Эмпириомонизм - Богданов Александр Александрович. Страница 6

Несомненно, что время — не только более общая, но и более ранняя по генезису форма опыта, чем пространство [14]. Поэтому уловить следы исторических изменений по отношению к этой форме гораздо труднее, чем по отношению к пространству, — даже абстрактное время повсюду на памяти истории является уже приблизительно сложившимся. Однако можно с большим основанием утверждать, что в неразвитом мышлении детей или низко стоящих дикарей чистое время еще не обладает характером бесконечности. Кроме того, вопрос о начале времени существовал еще и для греческой философии, а затем играл известную роль в патристике. Но если этот вопрос мог выступать в сознании мыслителей, то очевидно, что самая «форма созерцания» не обладала еще той определенностью и отчетливостью, как в наше время.

Мы приходим к таким выводам. Абстрактное пространство и время суть продукты развития. На своих низших стадиях они сохраняют частью и такие особенности физиологического пространства и времени, которые на высших стадиях совершенно или почти совершенно теряют. Очевидно, чистые «формы созерцания» возникают из физиологического пространства и времени. Но каким способом? Это можно выяснить путем сравнения тех и других форм.

Абстрактное пространство и время характеризуется тем, что в нем устранены все противоречия физиологического пространства и времени, так что опыт гармонизирован, согласован в различных своих частях. Это достигается путем устранения неоднородности физиологического пространства и времени, путем внесения в него непрерывности и путем его мысленного расширения за пределы всякого данного опыта.

Далее, абстрактное пространство и время объективно, т. е. существует не только для данной личности и в данных ее переживаниях, но для всех познающих, обладает общезначимостью; в этом оно также представляет противоположность физиологическому пространству и времени, у которого окраска субъективная, значение индивидуальное, ограниченное.

Все эти различия очень глубоки и важны, но на основании предыдущего мы не должны придавать им абсолютного характера: если абстрактные формы пространства и времени сложились в процессе развития, то и их специфические особенности на каждой данной ступени развития принадлежат им лишь постольку, поскольку эти формы действительно уже сложились. Таким образом, как мы видели, в мышлении древних не достигалась в такой мере, как в мышлении современном, ни однородность пространства, ни его безграничность, и, следовательно, объективность, т. е. общезначимость, наших «форм созерцания» не безусловна по отношению к древним, а также и наоборот.

Это приводит нас к следующему важному положению: объективность или общезначимость данных форм пространства и времени относится в действительности только к существам, до известной степени близким по степени своего познавательного развития [15]. Вместе с тем неизбежно выступает вопрос о происхождении этой объективности. Оно же неразрывно связано с происхождением других особенностей абстрактного пространства и времени.

Каким путем возможен для познающей личности переход от постоянно неоднородных, лишенных непрерывности и всегда ограниченных пространственных и временных восприятий к однородным, непрерывным, безгранично развертывающимся абстрактным формам пространства и времени? Только одним путем — через общение с другими людьми.

В индивидуальном опыте время течет иногда быстрее, иногда медленнее, иногда как будто прерывается. Изменяется временная мера опыта, и все переживания меняют свой темп. Что мог бы создать из этого совершенно отдельный от других людей познающий индивидуум — этот вечный Робинзон философии? Все, что угодно, только не то, что для нас требуется, — однородность и непрерывность абстрактного времени. Воспоминания означенного Робинзона обрываются на известной границе; что он мог бы вывести из этого? Все, что угодно, только не бесконечность времени. Но бесчисленные высказывания других людей, заполняя пробелы и сглаживая неровности его личного опыта, убеждают его в том, что перерывы в течении процессов природы, существующие для него, не существуют для других и с успехом могут быть замещены их опытом, что замедления и ускорения в течении опыта также «не объективны», т. е. не сходятся с опытом других людей, и с пользою могут быть выравнены соответственно этому чужому опыту. Согласуя свои переживания с переживаниями других людей, создал человек абстрактную форму времени.

Совершенно неверно представление большинства психологов о том, что будто бы простое наблюдение периодичности естественных процессов, например движения Солнца, достаточно, чтобы создать идею равномерного течения времени. Периодичные процессы природы в восприятии дикаря идут также неравномерно: когда он доволен, Солнце движется быстрее, все кругом происходит в более живом темпе, когда ему скучно — Солнце движется медленно, и все окружающее замедляет свой темп. И это вполне понятно для дикаря: ведь он анимист и представляет всю природу по образу и подобию себя самого; он знает, что он ходит иногда быстро, иногда медленно, в зависимости от настроения; и Солнце, с его точки зрения, также меняет в зависимости от настроения свою небесную походку. Только высказывания других людей, для которых нередко время течет быстро тогда, когда для него медленно, и наоборот, только эти высказывания ведут к выработке идеи однородного времени.

Что касается пространства, то в личном опыте верх и низ постоянно неоднородны, все тела меняют свои свойства и характер движения в зависимости от того, приходится ли направлять кверху или книзу их движение. Только такой поздний результат коллективного опыта, как представление о шарообразности Земли и о падении тела к ее центру, дает возможность принять принципиальную однородность всех направлений пространства; а для тех людей прошлого, которые думали, что антиподы невозможны, потому что нельзя людям ходить вверх ногами, пространство, очевидно, не было однородным.

О бесконечности пространства в индивидуальном опыте, очевидно, не может быть и речи.

Следовательно, о пространстве приходится сделать тот же вывод, что и о времени: оно есть форма социального согласования опыта различных людей.

Всем этим решается для нас и вопрос о генезисе объективности пространства и времени. Поскольку в опыте различных людей оказываются согласованными пространственные и временные отношения, постольку отношения эти и приобретают общезначимость, т. е. объективность.

Итак, что же означают в конце концов абстрактные формы пространства и времени? Они выражают социальную организованность опыта. Обмениваясь бесчисленными высказываниями, люди непрерывно устраняют взаимно противоречия своего социального опыта, гармонизируют его, организуют его во всеобщие по значению, т. е. объективные формы. Дальнейшее развитие опыта идет уже на основе этих форм и необходимо укладывается в их рамки.

В наше время экономисты и социологи уже затрудняются применять в анализе нелепую фигуру Робинзона. Но экономический Робинзон все-таки более возможен, чем познавательный, этот невероятный солипсист, который чаще всего выступает героем гносеологических анализов, который познает совершенно самостоятельно от других людей и лишь при помощи разных тонких уловок успевает перебраться за пределы своего «внутреннего мира» в более просторный мир, «внешний», где обыкновенно и начинает создавать различных фетишей: «материю, существующую независимо от нашего опыта», а также иные «субстанции». Кто из людей и когда интеллектуально жил и развивался вне социального опыта, вне среды «высказываний»? Нет ничего невероятного в том, что в наше время человек получает абстрактные формы опыта почти готовыми в своей наследственной психической организации. Но из этого следует только то, что и социально сложившиеся формы могут в долгом ряду поколений приобрести прочность, подобную прочности других биологических образований, ту прочность, которая выражается в органической наследственности. При этом социально сложившиеся формы опыта окажутся действительно «a priori»* опыта индивидуального; и такой социально-эволюционный априоризм допустить вполне возможно. Но надо помнить, что опыт людей не может быть всецело и безусловно уложен в рамки этих сложившихся форм: шаг за шагом он может изменять их, что, как мы видели, и происходило на самом деле.