Предложенные пути к свободе (ЛП) - Рассел Бертран Артур Уильям. Страница 7

Как показывает этимология, анархизм является теорией, оппонирующей любой форме принуждения. Здесь отрицание государства как воплощения власти над обществом. Чтобы анархист признал руководство, оно должно быть свободным не только для большинства, а и заручаться поддержкой всех без исключения людей. Анархист против институтов права (вроде полиции), которые используются одной частью общества для силования другой части общества. Государственный демократический режим для анархиста мало чем лучше антидемократического, если в обоих меньшинство принуждено исполнять капризы большинства. Свобода выступает наивысшей ценностью анархистского символа веры и напрямую достигается устранением насильного контроля над индивидом.

В этом смысле говоря, анархизм не нов: доктрину восторженно изложил ещё китайский философ 300 года до Нашей эры Чжуан-цзы.

«Конь может ступать копытами по инею и снегу, а шкура защищает его от ветра и холода. Он щиплет траву и пьет воду, встаёт на дыбы и пускается вскачь. Такова настоящая природа коня. И если бы его пустили жить в высокие террасы и просторные залы, он вряд ли возрадовался бы этому.

Но вот пришёл Болэ и сказал: „Я умею укрощать коней“. И он стал прижигать и стричь их, прибивать подковы и ставить клейма, стреноживать и запирать в конюшне, а потому два-три коня из каждого десятка погибали. Он стал морить коней голодом и жаждой, заставлять их бегать рысью и галопом, в одной упряжке и друг за другом. Он мучил их уздечкой и шлеёй, нагонял на них страх плёткой и кнутом, и коней погибало больше половины.

Горшечник говорит: „Я умею обрабатывать глину“. И вот он выделывает круглое с помощью циркуля, а квадратное с помощью угольника. Плотник говорит: „Я умею обделывать дерево“. И вот он вытёсывает круглые столбы при помощи крюка и прямые доски при помощи отвеса. Но разве глина и дерево по природе своей желают, чтобы их обрабатывали с помощью циркуля и угольника, крюка и отвеса? И тем не менее в мире поколение за поколением твердят: „Болэ искусно управлялся с лошадьми, горшечник и плотник искусно управляются с глиной и деревом“. Вот в чём ошибка тех, кто правит Поднебесной.

Я же полагаю, что те, кто искусны в управлении Поднебесной, поступают иначе. Люди от природы обладают постоянством:

Они ткут — и одеваются.

Пашут землю — и кормятся.

Это зовётся „быть единым в свойствах жизни“.

Они все заодно и не имеют корысти.

Имя этому — Небесная свобода.

Во времена, когда свойства жизни не терпели ущерба, походка у людей была уверенная, а взгляд — непреклонный. В ту пору в горах ещё не было тропок, а на озёрах — ни лодок, ни мостов. Все существа жили сообща, и людские селения лепились друг к другу. Звери и птицы сбивались в стаи, деревья и травы вырастали в полный рост. Поэтому каждый мог приладить поводок к животному или птице и пойти с ним на прогулку или нагнуть дерево и заглянуть в гнездо вороны или синицы. В те времена люди жили вместе с птицами и зверями, словно потомки одного рода. Где уж им было знать, кто благородный муж, а кто низкий человек!

Едины все в незнании,

От силы не отходят.

Подобны в нежелании,

Просты и безыскусны!

В простом и безыскусном обретается человеческая природа.

А потом пришли „прославленные мудрецы“, и люди стали считать человечностью умение ходить, хромая, а следованием долгу — умение стоять на цыпочках. Мир оказался в смятении».

Нас же будет интересовать современный анархизм, который отстаивает общинную собственность на землю и капитал и тесно связан с социалистическим идеалом. Подобная доктрина называется анархо-коммунизмом, противоположна анархо-индивидуализму и, будучи признаваемой почти всеми безвластниками, заслуживает нашего рассмотрения. Как социализм, так и анархо-коммунизм оба вдохновлены имиджем частного капитала как источника угнетения человека человеком. Ортодоксальные социалисты признают свободу личности лишь в случае, когда государство выступает единственным капиталистом. Наперекор им анархисты заявляют, что в этом случае государство всего лишь наследует тиранические повадки частного капиталиста. Поэтому все средства надо бросить на совмещение общинной собственности с ослаблением и упразднением государства. Такая программа была озвучена в лоне социалистического движения, в крайнем левом его крыле.

Михаила Бакунина следует признать таким же отцом анархо-коммунизма, каким Маркс выступил по отношению к социализму. Однако бакунинизм не может похвастать завершённостью и систематизированностью, отличающими марксизм. До высоты трирского философа ближе всех поднялся последователь Бакунина Пётр Кропоткин. Но чтобы обрисовать облик нынешнего анархизма, придётся начать с биографии Бакунина и его разлада с Марксом. Последующее краткое резюме теории безвластия изложу, так уж и быть, больше кропоткинскими писаниями. (Их критику отложим до II части книги.)

Михаил Бакунин родился в 1814 году в семье русских аристкратов. Отец его, служивший дипломатом, встретил рождение сына в своём поместье Тверской губернии. В 15 лет будущий революционер поступил на учёбу в Артиллерийское училище Петербурга, а в 18 — служил младшим офицером полка Минской губернии. К тому времени Ноябрьское восстание 1830 года было подавлено. По мнению Гильома, «зрелище забичёванной Польши глубоко въелось в сердце молодого офицера, не в последней мере именно оно поразило молодчика ужасом деспотизма». Насмотревшись всякого за два года, Бакунин решил загубить свою военную карьеру. В 1834 году он подал в отставку и отправился в Москву, где шесть лет штудировал философию. Подобно всем современным ему студентам, Михаил заболел гегельянством, что уже в 1840 году поехал за знаниями в Берлин. Там он надеялся занять профессорскую трибуну, однако вскоре студента как подменили. Внезапно Бакунин не смог согласиться с гегелевской догмой, будто что ни делается, всё разумно. Он съехал в Дрезден, где завёл сношения с Арнольдом Руге, правившим Дойче Ярбю̀хер. К тому времени революционер, он в следующем году раздраконил саксонское правительство и вынужден был переехать в Швейцарию якшаться там с германскими коммунистами. Но раз швейцарская полиция Бакунина донимала, а русское правительство — затребовало назад, пришлось Мише с 1843 по 1847 годы пожить в Париже. Этот парижский период его судьбы наиболее важен для формирования бакунинизма. Революционер познакомился с Прудоном, заимевшим огромное влияние на анархиста, как и прочие знаменитости вроде Жорж Санд. Именно Париж свёл Бакунина с Марксом и Энгельсом — пожизненными противниками революционера. Значительно позднее, в 1871-м, Бакунин так охарактеризовал свои парижские отношения с Марксом:

«Маркс был значительно умнее, чем я, да и сейчас он остаётся не просто умнее, а и учёней меня. Я был полным нулём в политической экономии и никак не мог освободиться от пут метафизических абстракций. Мой социализм оставался инстинктивным. И как Маркс ни моложе меня, тогда он уже был атеистом, обоснованным материалистом, сознательным социалистом. Это было как раз в то время, когда он разработал первые основания его нынешней теории. Мы очень часто виделись друг с другом, и я уважал его за образованность, увлечённость и серьёзную преданность (всё же замешанных на личном тщеславии) делу освобождения трудящихся, я постоянно жаждал и искал общения с ним, которое всегда было поучительным и умным, если только не омрачалась партийной враждой, которая, увы, слишком часто давала о себе знать. Искренней близости у нас никогда не было: этого не допустили бы наши характеры. Он называл меня сентиментальным идеалистом и был прав — я называл его самовлюблённым лукавым вероломником и тоже был прав».