Блез Паскаль - Стрельцова Галина Яковлевна. Страница 38

Кроме того, выше мы уже отмечали, что к протестантизму близок Паскаль и в самом понимании бога. Наконец, Паскаль никогда не признавал мысли и не признал бы догмата о непогрешимости папы. В религии у Паскаля свой особый путь, как и в науке, и в философии. Путь не прямой, тернистый, с множеством тропинок (в сторону от религии!), по которым можно было свернуть и к религиозному скептицизму, и другому вольнодумству, и даже к атеизму (ведь «атеизм есть признак силы ума»), П. Бейль очень хорошо уловил это направление мыслей Паскаля и сам следовал им объективно, субъективно же Паскаль верил, а Бейль не решился предать гласности свое неверие (см. 62, 604).

Вместо заключения. Испытание историей

а два года до своей смерти, т. е. когда его творческий путь был почти окончен, Паскаль написал «Молитву к богу об обращении во благо болезней», в которой дал уничижительную оценку всей своей жизни: «Господи, хотя в моей прошлой жизни благодаря тебе не было великих преступлений, тем не менее она была позорной из-за беспрестанного небрежения… к твоему слову и твоим внушениям, из-за праздности и полнейшей бесполезности моих действий и мыслей, так что вся моя жизнь была сплошной потерей времени, которое ты даровал мне для того, чтобы я поклонялся тебе… Таким образом, господи, я всегда противоречил тебе» (14, 364). Так писал гениальный ученый и великий мыслитель, будучи уже безнадежно больным, измученный физическими страданиями, а главное — отравленный ядом религиозного суеверия.

Напрасно Э. Бутру (и не он один, см. 64. 87. 80) в своей книге «Паскаль» рисует следующую идиллическую картину: «В лице Паскаля перед нами блестящий пример возможности сочетания самого высокого ума с самой кроткой и покорной верой. Он, больше чем кто-либо другой, выдвинул на первое место гармоничное соединение науки с верой — одну из характерных черт XVII века» (25, 201). Сам Паскаль опровергает эту «розовую неправду», ибо в нем верующий отрицал ученого, а ученый, всецело поглощенный исследованием истины, забывал о верующем, в чем он и каялся перед господом.

Не только фактом своей жизни, но и своей идейной концепцией Паскаль разрушал столь желанное для ряда буржуазных историков философии и науки «гармоническое соединение веры и разума». Как представитель теории «двойственной истины» и теологии откровения, опирающейся не на разум, а на божественную благодать, как сторонник августинианства и янсенизма, этих иррационалистических течений в истории христианства, Паскаль разводил в разные стороны разум и веру, науку и религию. Он скептически решал вопрос о возможности рационалистического обоснования веры в бога, что было одним из источников вольнодумства и религиозной терпимости в XVII в. Не гармония веры и разума, религии и науки, а, напротив, освобождение разума и все новых и новых областей знания (биологии, физиологии, отчасти психологии и др.) из-под тиранической власти религиозных авторитетов и предрассудков — вот характерная особенность бурного и динамичного «века гениев».

Пусть Паскаль каялся перед богом за свою нерадивость по отношению к нему, признательное человечество может считать себя удовлетворенным тем, что благодаря этой «нерадивости» он стал для него одним из тех гениев, которым оно обязано своим нынешним прогрессом в науке и культуре. Не так уж много лет отнял у него «молох религии», а подавляющую часть своей жизни Паскаль самоотверженно и бескорыстно трудился на благо людей, успев сделать поразительно много для преждевременно погибшего гения.

Своим убийственным смехом Паскаль сокрушил колосса — орден иезуитов. Уже одним этим он заслужил почетное место в истории борьбы за гуманизм и духовный прогресс человечества, недаром Р. Роллан называл середину XVII столетия «эпохой „Провинциальных писем“». В европейской культуре «Письма…» Паскаля стоят в одном ряду с такими шедеврами антиклерикальной литературы, как «Письма темных людей» У. фон Гуттена и др., «Похвала глупости» Эразма Роттердамского, «Орлеанская девственница» и «Кандид» «короля памфлетистов» Вольтера.

Произведения Паскаля, в том числе и неоконченные «Мысли», отличаются изяществом формы, совершенством литературного стиля, прозрачностью и глубиной содержания, разнообразием и мастерством выразительных средств, которые в совокупности составили такую сокровищницу французского литературного языка, из которой черпали все выдающиеся писатели Франции, начиная от Мольера и Вольтера и кончая Гюго, Стендалем, Сент-Экзюпери.

В философии своего времени он умел фиксировать ее слабые, уязвимые пункты и «горячие точки», никогда не забывая о конечной цели всякого философствования — ценности для человека, его блага и счастья. Нельзя не согласиться с весьма справедливым мнением М. М. Филиппова: «История философии должна признать за Паскалем ту заслугу, что он поставил вопросы прямее, искреннее и талантливее, чем большинство, писавших в том же духе» (57, 78). Конечно, он больше поставил их, чем разрешил, но и то, что он привлек к ним внимание, имело важное значение для последующего их исследования.

Вместе с А. Арно и П. Николем Паскаль был реформатором схоластической логики и создателем «Логики…» Пор-Рояля, знаменовавшей собой прогресс не только этой науки, но и теоретического знания вообще.

Наконец, как ученый Паскаль, подобно Лейбницу, в изобилии «рассыпал вокруг себя гениальные идеи» (Энгельс о Лейбнице), будучи одним из блистательных героев научной революции Нового времени и творцов современной классической науки. Научное творчество Паскаля воспринимается и современными учеными как «ярко горящий факел».

Подобные результаты могли бы удовлетворить самого взыскательного человека, но… только не самого Паскаля, до конца дней своих считавшего, что им в жизни еще «почти ничего не сделано». Паскаль искал бессмертия в религиозной вере, а нашел его в истории и благодарной памяти потомков. Он просил похоронить его «тихо и скромно», а могилу его ничем не отмечать, чтобы после смерти «оставаться в неизвестности». Но эта воля больного Паскаля не была исполнена семьей Жильберты Перье, которая устроила ему пышные похороны и обозначила его могилу в парижской церкви Сент Этьен дю Мон мраморной плитой с трогательной латинской эпитафией (см. 42, 224–225).

Благодарные соотечественники создали на вершине горы Пюи-де-Дом в память о «великом эксперименте равновесия жидкостей» Паскаля метеорологическую обсерваторию, действующую и по сей день. В парижской башне Сен Жак, где он проводил свои опыты с вакуумом, работает метеорологическая станция. В родном городе мыслителя открыт лицей имени Блеза Паскаля.

Паскаля читают, ценят и любят во многих странах мира. Он дорог прогрессивному человечеству не только своим значительным вкладом в культуру, но и благородным примером своей трудной и цельной жизни, не знавшей сделок с совестью, идейных компромиссов и бывшей точным воплощением его идей даже, увы, и тогда, когда они объективно оказывались ложными или губительными для него. Субъективно же они осознавались им как его «призвание», как «служение истине». Так что во все периоды жизни он был и с собой, и с другими предельно искренним, не допуская ни малейшей нравственной нечестности. «…Мы, люди сегодняшнего дня, более трезвы в своем миропонимании, чем Паскаль, — пишет один из его издателей, Э. Авэ, — но для того, чтобы гордиться этим, нам бы следовало в то же время быть такими же чистыми, бескорыстными и милосердными, как он» (цит. по: 51, 377).

Паскаль жил в сложную и противоречивую эпоху, в которой высочайшие взлеты человеческого гения происходили на темном фоне общепризнанных предрассудков, заблуждений прошлых веков и еще не сломленного — хотя и сильно поколебленного — духовного гнета религии и церкви.

Во многом он опередил свое время, но в религиозных убеждениях не мог преодолеть границ, поставленных ему самой эпохой. Пропасть, разделявшая веру и разум, религию и науку, теологию и философию, прошла через «сердце» Паскаля и все его творчество. Но никогда не служил он сразу «двум господам». Начав свою сознательную жизнь с поклонения научной истине, он закончил ее преклонением перед богом, церковью и религиозным авторитетом.