Ломоносов: к 275-летию со дня рождения - Уткина Нина Федоровна. Страница 6

Марбургский университет — в 1726 г. праздновалось его двухсотлетие — располагался в упраздненном Реформацией католическом монастыре. Как положено было университетам того времени, он состоял из четырех «коллегий», или факультетов,— богословского, медицинского, философского и юридического. Химию Ломоносов слушал на медицинском факультете у Ю. Г. Дуйзинга, который письменно засвидетельствовал, что «весьма достойный и даровитый юноша Михаил Ломоносов, студент философии... с неутомимым прилежанием слушал лекции химии, читанные мною в течение 1737 г., и что, по моему убеждению, он извлек из них немалую пользу» (цит. по: 58, 97). Изучение химии основывалось на трудах Г. Э. Шталя, Г. Бургаве, Г. Техмайера.

Профессором математики и философии Марбургского университета был X. Вольф, пользовавшийся всеевропейской известностью, росту которой способствовало его изгнание из Галльского университета и запрет, наложенный прусским королем Фридрихом Вильгельмом I на его метафизические и моралистические сочинения. Причиной тому был вольфовский рационализм, возмущавший не только ортодоксальных протестантов, но и влиятельных в интеллектуальной жизни Германии пиетистов, тоже боровшихся с протестантским догматизмом, но уповавших не на разум, а на экзальтированное религиозное чувство.

Вольф разделял идеи раннего Просвещения, культ разума занимал центральное место в системе его воззрений. По его представлениям, познание основывается на ясных, отчетливых, неопровержимо доказанных доводах разума; благополучие и счастье человека непосредственно зависят от степени развития его мыслительных способностей. В духе раннего Просвещения Вольф поддерживал концепцию «естественной» религии с ее явной тенденцией заменить божественное откровение разумными аргументами и доказательствами, почерпнутыми из природы. С ним, собственно, связан переход в немецких университетах от схоластики к философии и науке Нового времени.

Ломоносов вначале изучал у Вольфа дисциплины физико-математического цикла, с осени 1738 г. стал слушать его метафизику. Вольф выделял его среди студентов, присланных из Петербургского университета. В письме к академическому руководству он сообщал: «У господина Ломоносова, по-видимому, самая светлая голова среди них; и, приложив надлежащее старание, он может многому научиться, к чему также показывает большую охоту и страстное желание». По словам Вольфа, он «чаще всего имел случай говорить» именно с Ломоносовым, поэтому «его манера рассуждать» была ему «более известна» (цит. по: 58, 98). После трехлетнего пребывания русских студентов в Марбурге Вольф отзывался о Ломоносове как о молодом человеке «преимущественного остроумия», который «безмерно любил основательное учение» (цит. по: 3, 10, 571).

Если Вольф познакомился с «манерой рассуждать» Ломоносова, то что говорить о том внимании, с каким Ломоносов отнесся к учению Вольфа. Он на всю жизнь сохранил добрые чувства к учителю, но уже работы, выполненные им в Марбурге, далеко отходили от принципов вольфианства. Вслед за Лейбницем в основу мироздания Вольф помещал нематериальные элементы, из сочетания которых возникают «телесные вещи». В отличие от Лейбница он именовал их не монадами, а «простыми сущностями», но при этом очень был озабочен тем, чтобы его ученики, читатели не отождествляли их с атомами. Атомизм нередко ассоциировался с материализмом, к которому Вольф относился отрицательно. В его взглядах проявлялась ограниченность немецкой просветительской идеологии, ее отличие от значительно более радикального французского Просвещения. В одном из писем он так характеризовал роль своей философии и причины ее популярности в Европе: «Вместе с принципами нынешних известных англичан в Италию и Францию... ворвались и повсюду страшно свирепствуют материализм и скептицизм. Уразумели, что оказать им сопротивление с помощью схоластической философии будет не по силам. Посему-то и были принуждены приложить все силы к моей философии, ибо в ней нашли оружие, которым можно будет разить и победить этих чудовищ» (122, 177).

В его философии было немало идей, созвучных науке Нового времени, эпохе Просвещения, но ее сутью, основной направленностью оставался компромисс между разумом и верой, наукой и религией. Монадология Лейбница сильно потускнела в системе Вольфа, она лишилась лучших своих сторон, отражавших блестящие диалектические прозрения ее создателя. «Простые сущности» были столь же нематериальны, что и монады, но в них уже не было того богатства содержания, которое подразумевалось у Лейбница; в каждой из них уже не заключались связи и отношения, свойственные миру, они перестали быть «живым зеркалом вселенной». Исчезли монады, понимаемые как центры сил — субстанциальность и активность у Лейбница выступают неразрывными понятиями,— появились «простые сущности», лишенные имманентно присущих им живых, деятельных сил. При этом вновь вставал вопрос о происхождении сил, ответа на который Вольф старался избежать, но при необходимости приходилось возвращаться к трансцендентному, метафизическому их источнику.

В философии Вольфа заметно влияние идей Лейбница о предустановленной гармонии, хотя они тоже претерпели определенную трансформацию, реализуясь в представления о строго упорядоченном, разумном мире, в котором все предусмотрено творцом наилучшим образом. Ф. Энгельс писал по этому поводу: «...плоская вольфовская телеология, согласно которой кошки были созданы для того, чтобы пожирать мышей, мыши, чтобы быть пожираемыми кошками, а вся природа, чтобы доказывать мудрость творца» (1, 20, 350).

Следы идей о предустановленной гармонии видны не только в телеологических воззрениях Вольфа. У Лейбница монады не сообщаются между собой, не могут оказывать влияния одна на другую, действительной связи между ними нет, каждая из них замкнута на самой себе, но они созданы таким образом, что действуют как бы находясь в неразрывной связи между собою, в силу предустановленной гармонии состояние каждой монады соответствует состоянию всех других. В учении Вольфа тоже ослаблено внимание к реальному взаимодействию, данные о действительных взаимосвязях не были в центре его интересов. Мир в целом представал на редкость рациональной конструкцией, созданной идеальным механиком. Чтобы проникнуть в замысел механика, предлагалось не столько отправляться от эмпирии, хотя ценность эмпирического материала не отрицалась, сколько следовать логико-умозрительным путем. Рациональное преобладало над эмпирическим в системе воззрений Вольфа.

В работах Ломоносова «О превращении твердого тела в жидкое, в зависимости от движения предсуществующей жидкости» (1738), «О различии смешанных тел, состоящем в сцеплении корпускул» (1739), написанных в Марбурге, многое перекликается с будущими его трудами, основанными на мировоззрении, сильно отличающемся от вольфовского. Он выбрал свой путь в науке и философии, но годы пребывания у Вольфа не прошли бесследно, они дали ему — вспомним замечание А. И. Герцена, что немцы были приучены «к страшному умственному напряжению вольфианизмом»,— хорошую тренировку мышления.

В период пребывания в Германии наибольшей теоретической насыщенностью отличались отношения Ломоносова с Вольфом, общение во Фрейберге с Генкелем было менее плодотворным.

И. Ф. Генкель получил медицинское образование, занимался медицинской практикой, но потом увлекся горной наукой — минералогией. Собирая образцы руд и минералов, он создал минералогический кабинет, ставший гордостью Фрейберга. Наиболее ценным в его трудах было стремление использовать химический анализ в минералогии. Во Фрейберге он организовал химическую лабораторию. Объединение химии с минералогией было весьма прогрессивным явлением, но сочинения Генкеля отражали начальный этап этого процесса, в них сведения, факты, наблюдения переплетались со средневековыми идеями, наивно-эмпирическими представлениями. Будучи по преимуществу эмпириком, Генкель, как писал о нем Ломоносов, «презирал всякую разумную философию». После курсов вольфианской физики и метафизики Ломоносову, которого всегда влекли глубинные проблемы познания, касающиеся основания вещей, трудно было найти взаимопонимание с Генкелем, хотя его глубоко интересовали и химия, и геология. В саксонских рудниках он наблюдал технику геологической разведки, маркшейдерского и плавильного дела, его внимание простиралось «больше к практике, которая везде была перед глазами» (3, 5, 521).