Эмпириомонизм - Богданов Александр Александрович. Страница 105

В этой фазе развития класс господ является носителем технического прогресса. Господин, имеющий небольшое число рабов, нередко не только руководит их трудом, но и работает сам с ними. Участие господ в технически-трудовом процессе если и не всегда непосредственное, то всегда близкое. Производительный труд рабов в господском мышлении выступает как необходимый социальный процесс.

Организаторская функция может дифференцироваться и дробиться, как и всякая другая. Это с ней и происходит по мере исторически совершающегося роста рабовладельческого хозяйства [186].

Не имея фактической возможности лично и непосредственно руководить всем трудом своих рабов, рабовладелец начинает временно поручать и частично совсем передавать это руководство другим лицам, частью, конечно, членам своей семьи, частью же — и чем дальше, тем больше — некоторым наиболее опытным и толковым рабам. Это — начало того процесса, который отрывает класс господ от производительного труда.

В дальнейшем процесс этот идет все быстрее. Лично для господина передача непосредственно организующей функции обученным для этого рабам представляет громадный выигрыш времени и энергии, так что легко понять, с какой силой должен действовать в этом направлении психический социальный подбор. Вместе с увеличением рабовладельческого хозяйства, объединяющего вместо единиц и десятков уже сотни и тысячи рабов, не только непосредственно организаторская функция переходит всецело к отдельным рабам, но и контроль над нею также поручается с течением времени другим рабам, и возникает цепь организаторов, в которой господин представляет высшее звено. Этим путем создается пропасть между техническим процессом и социальным существованием класса господ, а вместе с тем — между рабами и господами.

Эта пропасть вовсе не становится менее глубокой от того, что часть рабов выполняет организаторские функции. Скорее напротив. Так как всецело и исключительно воля господина дает отдельным рабам и отнимает у них власть над другими, то организаторская роль господина имеет всеобщий и абсолютный характер, качественно отличаясь от частной, ограниченной и притом случайной организаторской роли рабов, поставленных над другими рабами. Воля господина в пределах его хозяйства заключает в себе всякую власть, и творит все низшие власти, и ничем не ограничена, тогда как все остальное ограничено ею. Раб-управляющий перед господином равен последнему из рабов и может во всякий момент быть превращен в последнего из рабов. Поэтому чем больше становится расстояние между функцией господина и техническим процессом, выражающееся в идеологическом расстоянии между господином и последним исполнителем из числа рабов, тем больше делается также расстояние между господином и высшим из рабов.

Тот идеологический скачок, который мышление древнего мира делает при переходе от господина к рабу, всего легче себе представить, если мы возьмем его прямое отражение — в христианской религии. Христианство по своему происхождению — религия рабов и всех угнетенных, — явившись в конце древнего мира, когда рабовладельческое хозяйство пришло к завершению своего типа, ярко и живо отразило этот тип в своей универсальной конструкции. Иерархия людей, над ней иерархия ангелов и святых, но даже самый приближенный к Богу из числа святых перед ним — абсолютное ничтожество, как и последняя козявка; одним своим словом Бог может превознести последнего из последних до недосягаемой высоты первого после себя и низвергнуть первого из первых в бездну ничтожества [187]. Та же конструкция повторяется и в политическом устройстве Римского государства — в абсолютной власти императора, стоящей вне законов и создающей законы.

Та пропасть, которая отделила господ от непосредственно технического процесса, существенно изменила линию развития самого класса господ.

Изменение это заключается в том, что связь между господином и рабами вообще перестает быть социальной связью. В основе всякой социальной связи лежит единство трудового процесса как социальной борьбы за существование. Теперь такого единства для рабов и господ не существует. Соответственно этому раб для господина уже не является членом того социального целого, к которому сам господин принадлежит. Но реальная связь не уничтожена. Во что же она обратилась?

В отношение между человеком и орудием производства.

В самом деле, технический процесс, выполняемый рабами, теперь не имеет для господской коллективности, для общества, состоящего из рабовладельцев, значения социально-технического процесса вообще. Он имеет для них то же значение, как для нас — работа внесоциальных сил, например домашнего скота или машины. Раб тогда только instrumentum vocale, «говорящее орудие». Эта формула принадлежит самим древним.

Но никакое социальное целое не может существовать без своего особенного технического процесса, процесса непосредственной борьбы этого целого за его коллективную жизнь. Где же такой «технический процесс» для рабовладельческого общества, в которое рабы уже не входят как его члены?

Место технического процесса для класса господ как отдельного социального целого занимает процесс эксплуатации рабов (а также их добывания). И этот факт был вполне отчетливо осознан и сформулирован идеологами рабовладельцев, их философами: «Все искусство господина сводится к уменью использовать своих рабов». Все поражающие нас заявления древних писателей, в которых выражается полное отвращение и презрение к производительному труду, вытекают из одного этого факта: «рабское» дело равнялось внесоциальным процессам, выполнять его значило становиться на уровень орудия или скота. Только тот, кто всецело живет эксплуатацией, мог считаться членом общества в полной мере, что и выражалось в полноте гражданских прав. Права ремесленников и крестьян обыкновенно были ограничены — эти люди рассматривались как существа промежуточные между человеком — «политическим животным» — и рабом, «орудием, одаренным речью».

Основу всякого общественного развития составляет технический прогресс. Какой же технический прогресс возможен в сложившемся рабовладельческом обществе?

Поскольку организаторский класс раньше являлся его носителем, постольку технический прогресс теперь становится невозможен как прогресс техники производительного труда; он принимает форму прогресса эксплуатации или, пожалуй, заменяется прогрессом эксплуатации. В идеологии рабовладельцев этот факт отражается таким образом, что даже для науки, которая первоначально возникала, разумеется, из техники, технические приложения считаются «позорными», унижающими ее «достоинство», и все развитие науки, а также и философии совершается в направлении, частью совершенно чуждом идее технического прогресса, частью прямо ей враждебном.

Но, может быть, роль носителей технического прогресса от господ переходит к рабам? И этого нет в действительности, и опять-таки в силу того, что развитие класса господ идет в сторону прогресса эксплуатации. Раб-исполнитель доводится прогрессивно возрастающей эксплуатацией до такого жизненного истощения, при котором с его стороны совершенно невозможны дополнительные затраты энергии на усовершенствование орудий и приемов труда и на обдумывание возможных шагов в этом направлении. А раб-организатор? Его положение, конечно, несколько лучше, но направление его организаторской деятельности определяется абсолютною волею господина; и так как эта воля предъявляет одно и только одно требование — maximum эксплуатации, — то и вся «прогрессивная» работа психики раба-организатора уходит на решение именно этой задачи. Отсюда — ужасающая жестокость рабов-управляющих к подчиненным и полное отсутствие мысли об улучшении условий и способов труда этих последних.

Так создалось то безысходное противоречие, которое привело к гибели классического мира и его культуры: прогресс эксплуатации при отсутствии технического прогресса. Этот тип развития сам подрывает свои корни, сам себя осуждает, и только случайное выполнение казни над ним в древней Европе выпало на долю северных пришельцев. Деградация и крушение все равно были неизбежны там, где паразитическое развитие господствующего класса шло рядом с вырождением от истощения класса подчиненного, где весь излишек энергии, возникающий из технического процесса, тратился за пределами этого процесса и где мало-помалу сверх этого излишка стал растрачиваться таким же способом основной запас социальной энергии, воплощенный в агентах технического процесса — производительных работниках. Таков один тип классового развития общества, с деградацией как необходимым исходом [188].