Сборник статей - Нойманн Эрих. Страница 8

Часть его еретических мыслей скрыта в составленных им загадках. Вот одна из них: "По всей Европе все великие народы плачут о смерти одного человека, умершего на Вос­токе". Отгадка: "Плач на Великую пятницу". Или (это было еще до Реформации) его загадка о поклонении образам свя­тых: "Люди говорят с людьми, которые их не слышат; глаза которых открыты, но не видят; люди обращаются к ним и не получают ответа; они просят милосердия у того, у кого есть уши, но он не слышит; они предлагают свет слепцу" 80

Эти слова можно считать иконоборческими, тем более, что они звучат из уст художника, рисовавшего мадонн и святых. Они не менее революционны, чем загадка о "церквях и монастырях": "Много есть таких, которые отказались от трудов и от скучной и бедной жизни, и богато живут в роскош­ных домах, утверждая, что таким образом они стали угоднее Богу" 81

Антиавторитарная позиция героя, миссия которого сос­тоит в первооткрывательстве, обусловлена архетипически и не является (как это пытается доказать Фрейд) следствием детства Леонардо, история которого с самого начала предс­тавлялась неправильно. Фрейд пишет- "У большинства чело­веческих существ (как в первобытные времена, так и сейчас) потребность в разного рода авторитетах настолько сильна, что в случае критики какого-либо авторитета, их мир начинает рушиться. Только Леонардо мог обойтись без авторитетов; но он не был бы на это способен, если бы в первые годы · своей жизни не научился обходиться без отца".

Как это часто бывает у Фрейда, суждение, неверное на персоналистическом плане, является верным на плане архетипическом. Герой не знает своего Духа-Отца, своей внутренней "духовной" реальности, "ветра", оплодотворяю­щего богиню. Он "все" воспринимает через мать, которая, будучи "Великой Матерью", содержит в себе также мужские и духовные аспекты Этот комплекс присутствует и у нор­мально развивающихся детей, по крайней мере, в западном мире Ребенок постепенно освобождается от изначального отношения к уроборической Великой Матери, единый мир которой поначалу разделяется на противоположные миры, в которых доминируют, соответственно, архетипы отца и матери, а потом превращается в партриархальный мир, в котором доминирует архетип отца. Но у "героя" этот комп­лекс принимает другую форму Отчуждение от своего реаль­ного отца и мира, который он представляет, приводит героя к "поискам" своего "истинного отца", духовного авторитета. от которого он, в сущности, и произошел

Но если герои, "сыновья Отца" обретают ощущение единства в схватке с драконом ("Я и Отец - едины"), то сыновья Матери", даже если они и обнаруживают связь с Духом-Отцом, всегда держат сторону Матери, в образе кото­рой им является высшее божество В этом случае отцовско-мужской принцип довольно часто накладывается на материнский принцип или подчиняется ему, что, как правило происходит в матриархальный период

Так, в религиозных ощущениях Леонардо, отцовский дух-божество, как только что открытый неизвестный Бог все равно подчинялся Матери-Богине, хотя Леонардо этого и не осознавал. Как творец, как великолепный строитель, изобре­татель и конструктор, Леонардо молился творящему Богу, и из его бурных эмоций, порожденных знанием природы и ее законов, время от времени, возникало религиозное чувство

"Как восхитительна твоя справедливость, о, Перво-движущий!" - воскликнул он. 'Ты сделал так, что любая энергия обрела качества или была допущена к процессам, необходимым для достижения ею своей цели" На этой формулировке еще лежит печать господствовавшей в его время философии Платона. Но по мере того, как его фор­мулировки становились все более тесно связанными с его собственными исследованиями, его образы становились все более насыщенными и более конкретными "Тот, кто не знает математики, пусть не читает основы моей работы" Это изречение можно считать предвосхищением развития естес­твенных наук, но это далеко на самое замечательное предвидение Леонардо

"Природой повелевает необходимость. Необходимость -это тема и изобретатель природы, ее вечная узда и вечный закон" 85

"Природа этот закон не нарушает"86

Связь между Духом-Отцом, как законом, как основной идеей или причиной, и Великой Богиней-Природой, есть архетипическое основание всех пантеистических концепций. Мифологический ветер оплодотворяет богиню грифов и порождает в ней движение; он есть духовный закон ее жизнеспособности. В соответствующий период озарения Ле­онардо заявляет: "Природу сдерживает логическая необ­ходимость влитого в нее закона". 87 В образе "вливания" можно разглядеть мифологический образ духовного семени.

Здесь мы находим странное сходство между Леонардо и Спинозой, во всем остальном людей совершенно разных. Я говорю не только о предвиденном Леонардо "математичес­ком методе", и не только о формуле deus sive natura которая для Спинозы тоже не была материалистической концепцией, а, по большей части, о принципе "любви, рождающейся из знания", который для обоих этих людей был высшей формой самоосуществления человека. Леонардо сказал: "Ибо живопись есть способ научиться познавать создателя всех прекрасных вещей, и она есть способ любить этого великого изобретателя. Ибо истинная любовь рождается из полного знания о вещи, которую любишь; и если ты не знаешь ее, то ты не можешь любить ее сильно или вообще не можешь ее любить". 88

И, словно эхо вопросов Спинозы, почти 150 лет спустя: "Этот вид знания...порождается... непосредственным проникновением самого объекта в понимание. И если этот объект прекрасен и праведен, то душа обязательно соединя­ется с ним... Отсюда определенно следует, что это как раз тот вид знания, который порождает любовь".89

Это "гностическое" представление о любви, рождающей­ся из знания90 при содействии Духа-Отца контрастирует с бессознательным ощущением своей связи с Великой Ма­терью, проявившемся в его полных гордой благодарности словах: "Поэтому совершенно естественно, что природа сде­лала меня бедным"

Его связь с природой - непосредственна и первична, а его любовь к знанию - вторична, точно так же, как для ребенка непосредственна и первична мать и вторичен отец.

Только когда мы поймем эти внутренние ощущения и развитие Леонардо, мы сможем понять, в каком он жил одиночестве. Положение сына-героя, который ощущает себя сыном Духа-Отца, неизвестного его современникам - это всегда гностическое "существование в чуждом мире". Но в Леонардо этот однобокий гностический комплекс компен­сируется и усложняется приземленностью "сына Матери" и большой жизнеутверждающей силой. Этот основной конфликт объясняет двойственность и противоречивость его бытия. Он, незаконнорожденный, вращался среди знати сво­его времени: князей, королей и пап и держал себя с ними & одиноким аристократизмом гения, который вызывал почтительное уважение, но никем не был ни понят, ни любим.

Леонардо видел в человеке великое и совершенное произведение природы; на полях нескольких анатомических рисунков и заметок он написал: "И ты, человек, взирающий на чудесные произведения природы, если ты считаешь их уничтожение преступлением, то задумайся, насколько же преступнее отнимать жизнь у человека; и если эта внешняя форма кажется тебе прекрасно сконструированной, то за­помни, что она - это ничто в сравнении с живущей в ней душой; воистину, что бы это не было, это есть божественная вещь. Дай ей возможность жить, трудиться, получать удо­вольствие и не дай своему гневу и злобе уничтожить такую жизнь - ибо, воистину, тот, кто не ценит ее, ее не за­служивает".91

Но это же самое уважение к человеку наполняет его през­рением к толпе, которая не способна на творчество и, стало быть, не создана по образу бога: "Мне кажется, что в отличие от людей, обладающих идеями и острым умом, грубые люди с дурными привычками и слабым разумом заслуживают не этого прекрасного и многофункционального инструмента, а простого мешка для приема и перерабатывания пищи. Ибо, воистину, мне кажется, что они не могут считаться никем иным, кроме как едоками, потому что мне кажется, что они не имеют ничего общего с человеческой расой, за исключением голоса и формы. А во всем остальном они стоят даже ниже животных".