Эмпириомонизм - Богданов Александр Александрович. Страница 58

Таким образом, крайнее преобладание отрицательного подбора порождает не реалистическую, а до известной степени противоположную ей утопическую тенденцию в развитии психики.

Зато монистическая тенденция бывает при этом выражена в полной мере. Разрушительное действие отрицательного подбора могут выдержать только тесно сплоченные, стройные, чуждые всяких внутренних противоречий комбинации; всякие дисгармоничные связи и отношения устраняются, и психически целое выступает в результате такого развития как строго целостная система [103]. Все психическое содержание последовательно группируется в одном направлении, все тесно связывается и охватывается одною могучей идеей, на которой концентрируется вся энергия жизни.

Активность воли при этом не может быть экстенсивною — отрицательный подбор не допускает развиться множеству разнообразных волевых импульсов; но зато она отличается большой интенсивностью и неуклонной последовательностью, строгим единством направления. Единство это вытекает из той же «монистичности» строения психического организма, при которой волевые реакции, связанные с основными, тесно объединенными между собою группами переживаний, не встречают себе никакой конкуренции со стороны иных реакций, так как те быстро подавляются отрицательным подбором; интенсивность же волевой жизни зависит частью от этого же единства, от слабости конкуренции между волевыми комплексами, частью от большой энергии переживаний данной психики вообще: сильные страдания означают энергичные, во всяком случае, воздействия среды, глубокие потрясения психической системы, а стало быть, и интенсивные ответные воздействия на эту самую среду, большую растрату энергии на волевые импульсы…

Итак, вот основные черты этого третьего типа психического развития: утопизм, строгая последовательность мышления и воли, неуклонная активность в жизненной борьбе. Это тип «иудея», каким его рисует Гейне. Действительно, среди еврейской расы, с ее поразительной жизнеспособностью и мучительной исторической судьбой, этот тип встречается чаще, чем где-либо; это тип ветхозаветных пророков, а также позднейших узких и суровых учителей и вождей этого племени. Но и среди других наций к этому типу принадлежали многие из великих борцов за идею, сильных своей непреклонной последовательностью. Один из самых чистых и законченных его представителей — это наш протопоп Аввакум. Его ужасная биография ставит перед нами загадку о том, как из непрерывной цепи невероятных страданий возникает гигантская сила железной воли, абсолютно неспособной себе изменить ни при каких условиях. Наша точка зрения разъясняет эту загадку — загадку жизни всех великих аскетов и пламенных фанатиков одной идеи.

Трудно сказать, кто больше дал для развития и силы человечества, светлые ли, жизнерадостные «эллины», представители переливающейся через край полноты жизни, или суровые моноидеисты «иудеи», представители той принципиальной гармонии жизни, которая выражается в ее стихийной цельности, во всепобеждающей верности себе [104].

Все три до сих пор рассмотренные нами типа психического развития представляют собой предельные величины в том смысле, что предполагают наибольший и по количеству, и по разнообразию материал переживаний, какой только исторически возможен, а также равномерно или неравномерно, но всегда с наибольшей интенсивностью действующий психический подбор. Теперь нам следует перейти к более, так сказать, обыденным типам психического развития, к типам, отстоящим дальше от maximum'a жизни сознания.

Итак, пусть у нас остается только одно из двух условий maximum, именно наибольшая возможная интенсивность психического подбора, — человек глубоко и сильно «чувствует» все, что переживает. Материал же опыта количественно ниже maximum — здесь можно представить ряд нисходящих ступеней общей величины этого материала; качественно он, положим, как в прежних примерах разнообразен и разносторонен, захватывая все области непосредственного чувственного опыта и опыта косвенного, переданного в социальном общении; впечатления разнообразны, и не только разнообразны, но также интенсивны: цвета, тона, запахи и т. д. воспринимаются ясно и выступают ярко в сознании; только богатство впечатлений не так велико, как в «идеальных» случаях. Тогда интенсивный психический подбор создает ряд типов, весьма аналогичных трем предыдущим, можно сказать — им параллельных, но лежащих в иной, ниже проходящей плоскости. Это типы более «простые».

Психическое творчество, организующее данный материал переживаний, здесь в силу большей узкости своего базиса не может простираться ни так широко, ни так далеко, как в высших типах. Представитель гармонически уравновешенной деятельности психического подбора не явится здесь великим монистическим организатором всеобщего опыта своей эпохи, потому что психика его не охватывает этого опыта; но все основные тенденции «нормального» типа найдут в этой психике полное выражение. Это будет реалист с ясным взглядом на жизнь, человек легко и свободно подводящий итоги своему опыту и умеющий сделать из него жизненно верные выводы; человек, активная воля которого разумно и последовательно воздействует на внешний мир, в полном соответствии с теми взглядами, которые он для себя выработал сам или усвоил от других. Если это образованный, развитой человек, то он может оказаться талантливым и мужественным, но всегда чуждым односторонности и узости борцом за идею, которую он принял как руководящий принцип своей жизни; или же он проявит себя только неизменной корректностью и благородством в отношениях к другим людям, с которыми столкнет его жизнь: английские романисты часто рисуют такой тип «совершенного джентльмена». Если сумма его развития, по обстоятельствам жизни, окажется невысока, то это будет один из тех «простых» людей, которые поражают нас внутренней гармонией своего психического склада, философски ясным и твердым отношением к жизни. Такие люди, близкие к массам по условиям жизни и материалу опыта, в критические моменты истории нередко оказываются «героями» и увлекают за собою «толпу», которая в них находит ближайших и наиболее непосредственных выразителей своих потребностей и стремлений, которая невольно доверяет здоровой и сильной логике их слов и действий. Мне кажется, что, например, Джордж Вашингтон — человек отнюдь не «гений» — принадлежал именно к этому типу людей; таковы же, мне кажется, Гладстон, Авраам Линкольн… В наше время всего больше представителей этого типа можно найти среди англосаксонской расы; в древнем мире их было много среди вождей римского народа — до эпохи его упадка.

Благородный тип гейневского «эллина» гораздо больше теряет в своей красоте и величии, как только первичный материал его психической жизни удаляется от maximum. Блеск живого, огненного творчества исчезает; светлая жизнерадостная игра фантазии теряет то широкое жизненное значение, какое имеет она тогда, когда в основе ее лежит максимальный опыт, общечеловеческий по своему содержанию. Утрачивая широту и глубину, эта игра фантазии становится «поверхностной» и «легкомысленной»; ее типическую форму представляет в этом случае так называемое «остроумие» светских разговоров и приятельских бесед между благодушными алкоголиками. Эклектизм здесь в общем еще значительнее, чем у представителей благородно-эллинского типа, потому что опыт менее широкий и полный уже сам по себе более разрознен и прерывист по содержанию, так что труднее поддается организующей тенденции, даже когда она более сильна, чем в данном ряде случаев. Об определенном и устойчивом направлении воли, разумеется, не может быть и речи. Здесь люди живут «минутой» и постоянны обыкновенно только в изменчивости. Степени проявления всех этих тенденций зависят, конечно, от того, в какой мере положительный подбор преобладает над отрицательным; а большее или меньшее богатство первичного содержания, даваемого внешними впечатлениями, обусловливает различные оттенки этого типа, от артистических натур (с дилетантским оттенком вследствие слабости творчества) до банальных бонвиванов (обыкновенно с развратным оттенком, вроде «золотой молодежи»).