Беседы о диалектике - Кедров Бонифатий Михайлович. Страница 11

Сын. А я вот опять в затруднении, как эту мысль выразить словами. Разве так: движение — это то, в чем находятся все тела?

Отец. Да, примерно так. Движение — это способ, в каком существует все на свете, а еще точнее: это способ существования материи.

Сын. Как хорошо, что длинные рассуждения можно выразить так сжато и ясно. Ни одного слова нельзя выбросить и ни одного слова не надо добавлять. А можно еще глубже понять движение?

Отец. Еще глубже — значит проникнуть в самое существо того, о чем мы говорим, как бы за скорлупой найти ядро, скрытое в этой скорлупе. Похоже, как это бывает, когда раскалываешь орех. Но у ореха ядро отделено от скорлупы, а тут иначе: то, что находится внутри, и то, что снаружи, это только две разных стороны одного и того же, одно (ядро) проявляется, проступает в другом и через другое.

Сын. Пусть так, но я не понимаю, какое это имеет отношение к тому, о чем мы сейчас говорим, — к движению?

Отец. Подожди немного и поймешь. А об этих двух сторонах — которая всегда снаружи и которая скрыта внутри — мы еще будем говорить. А сейчас давай заглянем в глубь движения, в его сущность, скрытую внутри его. Вот тебе камень, держи пока его в руках. Тут я проведу на земле тоненькую полоску. Положи свой камень на эту полоску. Хорошо. Скажи теперь, где находится камень?

Сын. Ведь это видно — он лежит на полосочке.

Отец. Очень хорошо. Запомни, что если камень находится — я подчеркиваю: находится в этом месте, значит, он здесь лежит, покоится. А теперь я заставлю камень покатиться вдоль этой полоски. Смотри, следи за ним хорошенько. Вот он оказался как раз на том месте полоски, на которое ты его только что клал. Он его пересек и покатился дальше. Скажи мне: находился ли камень, когда он катился по полоске, в том месте, куда ты его сначала положил?

Сын. Конечно, я все время за ним следил и видел, как он был в этом месте.

Отец. Постой, не торопись. Я спрашиваю: был ли камень в этом месте теперь так же, как и тогда, когда ты его туда положил перед тем, то есть находился ли он там сейчас, когда я его заставил двигаться, катиться?

Сын. Дай подумать, ты заставил меня обратить внимание на что-то новое, чего я до сих пор не замечал. Ведь тогда камень лежал на этом месте, а сейчас он попал на то же место, но не задержался на нем, а сразу же покатился дальше.

Отец. Я вижу, что ты понял эту разницу, ведь не все ее замечают и понимают. А все дело в том, что это такой случай, когда нельзя ответить только да или нет: находится или не находится. Когда камень катился или двигался через то место, куда ты его раньше положил, то он и находился и не находился на этом месте в одно и то же время: находился потому, что он сюда вступил, а не находился потому, что он сразу же из этого места стал выходить. Значит, камень еще только вступал на это место, как уже начинал выходить из него, потому что он обладал движением. А движение означает, что тело не покоится, не лежит, не пребывает в каком-то определенном месте, а проходит через это место. Значит, суть механического движения, а оно самое понятное, состоит в том, что движущиеся тела в один и тот же момент и находятся в данном месте, и не находятся в нем. Значит, на вопрос: находится ли это тело в данном месте? — приходится отвечать сразу и да и нет. Так поступает диалектика.

Сын. Я, кажется, понял это, но в то же время очень странно, что надо так отвечать: и да и нет. Ведь это похоже на противоречие и на желание дать уклончивый ответ. Вот ты спросишь меня: есть ли звезды на небе? А я отвечу: и да и нет — и добавлю, что такой мой странный ответ и есть диалектика.

Отец. Да, ты прав: это действительно противоречие. Но ничего страшного и странного в этом нет. Только надо выделять противоречия, скрытые а самих вещах, в самих явлениях, независимо от нас самих, независимо от того, знаем ли мы о них что-нибудь или нет. Такие противоречия называют объективными или реальными и диалектическими, а иногда жизненными. Но есть другие противоречия, которые мы сами порождаем оттого, что не умеем правильно рассуждать. Вот это и будет тот случай, который ты привел как пример: сначала человек сказал, что звезды на небе есть, а потом стал это отрицать и сказал, что их на небе нет. Это значит, что человек противоречил самому себе, и только. Таких противоречий надо избегать, и в них нет никакой диалектики: они выдуманы и называются логическими или формально-логическими. Это потому так их называют, что они возникают в результате нарушения правил формальной логики. Недоразумения у тебя никогда не возникнет, если ты будешь каждый раз строго проверять, с каким противоречием ты столкнулся — объективным или же логическим.

Сын. Помоги мне разобраться в этом вопросе, Отец.

Отец. Хорошо, попробую. Вот ты взглянул на этот листок дерева и сказал: он зеленый. А потом без всякого основания и даже повода сказал бы нечто прямо противоположное: нет, он не зеленый. Оснований никаких у тебя для этого не было, ты просто ни с того ни сего стал отрицать то, что ты перед этим только что утверждал. Такие противоречия, лишенные реального основания, не имеющие почвы в самой действительности, и называются логическими или субъективными — от слова «субъект», каким являются ты, и я, и вообще люди. Напротив, объективные противоречия — это такие, которые присущи самим вещам, самому объекту, который мы Наблюдаем, изучаем, познаем. Они существуют и возникают в нашей голове не произвольно, не потому, что мы не умеем правильно логически мыслить— так возникают только логические противоречия, — а потому, что в нашей голове, в нашем мышлении отражаются реально, то есть объективно существующие, противоречия. Понял ли теперь, мой друг, это различие между субъективными и объективными противоречиями?

Сын. Буду всегда об этом помнить, но все же как-то трудно укладывается в голове: как это так объективно бывает, что тело может одновременно быть и не быть где-нибудь. Ну, например, ты или я: ведь мы же существуем, находимся на Земле, живем. Это ведь когда мы умрем, то нас не будет на свете, а до тех пор мы вот тут сидим друг против друга.

Отец. Так ты думаешь, что все это время ты остаешься одним и тем же и ничуть не меняешься?

Сын. Пожалуй, да. Вот когда я состарюсь, я, конечно, изменюсь. Но до сих пор — как же я стану другим?

Отец. Я понимаю, ты говоришь о заметных, резких изменениях — они требуют много времени. Но ведь есть незначительные, незаметные изменения. А они совершаются непрестанно, ежесекундно, безостановочно. Например, сегодня утром, когда мы с тобой шли и ты чуть не наступил на ядовитую змею, которая оказалась тебе незнакомой. Ты немного испугался и запомнил вид этой змеи. Потом, когда мы шли дальше, я заметил, как ты каждый раз вздрагивал, когда на дороге валялась ветка или палка, похожая на змею. Значит, у тебя выработалась защитная реакция — условный рефлекс, предохраняющий тебя от опасности наступить на подобную змею. А ведь утром у тебя этого не было. Значит, и в этом отношении ты в последний день немного изменился: и остался прежним, и стал уже в чем- то другим, каким-то новым.

Сын. Скажи, а как можно было бы кратко выразить вот эту мысль: и остался прежним, и стал уже в чем-то другим?

Отец. Это — единство тождества и различия. Никогда нет полного тождества у любого предмета с самим собой: ведь раз любой предмет изменяется, то, значит, в нем постоянно возникает что-то новое, чем он отличается от самого себя, каким он был до того, как это изменение возникло. Следовательно, он и тождествен самому себе, и все время снова и снова оказывается различным с самим собой. Значит, тождество и различие неотделимы. Если мы говорим о тождестве, то в нем, как бы внутри его, сейчас же обнаруживаем различие, порожденное совершающимися изменениями. А если мы ищем различие, возникающее у предмета вследствие происходящих в нем изменений, то в этом его различии, тоже как бы внутри его, находим тождество, то есть сохраняемость данного предмета. Как бы ни изменился твой отец или твой брат, но когда ты их встречаешь вновь, ты безошибочно узнаешь, что это они, а не какие- то совсем другие люди.