Поль Гольбах - Кочарян Мусаел Тигранович. Страница 18

Достается от Гольбаха и «наместникам» бога на земле — римским папам. Их поведение, говорит он, портит нравы общества. Отвергая идею папской непогрешимости, он приводит слова деятеля иезуитского ордена — кардинала Беллармина, который утверждал, что «папы имеют право поступать несправедливо: они по праву могут решать против права», т. е. быть несправедливыми (см. 19, 324). «...По признанию историков церкви, многие римские епископы были симонистами, убийцами, отравителями, чудовищами роскоши, кровосмесителями, очень много было богохульников, еретиков, неверующих» (17, 207). Папы дошли в своем бесстыдстве до того, что выработали тариф за отпущение грехов, ибо эта плата обогащала «кассу» небесного отца (см. 22, 89). Торговля индульгенциями, которую здесь имеет в виду Гольбах, составляла тогда в папском бюджете крупную статью доходов. За известную сумму денег каждый мог купить себе прощение грехов не только прошлых, но и будущих.

Одновременно Гольбах выступает и против аскетических предписаний христианской этики, требующей отречения от человеческой природы и ненависти к плоти. Он показывает, что аскетические предписания религии противоречат жизненным потребностям человеческой природы.

Религиозная мораль, заявляет философ, основанная на химерах, не содержит ничего из того, что необходимо для сдерживания или направления человеческих страстей. Поэтому за время господства христианской религии нравы людей не только не улучшились, а, наоборот, ухудшились. Критикуя аргументы теологов, старавшихся доказать, будто религия сдерживает порочные страсти, он показывает, что самые страшные преступления, если они совершены в интересах духовенства, остаются безнаказанными.

Строить принципы морали «по воле бога» — значит строить их по воле и в интересах тех, кто говорит от имени бога. Во всех религиях этим правом пользуются священнослужители. Им во всех случаях надлежит решать, что угодно и что неугодно богу. Это значит, что они при этом не упустят своей выгоды. Поэтому и получается, что в обществе, основанном на угнетении, чем преступник крупнее, чем он аморальнее, тем он богаче, ему легче заслужить прощение. Богачи легко подкупают священников, которые отпускают им все грехи. «...Христианская религия утешает величайших злодеев и возбуждает приятные надежды у тех, которые за всю свою жизнь на земле творят только зло» (17, 311).

В «Галерее святых» Гольбах вскрывает действительную сущность исповеди, которую священники использовали для оправдания ограбления народа со стороны воров, взяточников, откупщиков (см. там же). Он считает этот обряд инструментом защиты злодеев: «Самые отъявленные преступники, даже те, которые ежедневно рискуют попасть за свои злодеяния на виселицу, обычно люди верующие ...они убеждены, что для того, чтобы загладить все беззакония, достаточно исповедаться и на минуту покаяться в преступлениях всей жизни» (там же, 310—311).

Сказанное философом об исповеди справедливо не только для его времени. Независимо от характера нарушений морального закона, идет ли речь о преступлении, т. е. уголовно наказуемом деянии, или проступке, этот религиозный обряд остается негодным орудием исправления нравов.

Критика Гольбахом религиозной нравственности и разработка проблемы «естественной морали» имеют большое значение. Его положения успешно разоблачают попытки религиозных идеологов доказать, будто подлинно высокая мораль невозможна без религии.

Обоснование этики разумного эгоизма

Вместо религиозной морали, тормозящей прогресс общества, Гольбах выдвигает идею «естественной морали». Ее принципы вытекают из естественных склонностей человека, строятся на гармоническом сочетании личного интереса с общественным. Человек есть часть природы и должен жить, сообразуясь с законами природы, исполняя требования разума. «Будем черпать свою мораль в природе, в разуме. Они покажут нам отношения, необходимо существующие между чувствующими, рассуждающими, разумными существами. Они нам покажут, в чем состоят наши обязанности по отношению к другим и к самим себе» (17, 22—23).

С точки зрения Гольбаха, как идеолога поднимающейся буржуазии, не только «разум», но и «природа» освящают тот новый общественный порядок, к которому стремилось «третье сословие». Природа предписывает человеку жить в обществе, быть добродетельным и согласовывать свой личный интерес с общественным.

В соответствии с основными принципами материалистического сенсуализма философ стремится найти земные основы для всеобщей естественной морали. На вопрос, что должно быть основанием истинной морали и каковы ее нормы, Гольбах отвечает: «...мотивы, определяющие поведение людей на земле, следует искать не в каком-то идеальном, существующем лишь в воображении мире. Истинные побудительные причины, отвращающие людей от преступлений и наставляющие их на путь добродетели, мы найдем в чувственном, земном мире» (14, 291).

Человек — чувствующее существо. Ощущая, он познает окружающие его вещи. Но помимо этого познавательного элемента в каждом ощущении, по Гольбаху, имеется определенная чувственная окраска удовольствия или неудовольствия. Что бы человек ни познавал, он всегда при этом испытывает одно из этих двух чувств. Вполне естественно, что человек, которому свойственно чувство самосохранения, стремится избежать всего неприятного и вредного для себя и добивается удовольствий и приятных ощущений. Отсюда философ вслед за Гоббсом и Локком делает вывод, что человеком движет личный интерес, стремление к выгоде, к собственному благополучию.

Принципы этой «всеобщей морали» сводятся к следующему: все любят себя, все желают своего счастья; все стремятся к тому, что им представляется желательным, и избегают того, что им кажется вредным; все способны следовать опыту, размышлению и, в большей или в меньшей мере, разуму. Таким образом, все способны узнать цену добродетели и опасность порока (см. 25, 1, 156). На этих принципах и должно строиться все поведение людей в обществе.

Гольбах определяет мораль как науку об обязанностях человека, живущего в обществе (см. 14, 566), истинные правила которой должны быть ясны, просты и обязательны для всех людей. Нравственность, по его мнению, должна строиться на неизменных принципах, потому что человек имеет постоянные, неизменные потребности: есть, пить, одеваться и иметь жилище. Он, как чувствующее существо, избегает неприятного ощущения, стремится к приятному и полезному для себя, к счастливой жизни. Это стремление заложено в самой природе человека. Поэтому принципы всеобщей нравственности должны исходить из велений самой природы человека. Гольбах прямо подчеркивает: «Всякие попытки придать морали иные основы, чем природа человека, должны приводить к заблуждениям; для нравственности нет более прочной и солидной основы, чем природа человека» (там же, 567).

Если истинная мораль является наукой об обязанностях человека, живущего в обществе, то, стало быть, заключает философ, без учета жизненных потребностей организма человека нельзя установить правила, которых он должен придерживаться в жизни. Поэтому Гольбах считает необходимым устроить общество на такой основе, которая совершенно исключала бы возможность какого-либо насилия над природой человека.

Считая нравственные идеи людей плодом их опыта или разума, результатом их взаимоотношения в обществе, Гольбах приходит к выводу о важной роли среды в формировании интеллектуального и морального облика граждан. Какова социальная среда, таков и человек, его идеи, его нормы поведения. Не природа, а социальная среда делает человека добрым или злым. Отсюда следует: чтобы иметь добродетельных людей, надо соответствующим образом изменить социальную среду.

Но сама эта среда, по его мнению, есть воплощение человеческих идей, поэтому поведение человека, хорошее или дурное, зависит всегда от истинных или ложных идей (см. там же, 559). Значит, главный источник пороков и добродетели нужно искать в воспитании. Если в несчастье человечества виноваты ложные идеи, то правильные идеи, внедренные хорошим воспитанием, должны привести человеческий род к заветному счастью. Гольбах понимает, что при деспотическом правлении феодалов и религиозном воспитании принцип всеобщей человеческой морали победить не может. «О какой же нравственности можно говорить в стране, подчиненной несправедливым, бесчеловечным, жадным и безнравственным тиранам...» (15, 313).