Давид Юм - Нарский Игорь Сергеевич. Страница 26

Таким образом, по мнению Юма, уже в жизни неразвитых племен появились элементы общественного состояния в виде семьи. Она и стала зародышем последующих, более развитых социальных отношений, так что власть отца над своими детьми оказалась прообразом государственной власти. Правда, Юм считает, что власть правителя возникла из авторитета отца не прямо и не сразу, а долгим и опосредованным путем — через институт военных вождей, «диктаторов», которым население привыкло подчиняться и в мирное время, когда необходимость этого института сама по себе уже отпала. В этом смысле «зачатки государственной власти имеют своим источником споры не между членами одного и того же общества, но между людьми различных обществ» (19, т. 1, стр. 697).

О том, что власть правителя есть продолжение родительской власти, писал не только Юм. Эту же мысль развивал и защитник легитимизма Р. Филмер, автор брошюры «Патриарх, или Естественная власть королей» (1680 г.). Но его теория имела мало общего со взглядами Юма, который отверг теологическую аргументацию Филмера и апологию им абсолютной власти королей. У Юма родительская власть оказывается определенной силой социальной эволюции. От власти главы семьи через перманентное военное командование к политической власти как органу всеобщего порядка и справедливости — таков, по его мнению, путь становления и развития государственности. По поводу этой схемы выведения власти правительства из семейных отношений Ж.-Ж. Руссо справедливо заметил следующее: надо учесть, что только в гражданском обществе с уже развитой политической властью власть отеческая приобретает устойчивость и постоянную силу, которых на заре общественного развития у нее и в помине не было (см. 50, стр. 92).

В концепции происхождения государства у Юма обращают на себя внимание, в частности, следующие моменты: (1) проводится различие между семейно-общественным и общественногосударственным состояниями; (2) правительственная власть с самого начала приобретает монархические, а не республиканские черты; (3) правительство обязано гарантировать «естественные» законы общества, как-то: неприкосновенность частной собственности, передачу ее от одних лиц к другим только на основе взаимного согласия и строгое исполнение любым лицом взятых на себя обязательств; (4) граждане привыкают подчиняться достаточно долго существующему правительству как вполне законному и обязаны делать это.

Последнее положение Юма было нацелено на следующий практический вывод: английская революция XVII в. канула в прошлое и потому следует безоговорочно подчиняться существующему ныне в стране правительству, ибо за его плечами уже есть долгая «традиция» пребывания у кормила правления, а своими действиями оно показало, что с полным рвением охраняет «святость» частной собственности британских промышленников, купцов и владельцев мореходных компаний. Заботой об укреплении существующего в Англии политического строя проникнуты такие очерки Юма, как «О партиях Великобритании», «О коалиции партий» и «О первоначальном договоре».

Кстати, о последнем из трех упомянутых очерков. В нем, а также во второй части третьей книги «Трактата…» проводится мысль о добровольных соглашениях между лицами, причастными к образованию правительственной власти и способствующими ее конституированию. Получается нечто вроде зачатка общественного договора или усеченного его варианта в виде «молчаливого обещания» (19, т. 1, стр. 707). Поясняющий пример: «…два человека гребут в лодке по общему соглашению ради общего интереса без какого-либо обещания или договора» (19, т. 2, стр. 351). Юм несколько отступает от своей первоначальной позиции с целью подчеркнуть, что взаимные или односторонние обязательства между нацией и правительством вторичны, а исходный процесс выделения государственного начала из нации первичен. Но на основе полусознательной и полустихийной «молчаливой» договоренности не так-то просто построить четко разработанную теорию, хотя для получения вполне определенных практических выводов Юму требовалась именно она.

А искомые выводы Юма таковы: совершенно добровольной передачи нацией своего суверенитета новообразованному правительству не бывает, и данная передача происходит только вследствие быстрой или постепенной узурпации (см. 14, стр. 461). Почти все правительства европейских стран в прошлом были утверждены на насилиях, завоеваниях и захватах, и только «привычка (custom)» заставила подданных примириться в конце концов со всеми этими правительствами. Выдавать саму узурпацию за медленно возникающую «молчаливую» договоренность было бы явным софистическим ухищрением, и Юм это понимает. Поэтому он снова и снова подчеркивает, что право на власть сводится к постоянному или достаточно долгому обладанию властью, и не более того. Очевидно, что такой, более чем «гибкий», критерий законности государственного правления позволяет отказать подданным в практическом праве на свержение существующего политического режима. А именно это и требовалось Юму! И этот критерий был повторен в отсталой Германии конца XVIII в. Кантом, который призывал «повиноваться ныне существующей власти, каково бы ни было ее происхождение» (37, т. 4, ч. 2, стр. 241, ср. стр. 245).

2. Юм как экономист

В девяти очерках, которые Юм написал на темы политической экономии и хозяйственной политики, он предстает пред нами как критик меркантилизма и пропагандист активной торговли плодами процветающей отечественной промышленности как пути к достижению могущества государства и роста его благосостояния. Наиболее широкую известность получили экономические очерки Юма: «О торговле», «О деньгах», «О проценте», «О торговом балансе», «О зависти в торговле» и «О налогах». Эти очерки встретили полное одобрение буржуазной общественности. К русскому изданию опытов Юма (1896 г.) приложены, кроме того, интересные письма Юма по экономическим вопросам, адресованные Ж. Тюрго и Д. Освальду.

Успех экономических сочинений Юма объясняется тем, что в них он предвосхитил некоторые прогрессивные тенденции своего времени. В его опытах появились мотивы, которые подготавливали трудовую теорию стоимости, вскоре нашедшую свое классическое выражение именно на английской почве. Но сразу же нужно оговориться, что то, что мы в этом отношении встретим у Юма, не может идти ни в какое сравнение с достижениями его друга Адама Смита. Тем более неверно утверждение, будто «Карл Маркс получил существенные стимулы для своей теории прибавочной стоимости именно из экономических опытов Юма» (95, стр. 173).

Вот что писал Маркс: «Юм смешивает всякое увеличение количества благородных металлов с тем увеличением его, которое сопровождается их обесценением, революцией в их собственной стоимости, а следовательно, — в мере стоимости товаров. Это смешение было у Юма неизбежно, так как он совершенно не понимал функции благородных металлов как меры стоимости. Он и не мог понимать ее, так как абсолютно ничего не знал о самой стоимости» (6, стр. 250).

Определяя место Юма в истории политической экономии, Маркс писал: «…Юм… остается и в области политической экономии почтенной величиной, но здесь он менее всего может быть признан оригинальным исследователем, а тем более — мыслителем, составившим эпоху в науке» (6, стр. 250). Эту эпоху составили А. Смит и Д. Рикардо. Юм не был учителем Смита в вопросах политической экономии, не был и его наставником в области метода, но в подходе к изучаемым фактам экономической жизни у них было много общего, много тем более потому, что Юм вынужден был здесь отойти от своих обычных агностических постулатов. Как бы то ни было, А. Смит воспринял от Юма типичную для последнего комбинационную трактовку процесса образования сложных идей, в которую Юмом было так много привнесено от ассоцианизма.

Сам Юм понимал, что его роль в развитии экономической теории довольно скромна. Он возложил все свои теоретические надежды на А. Смита и с нетерпением, уже будучи тяжело больным, ожидал выхода в свет его «Исследования о природе и причинах богатства народов». Эта книга Смита вышла в свет в 1776 г. и успела порадовать умирающего философа.