Внутренний опыт - Батай Жорж. Страница 45

Если идти до конца, надо извести себя, выдюжить одиночество, перетерпеть, нужно отказаться от признания, быть выше этого, быть так, словно тебя нет, словно у тебя нет ума, воли, надежды, словно ты не здесь, а где-то там. Мысль же (из-за того, что кроется в ее глубине) следует похоронить заживо. Я выпускаю ее в свет, заранее зная, что она не будет признана, ибо должна быть такой. Надо, чтобы кончилось ее брожение, чтобы она затаилась и старела в каком-нибудь уголке, не помышляя о какой-то там чести. Я и она вместе со мной должны сгинуть в бессмыслии. Мысль — это руина руин, ее разрушения не передашь толпе, оно взывает к тем, кто посильнее.

То, что кроется в смехе, и должно в нем крыться. Если наше познание зайдет дальше, и мы проникнем в это укрытие, в эту неизвестность, которая разрушает познание, то новое знание, которое ослепляет нас, следует оставить во мраке (который и окутывает всю нашу жизнь), дабы другие по своей наивности так и жили в слепоте.

Крайнее движение мысли должно предстать во всей наготе: посторонним действию. Действие имеет свои законы, свои требования, коим отвечает мысль практическая. Доходя до самой дали в искании далеких возможностей, независимая мысль не может не оградить себя от поля действия. Если действие — это “злоупотребление”, то мысль бесполезная — это жертвоприношение, “злоупотребление” должно иметь свое место, свои права. Если включить жертвоприношение в цикл целесообразной деятельности, то оно тоже может иметь смысл: оно не только не отрицает злоупотребления, оно делает его возможным (скаредное потребление выращенных богатств становится возможным лишь по завершении расточительных праздников первого урожая). Но равно как независимая мысль отказывается судить о поле действия, так и практическая мысль, в свою очередь, не может выставить свои правила в деле продолжения жизни на дальних краях возможности.

Последствия одиночества. —

“Всякий глубокий ум нуждается в маске, — более того, вокруг всякого глубокого ума постепенно вырастает маска, благодаря всегда фальшивому, именно плоскому толкованию его слова, каждого шага, каждого подаваемого им признака жизни” (“По ту сторону добра и зла”, 40).

Замечание о тонической стороне одиночества. —

“…и само страдание они считают за нечто такое, что должно быть устранено. Мы же, люди противоположных взглядов, внимательно и добросовестно относимся к вопросу — где и как до сих пор растение “человек” наиболее мощно взрастало в вышину, — полагаем, что это случалось всегда при обратных условиях, что для того опасность его положения сперва должна была разрастись до чудовищных размеров, сила его изобретательности и притворства (его “ум”) должна была развиться под долгим гнетом и принуждением до тонкости и неустрашимости, его воля к жизни должна была возвыситься до степени безусловной воли к власти; мы полагаем, что суровость, насилия, рабство, опасность на улице и в сердце, скрытность, стоицизм, хитрость искусителя и чертовщина всякого рода, что все злое, ужасное, тираническое, хищное и змеиное в человеке так же способствуют возвышению вида “человек”, как и его противоположность” (“По ту сторону добра и зла”, 44).

Есть ли более приглушенное, более беззвучное, более подземное одиночество? В темной безвестности прерывается дыхание. Жертвоприношение — это последняя капля в море всех на свете агоний.

Если я смог изведать тишину другого, я есмь, именно я, Дионис, я есмь распятый. Но разве можно так забыть свое одиночество…

Последнее озарение: я слеп, кромешная тьма — так и остаюсь в слепоте. И там и здесь только то, что я вижу: тапки, кровать…

Высшая и чистая шутка горения. — В облачном безмолвии сердца и грусти пасмурного дня, в этом необъятном просторе забвения, предстающем моей усталости ложем болезни, а скоро и смерти, мою руку, что в бессилии свесилась вместе с простынью с кровати, трогает проскользнувший сюда солнечный луч, тихо умоляя меня поднять ее и поднести к глазам. И все мои жизни, как толпа в предвкушении чудного мгновения всеобщего праздника, словно бы очнулись во мне, вышли из оцепенения, вырвались, безумствуя, из долгого тумана, в котором пребывали, уверив себя в собственной смерти, в моей руке цветок, я подношу его к губам.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ.

MANIBUS DATE LILIA PLENIS

{лат. “Дайте лилий полными горстями” (Вергилий. Энеида VI, 883). Предыдущая фраза Вергилия (“Tu Marcellus eris” — “Будешь Марцеллом и ты”) цитируется как обещание блестящей будущности; лилии “полными горстями” развенчивают надежды, напоминают о том, что все кончается прахом.}

GLORIA IN EXCELSIS MIHI

{— лат. “Слава в вышних мне!” вместо “Gloria in excelsis Deo”, “Слава в вышних Богу!” (Лук. 2, 14), славословия, возглашаемого ангелами при рождении Христа.}

На вышине небес

Меня славят, я слышу их голоса, ангелы

Под солнцем я есмь ползучий червь

маленький и черный катящийся камень

меня настигает

раздавив каблуком

смерти

В небе

Беснуется, слепит

Солнце

Я кричу:

“он не посмеет”

он смеет

Кто есмь я

не мое “я” нет нет

но пустыня необозримой ночи

в которой я есмь

которая есть

пустыня необозримость

ночь одурь

мимолетное безвозвратное ничто

Скончавшееся

так и не узнав

ответа

истекающая грезами

солнечная

губка

углубись в меня

дабы я более не знал

ничего, кроме этих слез

Звезда

Я есмь она

о смерть громовая звезда

безумный набат моей смерти

Поэзия

не такая уже мужественная

но нежность

ухо услады

раздается вопль паствы

от одной дали к другой

гаснет факел

БОГ

На теплой ладони

я умираю ты умираешь

где это он

где это я

не до смеха

я умираю

мертвее смерти

в чернильной ночи

стрелой вонзившейся

в него

КОММЕНТАРИИ.

С. Л. ФОКИН

Книга Жоржа Батая “Внутренний опыт” была выпущена в свет в 1943 г. парижским издательством “Галлимар”; незадолго до этого здесь были опубликованы “Миф о Сизифе” А. Камю и “Бытие и ничто” Ж.-П. Сартра. В 1954 г. “Внутренний опыт” был переиздан как первый том “Суммы атеологии” (дополненный “Методом медитации” — небольшим эссе, появившимся в 1947 г., и “Постскриптумом 1953 года”). Второй том “Суммы”, составленный из книги “Виновный” (1944), к которой было написано новое введение, и эссе “Аллилуйя” (1947), увидел свет в 1961 г., за несколько месяцев до смерти Батая. Третий том должен был включать в себя книгу “О Ницше, или Воля к удаче” (1945) и “Меморандум” (1945)— сборник избранных афоризмов Ф. Ницше с предисловием Батая, выпущенный в ознаменование столетия со дня рождения немецкого философа. Книгой “Святость зла”, которую предполагалось составить из критических этюдов о рыцарстве и колдовстве, маркизе де Саде и А. Камю, Ш. Бодлере и С. Вейль (замысел этот частично воплотился в сборнике “Литература и зло”, 1957), писатель предполагал либо завершить, либо продолжить атеологические изыскания. Так или иначе, сердцевину “Суммы атеологии” составляет военный триптих: “Внутренний опыт”, “Виновный”, “О Ницше, или Воля к удаче” (1943-1945).

Для настоящего перевода была использована редакция 1954 г.: при подготовке “Внутреннего опыта” для издания в составе “Суммы” писатель внес в текст 1943 г. незначительные исправления и несколько подстрочных примечаний; эссе “Метод медитации” и “Постскриптум 1953 года”, относящиеся к реализации замысла “Суммы”, в настоящее издание не включены. Перевод выполнен по полному собранию сочинений Ж. Батая, подготовленному к печати Д. Олье, Ф. Клоссовски и Ф. Мармандом: G. Bataille. L’Expérience intérieure. — OEuvres Complètes. T. V. Paris, Gallimard, 1973, p. 7—190.