Карманное богословие - Гольбах Поль. Страница 2

Кельтские друиды приносили в жертву своих пленников. Богу Магомета было угодно, чтобы его религию распространяли огнем и мечом, и поэтому он требовал заклания целых народов. Наконец, служители живого бога погубили для его умилостивления больше людей, чем все остальные жрецы, вместе взятые.

В самом деле, то, что в ложных вероучениях является преступным злоупотреблением, — законно и свято в религии истинной. Несомненно, что бог, которому мы поклоняемся, более велик, чем ложные боги язычников, и должен внушать не меньший страх, чем они. Его жрецы должны быть не менее уважаемы и не меньше вознаграждаемы. И действительно, мы видим, что служители Иеговы не копались во внутренностях какой-нибудь жалкой жертвы — человека или животного, — а сразу предавали мечу целые города, армии, народы во славу истинного божества. Это, несомненно, делалось с целью доказать его превосходство и внушить нам благоговение перед его служителями. Поэтому мы не должны вменять служителям бога в преступление эти бесконечные жертвы — нет, из их поведения мы должны черпать высокую идею о нашем боге. Не осуждать, а славословить должны мы эти святые преследования, эти святые расправы, эти неслыханные казни, которые предубежденным людям кажутся злодействами и преступлениями; восхищаться должны мы теми высокими представлениями, которые они нам дают о нашем боге. Мы должны удвоить свою преданность его служителям, которые учат нас постигать его величие и совершают во славу его такие подвиги. Правда, порою строптивое человечество готово возмутиться деяниями, противоречащими природе и разуму, но ведь известно, что природа испорчена, а разум нас обманывает. Нам достаточно одной веры, а в области веры духовенство всегда право.

Итак, на действия нашего духовенства мы должны глядеть глазами веры, и тогда мы найдем, что его поведение всегда безупречно, а то, что нам кажется преступным и сумасбродным, проистекает из глубокой мудрости и благой политики и заслуживает одобрения со стороны божества, которое обо всем судит иначе, чем слабые смертные. Одним словом, крепкая вера оправдает в наших глазах все поступки духовенства.

Поэтому нетрудно снять с наших священников и епископов обвинения во всех мнимых преступлениях, которые им приписывают суетные и поверхностные люди или нечестивцы, лишенные веры. Их часто обвиняют в безмерном честолюбии; с негодованием говорят о происках духовенства против светской власти; возмущаются гордыней жрецов, притязающих на право распоряжаться государями, низлагать их, лишать их венца. Но, в сущности, что может быть законнее этого? Разве государи наравне с их подданными не подчинены церкви? Разве представители народов не должны уступать представителям божества? Кто может оспаривать права у тех, чьи полномочия получены от всевышнего?

Поэтому в глазах верующего христианина все притязания духовенства оправданы как нельзя более. Нет ничего преступнее, чем противодействие священнослужителям; нет большей наглости, чем стремление уравнять себя с ними; нет ничего легкомысленнее, чем попытки судить их или подчинить эти божественные особы человеческим законам. Священнослужители подлежат лишь божьему суду, а так как суд этот они вершат сами, то отсюда следует, что священники могут подчиняться только священникам.

Из сообщений некоторых путешественников мы знаем, что на гвинейском побережье цари перед принятием своего сана должны подвергнуться определенной священной церемонии, без которой подданные не признали бы их власти. Государь ложится на землю, а жрец становится ему на живот и ставит ногу на горло, заставляя его поклясться в неизменном послушании духовенству.

Если жрец жалкого фетиша обладает таким почетным правом, то какова же должна быть власть высшего священнослужителя христиан, который является наместником Христа на земле, представителем вселенского бога, заместителем царя царей?!

Каждый, кто чувствует величие своего бога, должен чувствовать и величие его служителей. Пренебрежение к последним равносильно отрицанию бытия божия: кто не повинуется представителям монарха, тот мятежник против монаршей власти. Таким образом, ясно, что на свете нет никого выше, чем священнослужитель, монах, капуцин, и что высшие духовные лица стоят над всеми смертными. Сельский священник всегда первый человек в своем приходе, а папа, бесспорно, первый человек на всей земле.

Единственно, в чем мы нуждаемся, — это в спасении. В этот мир мы посланы лишь для того, чтобы добиваться спасения «со страхом и трепетом»: мы должны бояться бога и трепетать перед его служителями. Они хозяева неба, у них ключи к нему, они одни знают к нему дорогу. Отсюда неизбежно следует, что мы должны повиноваться им больше, чем земным государям, власть которых распространяется лишь на плоть, тогда как власть духовенства выходит далеко за грани этой жизни. Мало того. Если сами государи стремятся к спасению — а они должны стремиться к нему! — то им лучше всего слепо доверяться духовным наставникам и руководителям, которые одни только в состоянии дать вечное блаженство тем, кто внимает их наставлениям. Отсюда следует, что государи, не идущие за своим духовенством, обнаруживают маловерие и своим примером могут погубить веру своих подданных. Но так как без веры спастись нельзя и спасение есть единое на потребу, то отсюда вывод, что духовенству надлежит решать, как поступать с непослушными государями. Часто оно находит, что oportet unum mori pro populo (одному следует умереть за весь народ) — теория, весьма неприятная для государей, весьма вредная для общества, но, по мнению иезуитов, ни разу не осужденному папой, весьма выгодная для церкви.

Итак, мы видим, что государи в своих же интересах должны подчиняться духовенству.

Власть государей на земле имеет лишь одну цель — преуспеяние церкви. Государство не может благоденствовать, если духовенство недовольно. Как мы знаем, от священников зависит вечное блаженство, которое и государей должно интересовать гораздо больше, чем земное счастье. Поэтому их власть должна быть подчинена власти священнослужителей, которые одни только знают, какие пути ведут к небесной славе. Государь должен быть лишь исполнителем воли духовенства — носителя божественной воли. Следовательно, государь только тогда верен своему долгу и имеет право на послушание, когда он подчиняется богу, т. е. его духовенству. Когда духовенство считает это необходимым для блага религии, государь должен мучить, преследовать, ссылать и сжигать всех тех из своих подданных, которые ничего не делают для своего спасения, которые сбились с пути истинного или могут сбить с него других.

В самом деле, все позволено для спасения людей. Вполне законно погубить тело, чтобы дать душе блаженство: христианской политике величайшую пользу приносит истребление негодяев, которые ставят препоны святым видам духовенства. Мы не только не должны упрекать его за спасительные жестокости, нередко творимые им для благого воздействия на души, — мы должны позволить ему удвоить их, если это возможно, или по крайней мере удлинить муки, которым оно подвергает нечестивцев; это, бесспорно, приблизит к их сердцу религию, которую им проповедуют. Тот, кто изобрел бы способ удлинить и усугубить пытки еретиков, оказал бы, несомненно, большую услугу их душам и заслужил бы благодарность церкви и ее служителей.

Таким образом, добрый христианин должен не только не порицать те суровые меры, которые священнослужители — самолично или с помощью светской власти, т. е. государей, должностных лиц и палачей, — принимают по отношению к тем, кого они стремятся ввести в лоно церкви, но и всячески помогать им в их добром деле и изобретать новые меры, быстрее ведущие к искоренению заблуждений и к спасению человеческих душ.

Пусть перестанут поэтому ставить церкви в вину ее преследования, ссылки, тюрьмы, пытки и костры. Напротив, пожалеем о том, что все эти святые кары, применявшиеся столько веков, не дали желаемого результата. Попытаемся найти более верные способы искоренения ересей и, главное, не будем никогда прибегать к мягкости или к жалкой терпимости, которая если и отвечает гуманности, то зато несовместима ни с духом церкви, ни с истинно христианским благочестием, ни с умонастроением грозного бога, ни в характером священнослужителей, которые, чтобы заслужить наше уважение и наши почести, должны быть еще более грозными и неумолимыми, чем божество.