейсом», – вслух зачитал Линли.

– Вот именно! Теперь вы понимаете? Вот почему мы все убеждены в невиновности Роберты. Не говоря уж о том, как она была предана отцу, нельзя забывать про Усишки. Она бы никогда не причинила вреда этой собаке. – Отец Харт торопливо подбирал как можно более убедительные слова. – Этот пес сторожил ферму, он жил в их семье с тех пор, как Роберте минуло пять лет. Конечно, он уже одряхлел, видел плоховато, но никому и в голову бы не пришло избавиться от такой собаки. Его знала вся деревня, мы все его баловали. Днем он обычно приходил в церковный двор, к Найджелу Парришу, и валялся на солнышке, слушая, как Найджел играет на органе – он наш церковный органист. А порой пес заходил на чай к Оливии.

– Он ладил с селезнем? – с серьезным видом уточнил Уэбберли.

– Как нельзя лучше! – радостно отозвался отец Харт. – Усишки прекрасно ладил с каждым из нас. Но за Робертой он следовал по пятам, куда бы она ни пошла. Вот почему, когда арестовали Роберту, я понял, что надо что-то делать. И я поехал к вам.