Гуго Коллонтай - Хинц Хенрик. Страница 25

Хотя такой прием и может вызвать возражения, все же он представляет интерес с точки зрения объяснения мировоззрения самого Коллонтая. Пути развития философии, которые он истолковывал как естественные и очевидные для всех умов, в значительной степени намечены им на основании его собственного опыта. Поэтому показ того, что Коллонтай считал универсальным порядком «создания» представлений и философских понятий, может многое объяснить в его собственной философии.

Философия является продуктом поступательного развития человеческого знания о мире. Необходимость практической ориентации среди предметов, окружающих человека и необходимых для удовлетворения его потребностей, породила сперва различные конкретные науки (математику, физику, астрономию). Эти науки не давали полного знания о мире, они открывали истины, касающиеся «отдельных причин», т. е. отдельных фрагментов природы. «Лишь тогда, когда благодаря этим наукам человек при помощи наблюдений добыл столько истин, он, будучи восхищен единообразным порядком всей природы, начал переходить от частных причин к общим, так что в конце концов дошел до открытия первой и всеобщей причины» (15, 438).

Концепция первой и всеобщей причины явилась, по мнению Коллонтая, основой философии. «Открыв физический порядок во всей природе, человек стал искать далее и моральный порядок; он нашел его и извлек из него необходимые для человеческого рода законы, которые дали ему понять, что он является действительной, хотя и изменчивой частичкой, принадлежащей к громадной совокупности всего мира. Он понял, что связан с этой великой цепью причин и следствий, последнее звено которой находится в руке первой причины» (там же, 438–439).

Коллонтай пытается воссоздать более детально пути подхода человеческого ума к философии. Самым первым способом философского познания было «сравнение». Человек, сравнивая окружающие его существа с самим собой, легко выделил неживое бытие и живое, а в этом последнем — растительность, животных и людей (см. там же, 440–441).

Однако это только лишь начало, так как встает вопрос: «Почему вещи являются такими, а не иными?» Здесь ответы идут уже в разных направлениях. Одни (по аналогии с самопроизвольными действиями человека) склонны признавать за всеми предметами «способность к самопроизвольному движению». Другие же не удовлетворяются этой слабой аналогией, но исследуют дальше, стараясь «открыть причины каждого следствия». Этот путь приводит к открытию все более общих причин. Наконец, когда человек «после тщательного рассуждения… убедился, что та самая причина, которую он себе представлял как общий закон, является в свою очередь следствием причины, которую он уже не понимал, то он должен был из этого сделать вывод, что самые общие причины являются следствием одной первопричины» (там же, 442).

Это начальное представление о первопричине, по мнению Коллонтая, также опирается на аналогию, но настолько, что здесь философия, «придерживаясь аналогии, не пренебрегает всеми иными правилами, ведущими к открытию истины». Чисто внешняя аналогия, обремененная антропоморфизмом, должна была уступить место аналитическому исследованию внешнего мира. В этом исследовании придерживаются «той общей истины, что не может быть ни одного следствия без причины, что все, что существует, должно иметь причину для своего существования» (там же). Таким образом, метод аналогии и принцип причинности должны были составить теоретическую основу концепции первопричины.

Отталкиваясь от этой идеи, первый философ, по мнению Коллонтая, идет дальше в направлении раскрытия тайн, касающихся природы всего мира. Вслед за этим он постигает, что вся материя подчинена определенным законам. «Дойдя до этой мысли, человек заметил, что эта первая причина, или сила, должна была дать законы всей материи согласно намерениям, известным только ей, что, согласно этим законам, неподвижная и мертвая материя должна была быть поделена на способную к организации и неспособную к ней, что первая подчиняется законам организации, вторая же не может им подчиняться, что первая затем подчиняется силе сродства и притяжения и приходит в движение от органической силы, вторая — от силы тяжести и притяжения, получив для своего движения первый толчок, что, далее, обе эти материи и силы, ими движущие, стали причинами индивидуальных движений, органических или неорганических» (15, 443).

Эти результаты должны были привести к выводу о существовании отличной от «пассивной материи» некоей «органической силы». Материя была признана не способной по своей природе «ни к движению, ни тем более к мышлению и созданию представлений». Понятие «индивидуальной органической силы» было призвано объяснить движение «органической машины» и, кроме того, объяснить мышление, создание представлений и «изложение их при помощи речи». Таким образом, движение оказалось отделенным от материи. Движение было приписано отдельной силе. «И, не зная, чем является на самом деле эта сила, а видя только, что она отличается от той материи, из которой складываются органические существа, он (человек. — X. X.) назвал ее духом, душой» (там же).

Распространение этого разграничения и применение его путем аналогии к отношениям, возникающим во Вселенной, приводит к принятию отличной от материи первой причины Вселенной, которая имеет также духовный характер. «Такую силу, или причину, назвали наивысшей сущностью, наивысшим духом, богом» (там же, 445).

Представляя это разграничение, введенное философией, Коллонтай поступает весьма осторожно и не вводит абсолютного противопоставления материального и духовного. Он неоднократно делает оговорки, свидетельствующие о том, что сам он трактовал это разграничение как относительное. Так, например, он часто говорит не о материи и духе, а только о «двух открытых в материи различиях». В другом месте, отмечая несхожесть материальных и нематериальных сущностей, он рассматривает последние как «особенности материи иного неизвестного рода, ибо это в конце концов сводится к одному и тому же» (там же, 444). Разграничение материального и духовного «начал» является скорее всего результатом несовершенства знания, гипотезой, принятой для объяснения непонятных явлений движений и жизни, нежели окончательным утверждением, касающимся природы мира.

Однако при всех этих оговорках Коллонтай определяет «открытие разницы между нематериальными сущностями» как «шестую ступень продвижения философии». «Дойдя до открытия первопричины, признав ее сущность нематериальной и видя, что между силами, создающими органические существа, есть видимая разница в совершенстве, человек сделал допущение, что между ним и первопричиной должны быть еще многие другие, нематериальные сущности, которые своим совершенством превышают силы, воодушевляющие человека, но которые бесконечно менее совершенны, чем та сила, которая была названа первопричиной» (там же, 445). Эта философская гипотеза об иерархической структуре различных нематериальных видов бытия была, по его мнению, порождением фальшивой аналогии, которая действие физических законов, данных материи первопричиной, объясняла в духе антропоморфизма. Следовательно, она объясняла движение и изменяемость «не при помощи их собственного сродства или вследствие силы притяжения и отталкивания», но при помощи специальных духовных сил. Эта гипотеза стала основой различных «догматов веры»: «вследствие этого имели место двоякого рода допущения: 1) что „промежуточные“ существа — это духи, ангелы или божества низшего рода; 2) что это души умерших или могущие когда-нибудь воскреснуть человеческие тела» (там же).

Вся эта система предположений, касающихся природы мира, способствовала тому, что человек поверил в нее и решился дать ответ на вопросы «наиболее смелые и одновременно наиболее трудные». Так, «человек захотел с помощью этих знаний исследовать, какое начало мог иметь мир и каким способом он был сотворен». В результате этого возникли различные космогонические гипотезы, представляющие собой «раннее творение человеческого разума» (там же, 446), который в объяснении сотворения Вселенной попал в противоречия.