Истины бытия и познания - Хазиев Валерий Семенович. Страница 28

Речь не о том, что есть формы познания, отменяющие научное, а о том, чтобы точно определить границы научного познания. В этом для науки ничего унизительного нет. Такая точность как раз в ее духе.

Речь и не о том, что эти разные формы познания разделяет пропасть. Научное познание, например, может быть изящным, как искусство, которое, в свою очередь, может быть строгим и точным, как наука, но не теряя при этом своей специфики, составляющей основу их качественного различия.

По искреннему убеждению авторов данного доклада предмет педагогики не может быть исчерпан лишь научными средствами и методами. Другими словами, педагогика больше чем наука, которая может охватить лишь ее отдельную сторону. Стремление сделать педагогику обязательно наукой значительно уменьшает ее предмет и зону действия.

Педагогика одной лишь научностью не исчерпывается, ибо сердцевину ее предмета образует человек, душа которого в основной части за пределами научного мышления.

Хорошо ли это, плохо ли, но наше общество за последние годы изменилось. На фоне политической, экономической, правовой динамики бросается в глаза малоподвижность, константность мировоззрения людей, консерватизм основ духовности. Хотя уже формально отменена «единственно верная, единственно научная, единственно истинная», добавим, единственно допустимая тогда философия идеологизированного марксизма-ленинизма, бывшая служанкой тоталитарного режима, каждый из нас, бывших граждан СССР, продолжает жить, мыслить и чувствовать в рамках якобы несуществующего философского мировоззрения. Бутафорные изменения декораций (цепь церквей и мечетей, сексуальные и нравственные вольности, плюрализм симпатий и высказываний) мало что изменили в мировоззрении людей, которые так и продолжают оставаться духовно теми же личностями, что и были. Это не удивительно. Мировоззрение образует «ядро», сердцевину индивидуального «Я». Изменение в мировоззрении изменяет «Я» («самость») человека. Разрушение мировоззрения является для человека разрушением его «самости». Легче сдвинуть гору с места, чем перейти к качественно новому мировоззрению, ибо это значит, во-первых, потерю своего «Я» (того самого, с которым человек живет с раннего детства) ^{81}, во-вторых, формирование нового, совсем иного «Я», что означает возникновение новой личности, нового субъекта. Для такого «скачка» нужно событие, равное по силе «чуду», нечто потрясающее, грандиозное, чрезвычайно маловероятное.

Поэтому как бы не хотели и не спешили, нынешнему поколению российских граждан придется доживать со своим старым «Я», т. е. старым мировоззрением, которое и будет, в основном, определять и чувства, и мысли, и слова, и дела. Социалистическая философия марксизма-ленинизма умерла общественно, но осталась как ядро индивидуальных человеческих «Я», и в таком качестве она умрет не скоро, а рецидивы ее социальной реанимации будут наблюдаться достаточно долго.

Но смена социальных реалий не может не повлиять на самоощущение и самосознание людей, которые хоть и болезненно, но начнут меняться не только в проявлениях (феноменально), но и в своей мировоззренческой сущности (ноуменально).

Одной из задач современной философии является задача — увидеть, распознать, осознать симптомы, признаки, характеристики стихийно возникающего нового мировоззрения. Сколоченная на скорую руку из политических лозунгов, из ветхой религиозной рухляди, из восточных и западных заимствований идеология может стать официальной и действительной основой нового мировоззрения российских граждан в двух случаях. Во-первых, насильственно, репрессивно, в случае возвращения общества к тоталитарному режиму власти. Во-вторых, если совпадает с теми духовными реалиями, которые возникают ныне из лучших гуманистических традиций народов России и ее истории.

Для идеологизированной философии социализма на самом деле человек не был нужен, хотя декларировалось, что все для человека, все для его блага. Прав был Ф. М. Достоевский в том, что всякое насильственное добро есть зло. Раньше человек не нужен был даже самому себе: партия за него думала, государство решало, Родина заботилась. Не было никакой необходимости задумываться над тем, кто я, откуда, зачем, куда, почему — эти традиционные вопросы философии, уходящие корнями в античность (Феодот), были жизненно не интересны и не важны. В рыночном обществе ситуация резко изменилась. Теперь никто ни за кого не думает, не решает и ни о ком не заботится. Нужно и думать, и решать, и делать самому, а для этого надо знать, чего ты хочешь, что можешь и умеешь, что нужно тебе, а что лишнее, где главное, а где второстепенное, и вообще: кто ты такой, откуда взялся, зачем в этом мире бултыхаешься, куда идешь, зачем и почему, т. е. на повестку встали старые вопросы философии о человеке. Со временем будет найдено подходящее название для этого нового мировоззрения. Пока назовем его «философией человека», которая оказалась не ласковой нянькой, как думалось, а строгим судьей, требующим творчества и самостоятельности мышления и практики. В этой философии на человека взвалили ответственность и за него, и за общество, и за человечество. Бердяевское понимание абсолютной свободы человека в современных реалиях российской действительности нашло неожиданное подтверждение и продолжение. Но абсолютная свобода предполагает абсолютную ответственность, т. е. ответственность за все. Такие представления через Бердяева уходят корнями к Достоевскому и Соловьеву, дальше к Чаадаеву, за которым просматриваются декабристы, Радищев. Так гуманистические традиции отечественной духовности продолжаются в сегодняшней действительности. Но это первые симптомы, которые станут нормальным, естественным восприятием себя и мира, в котором человек живет, в следующих поколениях граждан России.

Таково основное противоречие современной правды жизни: новые конкретно-исторические реалии штурмуют старые мировоззренческие принципы в фундаменте нашего индивидуального «Я». И нам нужно выбирать: или сопротивляться новому, стараясь сохранить нашу сложившуюся с детства духовность, или с болью перевоплощаться в иных «Я», т. е. новые личности. В той части, где наша субъективность, наш внутренний мир не входит в мировоззрение, это сделать легко. Во всех аспектах легко: бытовых, политических, нравственных, религиозных, эстетических. Вечером — коммунист, утром — демократ, сегодня — атеист, завтра — православный, в обед — спекулянт, после обеда — бизнесмен. Такие превращения возможны, но именно они доказывают, что эти представления не входят в «ядро» индивидуального «Я», т. е. в мировоззрение личности. Вот если человек не ел и не может заставить себя съесть, скажем, свинину или ножку лягушки, тогда, понятно, нормы национальной или религиозной кухни уже вошли в мировоззрение, теперь просто так, в мгновение ока эти элементы субъективности не поменяешь. Человек не может есть эти продукты вовсе не потому, что они физиологически не пригодны к употреблению (для многих других народов это любимое блюдо), а потому, что этого не допускает мировоззрение. Точно так же и с политическими, правовыми, нравственными, эстетическими и другими элементами духовного мира личности: среди них есть такие, которые можно легко и безболезненно пересмотреть, но есть и такие, которые стали нашим «естеством», да и еще таким, что покрепче, чем природно-телесное естество. Совокупность этих последних и образует наше индивидуальное мировоззрение — ядро нашего «Я», остающегося для нас инвариантным в течение всей нашей жизни. Потерять мировоззрение — это значит стать другим «Я», другой личностью. Как это нелегко, думается, понятно всем.

Мировоззрение людей образует мировоззренческую мозаику общества, которая находит свое выражение во всех сферах жизни: и в политике, и в экономике, и в науке, и в педагогике. «Остаточный марксизм-ленинизм», который сегодня образует сердцевину «Я» большинства из нас, просматривается в педагогике как приверженность к «деятельностному подходу». Заслуги и значимость, мощь и эффективность этой методологии перечислять, думается, нет необходимости. Они известны, признаны и оценены. В сфере подготовки специалистов эта методология, видимо, одна из лучших, возможно, даже самая лучшая. Но подчеркиваем, в сфере специальной профессиональной подготовки человека совершенно необоснованны ее притязания на роль абсолютной парадигмы обучения и образования. Тем более, нам думается, школьного. Если говорить с определенной долей упрощения, то суть этого подхода сводится к задаче, как эффективнее и надежнее обеспечить обучаемого прочными знаниями и профессиональными навыками. Поиск способов более эффективной «загрузки», эксплуатации обучаемого принял фантастические размеры. Объем материала, который должны проработать студенты и школьники, превосходит человеческие возможности. Без социологических срезов видно, что такой труд не по силам даже взрослому. Отнятое детство, подорванное здоровье, истощенные нервы — вот побочный «гуманитарный» эффект деятельностного подхода. Если обществу нужны «винтики», «ролевые функционеры», бездушные «профи» (а это и есть идеал политехнического образования тоталитарной системы любой масти), то все правильно: лучше, чем деятельностный подход, не найти. Он и является педагогической реализацией тоталитарных, командно-административных порядков, полностью игнорирующих человека, признающих за ним право стать лишь «профессионально совершенным винтиком». Речь здесь не о защите малограмотных и не знающих свое дело специалистов, а о переходе деятельностным подходом границ своих полномочий, о недопустимости рассмотрения человека как накопителя знаний и навыков в ущерб другим аспектам его бытия и прежде всего духовного. Духовность человека не сводится только к знаниям, даже шире — только к интеллектуальным явлениям его души. Человек больше, чем просто знания, чем просто ум, мышление, сознание. Человек не исчерпывается своим ремеслом, одними своими, пусть блестящими, профессиональными навыками. Абсолютизация деятельностного подхода обедняет человека, упрощает его, обворовывает, не оставляя сил ни на что другое. Такова и была установка тоталитарного общества — превратить человека в изощренного работника, чтобы у него ни на что иное человеческое не оставалось ни сил, ни времени. Эта методология в своей крайней абсолютизации и была педагогическим предложением на рынке тоталитарного спроса прежнего, политического режима. Деятельностный подход в этом аспекте есть пережиток социализма. Нет необходимости специально подчеркивать антигуманистические моменты такой педагогической парадигмы.