Опыт конкретной философии - Марсель Габриэль. Страница 67

Прервем наше изложение биографических истоков философской мысли Г. Марселя, с тем чтобы показать, что указанная «тайная полярность» прошла по всей его философии, начиная с ранних работ, написанных еще до Первой мировой войны, и кончая книгами всего лишь тридцатилетней давности.

Действительно, сердцевину экзистенциальной метафизики Марселя составляет базовая дуальность, пронизывающая все пласты понятийного и даже сверхпонятийного, но тем не менее мыслимого универсума идей, образующих ее каркас. Ее описание удобно начать, хотя это и необяза­тельно, с противоположности «таинства» и «проблемы», подобно флагманс­кому кораблю задающей строй параллельно идущих «эскадр» понятий, каж­

1 Marcel G. Regard en arriere // Existentialisme Chretien. Paris, 1947. P. 296.

201

дое из которых по интенции (направленности) его представления исключает другое. Тут же упомянем и другую важную оппозицию — бытия и объекта. «Объект как таковой, — говорит Марсель, — не присутствует»1. Соответ­ственно присутствие необъективируемо. Строго говоря, присутствие не есть понятие, так как последнее относится к ряду объекта и проблемы, а не к па­раллельному ему ряду, который мы начали с таинства (тайны). Но нам важно было подчеркнуть, что они ориентированы скорее на их взаимные исключе­ния, чем на связь. А теперь, не заботясь об особом порядке следования самих оппозиций, дадим их свободную, не претендующую на полноту таблицу, иллюстрирующую то, что «тайная полярность между невидимым и види­мым» как структура изначального личного опыта Марселя действительно пронизывает все его философское творчество.

Полюс таинства и присутствия Полюс проблемы и объекта

Онтологическое и метапроблемное измерение

Гносеологическое и проблемное изме­рение

Невозможность фиксировать раздель­но субъект и объект, ситуация участия. Познающий включен в познаваемое

Дуалистическое разделение субъекта и объекта, ситуация неучастия. Позна­ющий исключен из познаваемого

Понятие подхода к объекту познания неприменимо

Понятие подхода работает

Сосредоточение как впускающее Другое — снятие напряжения

Напряжение, исключающее Другое

Таинство детализации не подлежит

Сущность проблемного рассмотре­ния — в детализации

Рефлексия второго порядка, восста­навливающая исходную целостность

Рефлексия первого порядка, разруша­ющая исходную целостность

Таинство (тайна) трансцендентно по отношению ко всякой технике

Проблема предполагает технику и в своей постановке, и в решении

Сфера гения

Сфера таланта

Прогресса нет, есть чудо

Чуда нет, оно — нонсенс. Прогресс есть

Надежда, вера, любовь, доверие и творческая верность

Отчаяние, желание, измена и преда­тельство

Открытое время

Закрытое время

Трансцендентное

Имманентное

Таинственная связь свободы и благо­дати

Безблагодатная псевдосвобода выбора

Горизонт сверхъестественного, бытие как дух

Мир как совершенно естественное целое

Таинство бессмертия

Смерть как абсолют мира объектов

Онтологическая полнота, полное

Пустое, пустота

Бытие

Владение/имение

Присутствие

Вещь, объект

Экзистенция

Объективность

1 Марсель Г. Быть и иметь. С. 95.

202

Таблицу можно было бы продолжить. Мы опустили, например, ряд оп­позиций из мира социальной философии Марселя, которую он разрабаты­вал на склоне лет. Кроме того, надо сказать, что понятия одного ряда все-таки могут быть связаны с соответствующими понятиями другого ряда. Так, например, «условия, при которых возможна надежда, строго совпадают с условиями, ведущими к отчаянию»1, — говорит Марсель, воспроизводя экзистенциальную диалектику Кьеркегора, к которой он пришел самостоя­тельно задолго до того, как стал изучать сочинения датского мыслителя. Другой пример подобной связи дает соотношение техники, входящей в мир объектов (говоря языком Бердяева, близкого по некоторым пунктам к Мар­селю), и присутствия. Метапроблемный мир, мир присутствия — сверх­техничен. Например, невозможно создать технику, автоматически вызыва­ющую настоящую любовь или верность, присутствующих в человеческой жизни. Сущность техники, напротив, в том, что она неспособна к присут­ствию. Техника безлична и объективированна, присутствие же лично и сверхлично, и то, что присутствует, не имеет объектного существования. Однако здесь есть исключение: неспособная к присутствию техника — это потребляемая техника. Но для творца ее она может приобрести черты присутствия. Например, когда ее создатель мечтает о ней, создает ее про­екты и т. п. В этом случае техники как объекта еще нет, но она уже присут­ствует, и это потому, что она имеет духовное измерение. Однако мы не име­ем здесь возможности развивать тему взаимосвязи противопоставляемых в данной таблице категорий, которая, на наш взгляд, недостаточно раскрыта у французского философа. Дело в том, что взгляды его на характер соотно­шения указанных двух миров претерпели некоторую эволюцию. Принятая в начале 30-х гг. не без влияния энтузиазма новообращенного католика ус­тановка на полный контраст между ними в 1968 г. кажется Марселю «чрез­мерно строго религиозной». Уже в 50-е гг. она была смягчена, в результате чего мир объектов несколько сблизился с экзистенциальным миром.

Понятия левого ряда таблицы ценностно и онтологически выше соот­ветствующих понятий правого ряда. Мы объединили их, отнеся к полюсу таинства и присутствия. Поясним дополнительно последнее понятие, уже упоминавшееся выше. В идее присутствия содержится мысль о совмест­ном бытии личностей как духовных существ, в котором они действуют друг на друга, не объективируясь при этом. Присутствует не объект или вещь, находящаяся передо мной, как другой вещью, а духовно близкие, любящие личности, объемлясь и пронизываясь общим для них измерени­ем возможности присутствия как бытия. По Марселю, важным моментом присутствия выступает то, что в нем преодолено различие между «вне меня» и «во мне», внешнего и внутреннего. Лишь поскольку я захвачен изнутри меня самого другим сущим, оно присутствует для меня, будучи ценностно и онтологически значимым. Здесь мысль покидает философе­му одинокого Я, эгоустановку сознания, когда другое мыслится как то, что может быть схвачено и захвачено мною, поставлено под мой конт­роль и господство. Эгоцентрическая захваченность владения, или «име­ния» (Pavoir), и господства характерна для внешнего мира изменения, а не для онтологического измерения, не для бытия (l'etre). Та захваченность, о которой говорится в связи с присутствием, — это захваченность любви,

203

в которой я созидаю одновременно и себя самого, и «нас», а значит, и моего другого. Поэтому, поясняя это понятие, Марсель прибегает к ла­тинскому глаголу coesse (быть-с, со-быть). В мире — множество вещей, которыми я не захвачен и которые не присутствуют для меня, и поэтому их для меня нет. Но, напротив, есть много лиц, которые, будучи лишены существования в нашем физическом, объективируемом мире, тем не ме­нее в силу моей глубинной связи с ними присутствуют во мне, со мной, для меня. Они для меня не умерли, они есть, но эту ситуацию нельзя сфор­мулировать в обезличенных объективированных данных как проблему и затем решить ее так, как решаются, например, научные или технические проблемы. В этом случае мы имеем дело с таинством, пусть и связанным с психологией памяти, но к ней никоим образом не сводимым, ибо психо­логия остается на уровне проблем и объектов.

Нетрудно видеть, что в этой ситуации «тайной полярности между не­видимым и видимым», о которой мы говорили, действительно содержат­ся экзистенциально-опытные предпосылки для идеи присутствия в связи с идеей бессмертия, что сначала получило художественное осознание в драматургии, а затем перешло в план философской рефлексии француз­ского мыслителя. Метафизическое вопрошание как таковое предполагает не только, пусть и особое, бытие невидимого, но и его таинственную связь с видимым существованием. Акцент философского поиска на феномене существования и вместе с тем на бытии как его источнике возникает у начинающего самостоятельное творчество философа в конкретной ду­ховно-практической, персонифицированной и диалогизированной атмос­фере. Если принять во внимание это обстоятельство, то и литературно-философские влияния и сближения Марселя с М. Бубером, К. Ясперсом, М. Хайдеггером, при безусловном его отличии от них всех, становятся понятными. Но не они в конечном счете определили его творчество, а именно указанные коллизии и несовместимости.