Народ - Мишле Жюль. Страница 50

Так родилась вышедшая в свет в январе 1846 г. книга «Народ». В ней собраны мысли Мишле о социальном вопросе, разрешить который, по его мнению, призван народ Франции. Но кого же Мишле понимает под народом? Для него это прежде всего крестьяне, составлявшие большую часть населения Франции, мелкие земельные собственники. Выйдя из этой среды и гордясь своим происхождением, Мишле считал себя лучшим истолкователем мыслей, чувств и побуждений представителей этого слоя. «Велика собственность или мала, – заявляет Мишле, – она возвышает человека в его глазах». Считая собственность на землю коренным началом жизни народа, Мишле пытается доказать ее исконный характер. По его мнению, она не была во Франции результатом революции; скорее революция сама вышла из нее («elle-même en sortait»).

Книга Мишле начинается с восторженного описания любви крестьянина к своей земле. Мишле затушевывает наличие дифференциации во французской деревне, упирая на то, что даже батрак обычно владеет клочком земли и поэтому он – тоже собственник. «Возьмите любого бедняка, живущего поденщиной, – пишет Мишле, – но владеющего одной двадцатой арпана; вы не найдете у него чувств, свойственных батраку, наймиту. Он прежде всего – собственник».

Этим объясняется противоречивое отношение Мишле к социализму. Он так убежден в благотворном значении частной земельной собственности, что даже требует ликвидации общинной собственности там, где таковая уцелела. В наших селах, – уверяет Мишле, – один и тот же человек, если у него есть собственность, может рассматриваться то как поденщик, то как буржуа. Поэтому, в отличие от социалистов, Мишле не считает собственность водоразделом между трудовым народом и буржуазией. Признаком, разделяющим нацию на две части, является, по мнению Мишле, другое: в народе преобладает инстинкт, у буржуазии – рассудок. В необычайно высокой оценке, которую Мишле дает инстинкту, иррациональному элементу вообще, нетрудно узнать представителя романтической школы во французской историографии. Для Мишле инстинкт – огромное преимущество, он ставит инстинкт выше разума и считает его источником нравственного совершенства.

Такая трактовка инстинкта привела Мишле к выводу: чем ближе тот или иной слой общества к бессознательной жизни, тем выше его нравственность. «Они, – пишет он о простых людях, – видят все сущее, не мудрствуя, в естественном состоянии». Идя по этому пути, Мишле пришел к обновленному руссоизму, к противопоставлению неиспорченных первобытных народов, живущих по законам природы, так называемым «цивилизованным» европейцам. С гневным протестом обрушивается Мишле на тот чудовищный предрассудок, который «привел к появлению нелепых и недоброжелательных теорий насчет «нецивилизованных» народов, теорий, немало способствовавших тому, что так называемые христиане стали со спокойной совестью истреблять эти народы». И Мишле выступает с пламенной защитой прав этих народов, особенно тех из них, которые, как племена Северной Америки, погибали в борьбе с так называемыми «цивилизованными» народами. В пафосе негодования он восклицает: «Пусть Франция вовремя поймет, что наша нескончаемая война в Африке вызвана главным образом нашим непониманием духа тамошних народов». Эти первобытные народы так дороги Мишле еще и потому, что их быт и нравы должны служить объяснением нравам и психологии простого народа. «Африка, – пишет Мишле, – чьи жители так похожи на наших южан, Африка, чьи черты я узнаю иногда в своих закадычных друзьях из Прованса или с Пиренеев, окажет Франции огромную услугу, объяснив многое у нас, к чему относятся с пренебрежением, чего не понимают… Общая беда первобытных людей – в том, что мы недооцениваем их инстинкт, а сами они не умеют помочь нам постичь его».

Итак, по мнению Мишле, простой народ, подобно первобытным племенам, обладает огромным преимуществом перед образованными людьми. Таким же преимуществом по сравнению со взрослым человеком обладает ребенок. Ребенок для Мишле – это воплощение народа, его символ; «мало того, – заявляет он, – ребенок – это сам народ, такой, каким его создала природа, еще не испорченный…» ³². Здесь мы сталкиваемся с многозначностью у Мишле термина «народ», термина, означающего то всю нацию в совокупности, то лишь определенный слой ее, наименее затронутый цивилизацией.

Первое издание «Народа».

Нравственное преимущество ребенка перед взрослым человеком состоит в том, что ребенок свободен от отвлеченного мышления. «Дети, – пишет Мишле, – как и народы, не вышедшие еще из младенческого возраста, сосредоточивают внимание на чем-нибудь одном, все воспринимают конкретно, живо. Достаточно взглянуть на ребенка, чтобы понять, до какой степени абстрактно наше отношение ко всему». В этой связи Мишле возвращается к полемике с католической церковью и, высказав свое заветное убеждение, что человек рождается благородным, требует отказаться от бесчеловечного церковного учения, будто природа человека искони дурна, испорчена.

Таким образом, взгляды Мишле на инстинкт и человеческую природу привели его к резкому столкновению с церковным вероучением, с одним из основных его положений – о порочной природе человека. Кистью живописца Мишле рисует все беды, проистекающие из постулата, что человек дурен с самого рождения и поэтому даже дети, только что появившиеся на совет, заранее осуждены на вечные муки; в унисон с Достоевским Мишле обыгрывает мотив о «невинной слезке младенца».

В августе 1843 г. Мишле, находясь в Швейцарии, посетил мюнстерское кладбище около Аарау, и, остановившись перед могилой какого-то ребенка, прочел эпитафию, которая его потрясла. 22 августа 1843 г. он записал в связи с этим в своем «Дневнике»: «Среди других трогательных надписей, я увидел эту, которая сильнейшим образом взволновала меня. За что?» – гласила эпитафия похороненному под ней ребенку – Шарея. Я почувствовал ужас матери, вообразившей себе, как ее ребенок предстает перед богом и спрашивает: „Мне всего два года. Какое ужасное преступление я совершил, за которое мне – младенцу надлежит предстать перед судом божьим?» Действительно, заканчивает свою запись Мишле – как чудовищно верование, в силу которого невинный, только что народившийся младенец должен страшиться бога». [358] Ярый противник иезуитов пришел теперь к разрыву с католической догматикой. Этому нелепому верованию Мишле противопоставляет новое, провозглашенное революцией право, отвергающее ответственность детей за вину отцов.

Благодаря преобладанию инстинкта, утверждает Мишле, народ находится еще в состоянии первобытной невинности и совершенства; он обладает бесценным сокровищем – пылким сердцем и способностью к самопожертвованию. У народа Мишле находит также то, чего подчас недостает и самым блестящим представителям образованных классов, – здравый смысл. Перед этими преимуществами простого народа бледнеют преимущества высших классов – образование, культура. Люди, образование которых основано на мертвящей схоластике, не обновят мира! Нет, мир, по мнению Мишле, обновят люди инстинкта, без культуры, или, вернее, люди иной культуры. Лишь союз с ними сделает плодотворным труд ученых. Дело в том, что преобладающий у простого народа инстинкт есть в тоже время и принцип действия. «Так называемые низшие классы, – пишет Мишле, – которые руководствуются инстинктом, в высшей степени способны развивать энергичную деятельность и всегда готовы к действиям. Мы, образованные люди, разглагольствуем, спорим, всю энергию расточаем на слова… А они не болтают; чем скупее они на слова, тем решительнее их поступки».

Вот на этих-то людей инстинкта и тем самым – людей действия и возлагает свои надежды Мишле; культурные слои должны искать сближения с ними. Мишле старается устранить все препятствия, стоящие на пути этого сближения. Одной из важнейших помех он считает страх буржуазии перед народом. «Почти все наши правительства, – заявляет Мишле, – извлекали немалую выгоду для себя из этого вечно растущего страха буржуазии… Чтобы внушить еще больший страх перед народом, непрестанно показывают и без того напуганным буржуа два лика Медузы, в конце концов превратившие их в камень: Террор и Коммунизм».