Франсуа Мари Вольтер - Кузнецов Виталий Николаевич. Страница 31

Естественными причинами Вольтер стремился объяснить также процесс распространения христианской религии в позднеантичном обществе, вплоть до превращения ее в IV в. в государственную религию Римской империи. В писаниях апологетов христианства это изображалось как результат непрерывной помощи свыше и свидетельство решительного превосходства христианства как «истинного» вероучения над вытесненным им «идолопоклонническим» язычеством, прежде безраздельно господствовавшим на территории империи. «Здравомыслящие люди спрашивают, — писал Вольтер, — как это собрание басен, которые так пошло оскорбляют разум, и богохульств, приписывающих божеству столько мерзостей, могло быть встречено с доверием? Они должны были бы действительно очень удивляться, если бы первые христианские секты убедили императорский двор и римский сенат» (6, 26, 237). Но, подчеркивал Вольтер, первые христианские проповедники вербовали своих адептов среди отличавшихся легковерием необразованных людей из социальных низов. Вольтер указывал, что везде и во все времена склонность верить в «чудеса», характерная для невежественного человека, была питательной почвой для религиозных суеверий. Подтверждая свою мысль примерами из истории сравнительно недавних религиозных движении, Вольтер отмечал, что в XVI в. произведения Лютера и Кальвина (чтение которых из-за переполняющих их нелепостей Вольтер считал невыносимым для просвещенного человека) привели к возникновению мощных течений реформированного христианства, собравших под свои знамена множество приверженцев и выстоявших в ожесточеннейшей борьбе с католицизмом; в XVII в. простолюдин Джордж Фокс, не умевший ни читать, ни писать, тем не менее приобрел своими проповедями многочисленных сторонников, сплотившихся во влиятельную секту квакеров; в самой Франции XVIII в. новоявленные «пророки» находили восприимчивую аудиторию среди крестьян, в городском плебсе. Поэтому быстрый рост числа христиан на территории Римской империи, долгое время не встречавших никакого противодействия со стороны властей, представляется Вольтеру рядовым случаем из истории религиозных верований. «Мне кажется очень естественным, — заявлял он, — что христианство утвердилось в простонародье, как утвердились секты анабаптистов, квакеров и как приобрели влияние пророки в Виварэ и в Севеннах, как усиливается ныне партия конвульсионеров. Энтузиазм начинает…» (3, 1, 328). Под «энтузиазмом» Вольтер понимал вздорную уверенность религиозных пророков в том, что им является сам бог, раскрывает свою волю и что они призваны сообщить ее другим людям. По сути дела, речь шла о религиозном экстазе, который Вольтер расценивал как воинствующее неразумие, а на одержимых им людей смотрел как на опасных «глупцов», замечая, что они к тому же зачастую прибегают к мошенничеству, без которого не обходится утверждение любой религии: «…мошенничество довершает» (3, 1, 328).

По убеждению Вольтера, Новый завет во всех своих многочисленных и разнородных компонентах создавался подобными «энтузиастами», которые в своих писаниях запечатлели разгул суеверной фантазии, что ярче всего выразилось в приписывании Иисусу Христу всевозможных «чудес». Вольтер подчеркивает, что «о всех этих чудесах было написано лишь спустя шестьдесят лет после смерти Иисуса. Так и ныне, чтобы канонизировать людей, ждут, пока умрут свидетели» (9, 67). По-просветительски упрощенно квалифицируя раннехристианское мифотворчество как «обман», но вместе с тем очень верно выявляя его несоответствие действительности, Вольтер заявлял: «Вы не видите здесь ничего, кроме сплетения самых пошлых обманов, сочиненных самым низким сбродом, который один лишь исповедовал христианство в течение первой сотни лет. Это непрерывный ряд подделывателей. Они фабрикуют послания Иисуса Христа, Пилата, Сенеки, апостольские уставы, акростихи с изречениями сивилл, евангелия числом более сорока, деяния Варнаввы, литургии Петра, Иакова, Матфея, Марка и т. д.» (6, 26, 546; см. также 3, 1, 546).

Указывая, что первоначально христианство распространялось лишь в простонародье, и акцентируя внимание на невежественном легковерии последнего, Вольтер фактически затрагивал и существеннейший вопрос о социальных корнях новой религии. Надо добавить, что он подметил бунтарскую настроенность раннего христианства и понял ее притягательность для многих людей. Христианские пастыри, писал Вольтер, льстили самолюбию своего, стада, поучая, что христиане как избранники бога вправе не выказывать знаков почтения к императорской власти и даже прямо демонстрировать свое пренебрежение к ней. В результате этого христиане превратились в «народ мятежников» и их община на территории Римской империи образовала как бы государство в государстве. Гонения на христиан при ряде императоров Вольтер объяснял именно политическими, а не собственно религиозными мотивами. Однако в глубокой сущности всех этих явлений Вольтер не смог разобраться. Так, он не понял, что в раннем христианстве своеобразно выразилось стремление народных масс освободиться от тяжкого социального гнета. Этот факт был замаскирован для Вольтера некоторыми другими моментами, которые он выявлял и подчеркивал при исследовании новой религии. Это, во-первых, полная непродуктивность бунтарства первых христиан; во-вторых, довольно быстрый поворот христианской церкви к поддержке императорской власти в обмен на свою легализацию и поддержку со стороны государства; в-третьих, превращение христианских иерархов в жесточайшую угнетательскую силу по отношению к массе рядовых приверженцев этой религии. Неустанно напоминая, что свободное отправление христианского культа было санкционировано императором Константином, запятнавшим себя как правитель чудовищными преступлениями, Вольтер указывал, что с этого времени христианская церковь неизменно освящала самую деспотическую государственную власть (при легко выполняемом условии признания ею прерогатив духовенства) и к прежним несчастьям народов прибавила еще исходящий от нее самый тяжкий гнет. Вольтер разъяснял, что пресловутое «торжество» христианства над язычеством было обеспечено лишь насильственными мерами, осуществляемыми совместно клерикализированным государством и церковью: разрушением языческих храмов, запрещением соответствующего культа, резким ограничением гражданской правомочности нехристиан, наконец, принудительным обращением массы населения в новую государственную религию. В то же время Вольтер отмечал, что для утверждения своей власти над народами христианская церковь во все более широких масштабах использовала ложь, обман, подлоги. Указывая на «дар Константина» как на знаменитейшую фальшивку церковников, служившую для обоснования притязаний пап на светскую власть, Вольтер писал, что «трон папы был утвержден лишь на гнусном обмане, на несчастье рода человеческого» (3, 1, 327). Вообще, по мнению Вольтера, «христианство, каково оно есть и каким оно не должно было бы быть, основано на самом позорном обмане…» (6, 27, 70).

Нельзя не признать, что, несмотря на все слабости и дефекты религиоведческой концепции Вольтера, обусловленные в конечном счете отсутствием у него материалистического понимания исторического процесса, она на свойственном ей теоретическом уровне выявляла целый ряд действительных, источников, предпосылок и условий формирования религиозных верований, а также их внедрения в общественное сознание. К вольтеровской критике иудаизма и христианства, игравшей важную роль в борьбе французских просветителей против религии и церкви, полностью применимы слова В. И. Ленина о том, что «бойкая, живая, талантливая, остроумно и открыто нападающая на господствующую поповщину» иррелигиозная публицистика XVIII В. до сих пор не утратила своего значения в том, чтобы пробудить людей «от религиозного сна» (2, 45, 26). В воспоминаниях В. Д. Бонч-Бруевича приводится высказывание В. И. Ленина о том, что «насмешки и издевательства Вольтера над католицизмом в высшей степени полезны для дезинфекции человеческого ума от миазмов религиозного тумана и представления [о] недосягаемости и неприкосновенности всей той божественной чепухи, которую сотни лет внедряли в сознание всех классов населения ловкие пройдохи всех религий, всех народов» (13, 63). Надо признать, что миф о богооткровенности иудео-христианского комплекса идей был развенчан Вольтером весьма основательно, что выбивало почву из-под выработанного христианскими богословами теологического понимания истории.