Труды. Джордано Бруно - Бруно Джордано. Страница 86

Армесс. Пожалуйста, помогите мне понять.

Филотей. Там, как это принято и как нужно, обычно находятся обыкновенная пища и салат, фрукты и домашние кушанья, из кухни и из аптек, для здоровых и для больных, холодные и горячие, в сыром виде и печеные, из животных, обитающих в воде и на земле, домашних и диких; жареное и вареное, созревшее и зеленое; вещи, которые служат только для питания, и такие, которые угождают вкусу; солидные и легкие, соленые и пресные, грубые и тонкие, горькие и сладкие! Так же и здесь с определенной последовательностью вам явились противоположности и разновидности, приспособленные к противоположным и разнообразным желудкам и вкусам тех, кому случалось присутствовать на нашем символическом пире, с тем чтобы никто не жаловался, что напрасно присоединился, а кому это не нравится, тот пусть примет участие в каком-либо другом.

Армесс. Верно. Но что же ты скажешь, если кроме того на вашем пиру, на вашей вечере, окажутся вещи, непригодные ни для салата, ни для пищи, ни для фруктов, ни для обычных кушаний, ни холодные, ни горячие, ни сырые, ни печеные; которые не удовлетворяют аппетита и не утоляют голода, не пригодны ни для здорового, ни для больного и, как оказывается, не вышли ни из рук повара, ни из рук аптекаря.

Филотей. Ты увидишь, что и в этом отношении наша вечеря не отличается от любой другой. Так же, как и там, при самом лучшем угощении, или же тебя обожжет какой-нибудь слишком горячий кусок, так что необходимо снова выбросить его наружу или со слезами и плачем заставить его продвигаться по небу, пока не удастся его проглотить при помощи сильного толчка глотки; или у тебя заболит какой-нибудь зуб; или же пострадает твой язык, прикушенный благодаря хлебу; или какой-нибудь камушек поломает тебе зубы и поместится в них, заставляя тебя дышать всем ртом; или какой-нибудь кусок кожи или волос повара пристанет к твоему небу, вызывая у тебя рвоту; или же какая-нибудь рыбья кость остановится в твоем горле, заставляя тебя слегка кашлять; или же застрянет у тебя в глотке какая-нибудь косточка, подвергая тебя опасности задохнуться, - так и на нашем вечере, благодаря общему нашему неудобству, находятся вещи соответствующие и аналогичные этим. Все это происходит из-за прегрешения древнего прародителя Адама, из-за которого развращенная человеческая природа осуждена всегда иметь неприятности присоединенными к приятному.

Армесс. Благочестиво и свято. Но что вы ответите тем, кто говорит, что вы взбешенный циник?

Филотей. Я легко соглашусь с этим, если не целиком, то отчасти.

Армесс. Но знаете ли вы, что не так достойно порицания получать оскорбления, как наносить их.

Филотей. Для меня достаточно, что мои могут быть названы воздаянием, другие же были нападением.

Армесс. Даже боги могут получать оскорбления, претерпевать клевету и переносить хуления, но хулить, клеветать и оскорблять свойственно людям грубым, низким, ничтожным и преступным.

Филотей. Это верно. Однако мы не оскорбляем, но, стремясь к тому, чтобы к полученным неприятностям не присоединялись еще другие, отражаем оскорбления, сделанные не столь нам, сколько пренебрегаемой философии. Армесс. Вы желаете, следовательно, казаться кусающейся собакой, чтобы никто не решался вас беспокоить.

Филотей. Это так; ибо я стремлюсь к спокойствию и мне неприятна неприятность.

Армесс. Так; но считают, что вы поступаете слишком решительно.

Филотей. С тем, чтобы они не вернулись в другой раз и чтобы другие научились не вступать в диспуты со мной и с другими, пользуясь для этих умозаключений подобными средними терминами.

Армесс. Оскорбление было частным, месть - публичной.

Филотей. От этого она не становится несправедливой, ибо многие ошибки совершаются частным образом, но по справедливости наказываются публично.

Армесс. Но благодаря этому вы подвергаете испытанию свою репутацию и делаете себя более хулимым, чем они, ибо публично будут говорить, что вы нетерпимы, фантастичны, странны и легкомысленны.

Филотей. Я не озабочен этим. Лишь бы только они или иные не беспокоили меня, и для того я показываю киническую палку, чтобы они оставили в покое меня с моими делами, и если они не желают меня ласкать, то зато они воздерживаются от совершения надо мной своих беззаконий.

Армесс. Кажется ли вам, что достойно философа прибегать к мести?

Филотей. Если бы те, кто меня беспокоит, были Ксантиппой, я был бы Сократом.

Армесс. Разве ты не знаешь, что всем людям подобает быть великодушными и терпеливыми, благодаря чему они уподобляются богам и героям, которые, по мнению одних, мстят поздно, а по мнению других, вовсе не мстят и не гневаются.

Филотей. Ты заблуждаешься, думая, что я прибегаю к мести.

Армесс. А как же?

Филотей. Я прибегаю к исправлению, выполнением которого мы также становимся подобными богам. Ты знаешь, что бедному Вулкану Юпитером было поручено работать также и в праздничные дни; и его несчастная наковальня беспрестанно получала столь многочисленные и столь яростные удары молотков, что не успевал еще один из них подняться, как другой уже опускался, для того чтобы достаточно было справедливых молний, которыми наказываются преступники.

Армесс. Есть разница между вами и кузнецом Юпитера - супругом Кипрской богини.

Филотей. Достаточно и того, что я, быть может, похож на него тем терпением и великодушием, которые я проявил в этом деле, не отпуская всей узды негодования, не возбуждая гнева самыми сильными ударами шпор.

Армесс. Не всякому подходит быть исправителем нравов, особенно же множества людей.

Филотей. Добавьте к этому: особенно когда множество его не трогает.

Армесс. Говорят, что не следует вмешиваться в дела чужой страны. Филотей. А я скажу две вещи: во-первых, что не следует убивать иностранного врача за то, что он пытается прибегнуть к таким способам лечения, каких местные не применяют, а во-вторых, что для истинного философа всякая страна есть родина.

Армесс. Но если они тебя не признают ни за философа, ни за врача, ни за соотечественника?

Филотей. Это еще не значит, что я не являюсь ими.

Армесс. Кто вам в этом доверяет?

Филотей. Божества, пославшие меня сюда, я, находящийся здесь, и те, у кого есть глаза, чтобы меня здесь видеть.

Армесс. У тебя весьма немногочисленные и малоизвестные свидетели.

Филотей. Весьма немногочисленны и малоизвестны истинные врачи, но почти не встречаются мнимые больные. Я хочу сказать, что они не имеют права прибегать к подобным средствам по отношению к тем, кто доставляет им похвальные благодеяния, независимо от того, иностранцы они или нет.

Армесс. Мало кто признает эти благодеяния.

Филотей. Разве от этого жемчужины становятся менее драгоценными и мы не должны всеми силами охранять их и заставлять охранять, освобождать их и ограждать и защищать от того, чтобы свиньи не топтали их ногами. И столь благосклонны ко мне вышние, мой Армесс, что я никогда не обращаюсь к подобной мести из грязного самолюбия или из низменной заботы частного человека, но лишь из любви к столь возлюбленной моей матери-философии и из усердия, возбужденного оскорблением ее величия. Она изолгавшимся родственниками и сыновьями (ибо нет низкого педанта, фразистого лентяя, глупого фавна, невежественного обманщика, который бы не пожелал причислиться к ее семье, выставляя напоказ свои книги, или же отпуская длинную бороду, или же каким-либо другим способом придавая себе важности) доведена до того, что для народа слово философ значит обманщик, бездельник, педант, жулик, шут, шарлатан, годный для того, чтобы служить для веселого времяпровождения в доме и для пугания птиц в поле.

Элитропий. По правде говоря, большинство людей уважает философов еще меньше, чем священников, потому что последние, будучи самого низкого происхождения, все же не довели духовенство до такой степени презрения, до какой довели философию люди, называющие себя философами.

Филотей. Восхвалим же по достоинству древность, когда философы были таковы, что выдвигались в законодатели, советники и цари, когда советники и цари возвышались в священники. В наше время большинство священников таково, что их презирают, а вместе с ними презирают и божественные законы. Почти все философы, каких мы видим, таковы, что к ним относятся с презрением, а благодаря им - и к науке. Кроме того, среди них толпа негодяев, подобных бурьяну, своим диким бредом подавляет редкую добродетель и истину, которые доступны немногим.