Расколотый Запад - Хабермас Юрген. Страница 30

В свете идей Канта политическое устройство децентрированного мирового сообщества, исходя из существующих сегодня структур, можно представить как многоуровневую систему, которая в целом лишена государственного характера, причем из благих оснований [92]. Согласно этому представлению, соответственным образом реформированная всемирная организация, ООН, могла бы на супранациональном уровне выполнять жизненно важные, но строго специфические функции по обеспечению мира и осуществлению прав человека; осуществлять эффективно, неизбирательно, не испытывая при этом необходимости принимать форму мировой республики. На среднем, транснациональном, уровне крупные акторы, способные действовать глобально, могли бы разрабатывать сложные проблемы не только координирующей, но и системообразующей мировой внутренней политики, в особенности проблемы мирового хозяйства и экологии, с помощью постоянных конференций и систем переговорных процессов. Если не считать США, то в данное время акторы соответствующего масштаба отсутствуют; нет участников политического процесса, которые могут выйти за рамки представительского мандата и имеют в своем распоряжении необходимые ресурсы. Однако в различных регионах мира национальные государства испытывают необходимость объединяться в «континентальные режимы» по типу Европейского союза, превратившегося в эффективного внешнеполитического актора. На этом срединном уровне международные отношения приобретают новые формы; они трансформируются и модифицируются уже потому, что в условиях действенных мер ООН по обеспечению безопасности даже глобальным игрокам (global players) может быть ограничен доступ к войне как легитимному средству решения конфликтов.

Контурно набросанное изображение многоуровневой системы, которая на супранациональном уровне позволяла бы осуществлять декларированные в Уставе ООН цели политики мира и обеспечения прав человека, а на транснациональном уровне — решение проблем мировой внутренней политики с помощью достижения компромисса интересов между укрощенными мировыми державами, нужно мне здесь только в качестве иллюстрации понятийной альтернативы идее мировой республики. Идея мировой внутренней политики без мирового правительства, т. е. политики, которая проводится в рамках Всемирной организации и может принуждать к миру и соблюдению прав человека, должна стать всего лишь примером того, что «мировая республика» или «государство народов» не являются единственными институтами, в которых может воплотиться кантовский проект (если выйти за рамки его суррогатной идеи союза народов). Не только конституционное государство, увеличенное до глобальных масштабов, отвечает абстрактным требованиям «всемирного гражданского состояния».

Приведенные аргументы позволяют сверх того утверждать, что модель мировой республики как инструмент перехода от международного права к всемирному гражданскому праву внушает не только ошибочную последовательность необходимых шагов, но и проблематичную цель; дело в том, что в конституционном государстве, расширенном до глобальных масштабов, сохраняется [уже обозначенный выше] сплав государства и конституции. В исторически эффективной форме европейского национального государства оказались фактически переплавленными три базовых элемента — государственность, гражданско-государственная солидарность и конституция; однако за рамками национального государства они расходятся и в перспективе должны создать совершенно другую конфигурацию, если современное разорванное в культурном отношении и высокостратифицированное мировое общество получит счастливый шанс действительно принять однажды политическую конституцию. Государство не является необходимой предпосылкой конституционных порядков. Таким образом супранациональные общности (ООН или Европейский союз) не имеют в своем распоряжении той монополии на легитимное применение средств насилия, которая служит правовому, управляющему и взимающему налоги государству в качестве гарантии внутреннего и внешнего суверенитета; хотя все же сохраняются претензии на приоритеты, которыми обладает супранациональное право по отношению к национальному правовому порядку. Европейское право, создаваемое в Брюсселе и Люксембурге, в особенности соблюдают страны — члены Европейского союза, хотя каждая из них сохраняет свои средства насилия в казарменном положении.

Тезис об «отсталости» государственно организованной дееспособности по сравнению с политически сформированным взаимодействием коллективных акторов в рамках международных организаций заставляет задуматься над следующей проблемой: соответствуют ли вообще конституции, не связанные с государством, республиканскому типу конституции. Если это не так, то и процесс «конституционализации» международного права приобретает другой смысл. Хауке Брункхорст исследует на примерах ООН, ВТО и ЕС «правовые порядки, потерявшие статус государственных», прежде всего с точки зрения дефицита демократии, характерного для «господства закона, которое реализуется без своего собственного права на законодательство» [93]. Супранациональные конституции напоминают своими функциями по ограничению господства об образцах домодерновой традиции права, когда истоками права были договорные отношения, складывавшиеся между господствующими сословиями раннего Нового времени (дворянством, церковью и городами) и королем.

В этой традиции и сложилось понятие «конституция», которое указывает на ограничение политического господства посредством дистрибутивного разделения властей. Эта идея, воплощенная уже в древних парламентах, или сословных собраниях, приспособленная к коллективному представительству, идея взаимного ограничения и сбалансирования «господствующих сил», в модерных теориях государства развилась в представление о дистрибутивном, распределительном, «разделении господства», «разделении власти суверена»; она соединилась с индивидуалистическими концепциями — учением о правах человека в английском либерализме, о функциональном разделении законодательной, исполнительной власти и права в немецком конституционализме. Так возникают два варианта идеи об ограничивающем произвол власти «господстве законов» — «rule of law» [94] и «правовое государство».

Эти либеральные типы конституций, как и те республиканские конституции, на которые ориентировался Кант, преследуют одну и ту же цель — придать политическому господству правовую форму. Но процесс придания правовой формы приобретает в данном случае новый смысл. Решается задача по обузданию насилия средствами институционального разделения и практической регуляции существующих отношений власти. В период формирования революционных конституций республиканского толка шли другие процессы: существующие отношения власти разрушались ради утверждения нового рационального господства, которое формируется исходя из разумно выраженной и определенной воли граждан, объединенных в государстве [95]. В этом контексте процесс обретения политическим господством правового статуса одновременно приобретает направленный против консервативной традиции государственного права смысл рационализации «природной», якобы субстанциально остающейся «фоном права» государственной власти.

8. Супранациональная конституция и демократическая легитимация

Наполовину забытые демократические способы легитимации могли формироваться исключительно на уровне национального государства. Они требуют определенного типа гражданско-государственной солидарности, не выходящей за границы национального государства. Для политических общностей по ту сторону континентального режима, подобных Европейскому союзу, уже по этой причине предлагаются в качестве основополагающих документов конституции либерального типа [96]. Они регулируют взаимодействие коллективных акторов с целью взаимного ограничения властных устремлений, направляют умиротворенную в своих действиях игру сил на путь соблюдения прав человека и передают судам задачу правоприменения и праворазвития; однако все это не связано напрямую с демократическими заявлениями и контролем. В этом случае процессы конституционализации международного права не имеют собственно республиканского смысла, заложенного когда-то в практику придания международным отношениям правовой формы. Это существенное различие имел в виду Брун-Отто Бриде, когда следующим образом объяснял понятие конституционализации международного права с помощью различения конституции и государства: «Конституционная государственность, конечно же, не может быть задана на международном уровне, но можно задать конституционализм; впрочем, нельзя задать и правовую государственность, но можно rule of law; нельзя задать интернациональный принцип социального государства, но можно — social justice [97] (…) В понятии „демократия“ этот элемент отсутствует, но он подразумевается, когда „демос“ переводят как „народ данного государства“ (…), хотя по-английски господство насилия в международных отношениях может исходить от народа („from the people“)» [98].