Гуго Коллонтай - Хинц Хенрик. Страница 19

Сенсуализм для Коллонтая является универсальным принципом. Картезианскому «мыслю» он противопоставляет «чувствую, следовательно, существую». Ощущения — наиболее надежное доказательство, что мы существуем, первый принцип нашего понимания, желаний, действий: «Мысль только помнит, разузнает и хочет того, что ей дает чувство и как дает» (30, 214). Таким образом, чувствование, или ощущение, является основой и источником не только понятий, но и переживаний, страстей и желаний. Любое психическое содержание, включая и процессы воли, имеет свой источник в чувственных ощущениях.

Чем являются ощущения в понимании Коллонтая? Каков их характер? Ответ на эти вопросы весьма существен, поскольку здесь мы подходим к вопросу, который в традиционной польской философской историографии подвергается ошибочным интерпретациям. Речь идет о превращении Коллонтая в «чистого эмпирика» католическим историографом М. Страшевским, а также в «эмпирика… как Давид Юм» другим представителем польской буржуазной историографии — З. Дашинской-Голинской.

Такого рода понимание представляется недоразумением. Оно вытекает из применения следующей аргументации: согласно Коллонтаю, мир можно познать только при помощи чувственных ощущений, следовательно, мы можем познавать только наши ощущения; поэтому наше познание касается не объективных материальных предметов, а чувственных ощущений; оно оказывается замкнутым в своем собственном заколдованном кругу (см. 46, 59). По этой схеме универсально-сенсуалистский тезис о происхождении познания оказывается незаметным образом преобразованным в универсальную теорию, согласно которой существуют только ощущения и в любом случае только они могут являться предметом познания.

Однако по сути дела взгляды Коллонтая на характер чувственных ощущений не умещаются в приведенной схеме. Рассмотрим подробнее наиболее важные элементы его учения по данному вопросу. Органы чувств передают при помощи нервных связей раздражения, происходящие от внешних предметов, мозгу, вследствие чего возникает восприятие, а в терминологии Коллонтая — «чувственное воображение». Центральную роль в этом процессе играет мозг: его повреждение ведет к тому, «что человек, хотя и имеет внешние органы чувств неповрежденными, не может правильно себе представить того, что ему приносят чувства, или же плохо представляет» (14, 358).

В воздействии предметов материального мира на человека, в стремлении последнего удовлетворить практические жизненные потребности содержится начало и единственный источник познания. Чувства — это «силы человека», первые и необходимые для познания. Внешний мир, воздействуя на органы чувств, вызывает изменения, которые мы испытываем как самые разнообразные ощущения. «Ощущение есть не что иное, как только испытывание приятным или неприятным способом различных изменений, которые происходят внутри или вне нас» (там же, 377). Получение ощущений, или чувствование, является, следовательно, испытыванием воздействия материального мира.

Сенсуалистская точка зрения в ее современном истолковании выводится от Локка, который стал известен польской философской науке уже в период раннего Просвещения. Однако Коллонтай не разделял дуалистической точки зрения английского философа по вопросу о происхождении идей. Вслед за французскими сенсуалистами, главным образом за Кондильяком и Гельвецием, он отбросил локковский тезис о внутренней рефлексии как источнике идей. В приведенном определении ощущения слова «происходят внутри нас» означают, в понимании Коллонтая, лишь различные состояния тела, возникающие под воздействием внешних предметов и проявляющиеся в чувственных ощущениях.

Независимо от различия во взглядах отдельных просветителей-материалистов все они, как и Коллонтай, считали материальную действительность источником чувственных ощущений. Так, например, Гольбах утверждал, что «ощущение — это способ бытия нашего мозга, или явственное изменение, происшедшее в нем под влиянием воздействий, получаемых нашими органами от внешних или внутренних причин, надолго или на короткое время видоизменяющих их» (36, 146).

Таким образом, ясно, что ощущения возникают под действием объективной физической действительности. Но каково их отношение к этой действительности? Возникает ли здесь отношение отражения или копирования? В данном случае точка зрения Коллонтая не выступает так отчетливо, как то вопросу об источнике ощущений.

Ощущение, по Коллонтаю, является испытываемым нами «изменением», возникающим в мозгу. Аналогичные формулировки мы найдем у французских материалистов той эпохи, будь то Гольбах с его пониманием ощущения как модификации мозга или Дидро со своим сравнением познающего человека с фортепиано, на котором «гармонию Вселенной» проигрывает сама природа, воздействуя на его клавиши. С этим «осторожным» определением ощущения, не показывающим отчетливо отношение этой модификации к модифицирующему предмету, можно встретиться не только у наиболее радикальных сторонников сенсуализма среди французских мыслителей Просвещения (Кондильяк, Гельвеций). Известный фрагмент «Писем о слепых» Дидро содержит знаменательное замечание. Так, отвергая субъективный идеализм Беркли, Дидро поддерживает утверждение Кондильяка, отмечая, что «мы можем подняться на небеса, мы можем спуститься в последние глубины, но мы никогда не выйдем из самих себя и всегда будем иметь дело лишь с нашей собственной мыслью» (38, 55).

Однако было бы наивным представлять Дидро субъективным идеалистом на основе приведенной выше цитаты. Видя спорные моменты, он вместе с тем отдавал себе отчет в трудности опровержения аргументов субъективистов. «Идеалистами, — писал он, — называют философов, которые, признавая известным только свое существование и существование ощущений, сменяющихся внутри нас, не допускают ничего другого. Экстравагантная система, которую, на мой взгляд, могли бы создать только слепые! И эту систему, к стыду человеческого ума, к стыду философии, всего труднее опровергнуть, хотя она всех абсурднее» (там же, 54). Дидро был здесь близок к тому пониманию, которое содержится в известном высказывании Ф. Энгельса о субъективном идеализме: «Слов нет, это такая точка зрения, которую трудно, по-видимому, опровергнуть одной только аргументацией. Но прежде чем люди стали аргументировать, они действовали. „In Anfang war die That“ [20]. И человеческая деятельность разрешила это затруднение задолго до того, как человеческое мудрствование выдумало его» (5, 303).

Тексты, которыми мы располагаем по этому вопросу, свидетельствуют, что Коллонтай не смог отчетливо решить эту сложную проблему и даже не сформулировал ее достаточно точно. С этой точки зрения он не был исключением для своей эпохи. Проследить ход мысли Коллонтая можно, начав с рассмотрения его тезиса об отношении: предмет — ощущение. Коллонтай ясно отдавал себе отчет в трудности решения проблемы в духе наивного реализма. Об этом свидетельствует ряд его высказываний, в том числе определение ощущения как изменения, возникающего в мозгу. В другом месте он пишет, что «каждый [человек] чувствует сам в себе и за себя; чувства других он может только понимать; он отделен от всех существ собственным ощущением» (30, 210).

Критицизм Коллонтая по отношению к наивному реализму не означал, будто он разделял убеждение, что человек замкнут в границах собственного познания, что выход за эти границы невозможен или что действительность познается исключительно как ощущения. Об этом свидетельствуют его размышления о «сущности вещей», основной чертой которой, по его мнению, является свойство «быть», т. е. существовать объективно. При этом Коллонтай доказывает, что в чувственных ощущениях подтверждается прежде всего именно это «существование вещей». На вопрос о том, каким образом возможно познание внешних предметов, коль скоро ощущения и мысли совершаются в нас самих, Коллонтай отвечает: «благодаря соответствию действия предмета на чувства с действием чувства на мысль» (14, 357).