Встретимся у Ральфа - Джуэлл Лайза. Страница 33

И все-таки порвать с Клаудией он решился из-за того, что этого хотела Джемм. После велосипедной катастрофы он много думал и пришел к выводу, что в мечтах о Джемм, попытках поразить ее воображение икебаной из пионов или открытием нового тайского блюда нет никакого смысла. Джемм уже двадцать семь — возраст, когда женщина, пусть и неосознанно, начинает ценить в мужчине несколько иные качества; возраст, когда одной мужской харизмы уже недостаточно, когда солидный счет в банке, стабильное будущее и практицизм начинают привлекать не меньше стильной стрижки, эксцентричного остроумия и романтического шарма неудавшегося художника.

Вот вам еще одна причина, почему Джемм выбрала Смита; и можно ли ее за это винить? Ральфа самого всегда привлекала мысль о связи с состоятельной женщиной. Почему бы и Джемм не потянуться к человеку, способному оплачивать жилищные расходы, а в случае появления третьего содержать жену с ребенком; к человеку, легко вписывающемуся в образ папаши на родительском собрании; к тому, наконец, кто ради сборки книжного шкафа не станет вызывать бригаду плотников? Следовательно, решил Ральф, чем скрипеть зубами и костерить Смита за якобы случайное везение, поднимись-ка, приятель, до его уровня и стань достойным соперником. А вот тогда посмотрим — кто кого. Девушка наверняка предпочтет звезду в мире искусства звезде в банковском мире, разве нет?

Следуя плану, Ральф связался со своим «спонсором», Филипом, неожиданно восторженно воспринявшим явление своего протеже из небытия. Обсудили планы на будущее, нынешний рынок, нынешних фаворитов, прежние заслуги Ральфа и его настрой. Ральф ушел вдохновленный и с зудом в больной руке — поскорее бы снять гипс и взяться за кисть! Совершил он и еще одну, уже не столь безрассудную, поездку в студию, потоптался там немного, смел паутину, крысиный помет, окаменевшие кисти и засохшие тюбики краски.

Тише едешь — дальше будешь, решил он и зачастил к друзьям, стараясь не попадаться Джемм на глаза, даже когда наверняка знал, что она дома одна, «забывал» поливать чили, манкировал обязанностями поставщика цветов и комплиментов. И что же? Чем больше он отстранялся, тем очевиднее тянулась к нему Джемм. Впрочем, частично тому было причиной ее чувство вины. По-прежнему считая себя ответственной за его отдых на больничной койке, Джемм носилась с ним как с ребенком, приглядывала, чтобы ему было удобно, готовила специально для него. Но ей явно недоставало прежней близости с Ральфом, при любой возможности она докладывала, как растут высаженные перчики, — совсем как расстроенная мамаша непутевому муженьку, которому нужно регулярно напоминать про отцовский долг. Нередко возвращалась с работы с какими-нибудь совсем уж экзотическими приправами, «случайно» обнаруженными в супермаркете.

Убедившись, что он очень, очень небезразличен Джемм, Ральф приступил ко второму этапу операции «Сознательный и свободный» — разрыву с Клаудией. А тут как раз и подвернулся удобный случай: Смит отчалил на все выходные, на целых два дня и две ночи. Ральф представления не имел, что произойдет за эти двое суток, но был уверен — что-то точно произойдет. Он это кожей ощущал.

Джемм тоже что-то ощущала кожей. Она лишилась покоя с того самого утра, когда Ральф попал в больницу, а последние две недели провела в борьбе с совершенно незнакомыми чувствами. Джемм всегда была чертовски разумна в любви, по вошедшему в моду выражению, «убежденно моногамна». Два года с одним, год — с другим, но всегда это был единственный парень, и разрыв всегда окончателен.

Если до сих пор ее романы, увы, и заканчивались разбитыми мужскими сердцами, то вовсе не по причине природной жестокости Джемм или внутренней неприязни к мужскому полу. Она не хотела причинять боль, ее вынуждали обстоятельства. Своим возлюбленным она никогда не изменяла, как и они ей — насколько могла судить сама Джемм. «Неудачных» романов у нее тоже не было; были романы без будущего, потому что мужчины требовали от нее больше, чем она могла дать.

Джемм не принадлежала к тем злосчастным особам, что вечно связываются «не с теми», страдают от «неразделенной любви», «не способны к серьезным отношениям» или «слишком сильно любят». Она не впадала в безумство, не сходила от любви с ума. Непреодолимая страсть тоже не значилась в ее жизненном опыте. Она просто любила — или по меньшей мере относилась с симпатией — того, с кем встречалась, и ей отвечали тем же. Одним словом, ее романы были репетицией к большой и светлой любви. И вот теперь, когда чудо свершилось, когда ОН наконец нашелся и открылась дорога в долгое и счастливое будущее со Смитом, ее вдруг страшно потянуло к другому мужчине. К Ральфу. Нелепость.

Она ведь далеко не дура и давно поняла, что Ральфа к ней тоже тянет. До чего трогательно он воспринял ее похвалу за цветы как руководство к действию. А внимание к ее внешности? Никогда не забудет похвалить новое платье или новую прическу. Когда Смита нет дома — Ральф тут как тут, вертится вокруг, развлекает разговорами о всяких милых пустяках, которые стали «их» секретами, — огород на окне, к примеру, музыка ретро или рецепты огненных блюд. Поначалу она отмахивалась от этих знаков внимания, считая их плодом своего тщеславия. С какой стати Ральфу, любителю тонких блондинок из высшего общества, интересоваться такой, как Джемм? Быть этого не может. Но потом… потом случилось то утро… знаменательное и трагическое утро, когда она вдруг изменила всем своим принципам. Словно у нее крыша поехала. Знала ведь прекрасно, что Ральфа будоражит ее голое тело под коротенькой футболкой, и подсознательно чувствовала умысел в его просьбах достать то одно, то другое из верхнего шкафчика: дураку понятно, хотел полюбоваться ее задницей. Знала — и подчинялась, сама возбужденная его очевидным влечением.

Понятно, что в тот момент мотивы собственных поступков не были ей ясны до конца. Так не бывает. Джемм была убеждена, что даже самые расчетливые из людей не всегда способны проанализировать свои действия. И у них случаются проколы. Средний же человек сплошь и рядом сначала что-то делает, а уж потом оглядывается. Откровенное влечение Ральфа ей приятно, и игнорировать этот интерес она не может. Джемм со стыдом вспоминала, как радостно екнуло ее сердце при известии о предстоящих выходных наедине с Ральфом. НО! Ни в эти выходные, ни еще когда-либо, если уж на то пошло, между ними ничего, абсолютно ничего, ни-че-го не произойдет. Нет. Ни за что. Ни в коем случае.

Сегодняшнее заявление о разрыве с Клаудией спровоцировало новую волну непрошеных чувств. Ральф ни с кем не связан. Ральф свободен. Джемм понятия не имела, почему это так важно для нее… и почему ее сердце от этой новости ухнуло в желудок и принялось выделывать там сальто-мортале. Разумеется, она была рада этому разрыву, поскольку за два с половиной месяца жизни на Альманак-роуд успела привязаться к Ральфу и желала ему счастливых отношений с достойной женщиной, а не тычков от вечно недовольного ходячего кошмара. Конечно, она была довольна, потому что разрыв с Клаудией мог стать для Ральфа началом новой жизни. Все верно. Но какая-то ее частичка радовалась только тому, что Ральф снова одинок и свободен. А потом она предложила найти ему достойную пару и сама же стушевалась. Глупо, ей-богу. Была бы тайно влюблена в Ральфа — еще можно было бы понять собственное смущение, но ведь влюблена она в Смита, а к Ральфу привязана как к другу. Но не любит. И он ее не любит.

— Что делаешь сегодня? — вдруг бросила Джемм, чтобы стряхнуть странное наваждение. И добавила, поднимаясь с дивана: — Первый вечер свободы как-никак.

— Да так, ничего особенного. Хотел побыть дома, набросками заняться.

— Слушай, а пошли со мной! Мы «У Фалькона» собираемся.

— Кто это «мы»?

— Друзья. У Бекки сегодня день рождения, так что народу будет прилично.

Ральф быстро прикинул все за и против: вечер в одиночестве или вечер с Джемм?

— Отлично. Когда идем?