Этика, или познай самого себя - Абеляр Пьер. Страница 5

Что же до слов апостола об индульгенции, то понимать это нужно не так, как обычно воспринимают, то есть: будто он сказал об индульгенции как об отпущении, прощении греха. Вот что он утверждал: по позволению, а не по повелению; как если бы говорил: по отпущении, а не по принуждению. Если же супруги желают и единодушно решат, то они могут полностью отказаться от телесных уз, и никаким принуждением их нельзя к тому побудить. Если же таковое не является их решением, то они имеют и

^{note 53}

индульгенцию, то есть отпущение, ибо отклоняются от более совершенной жизни из-за привычки к жизни не слишком стесненной. Потому апостол здесь трактует индульгенцию не как прощение греха, но как допущение более широкой, хотя и менее совершенной жизни во избежание блуда, упреждая людей от великого греха, и лучше пусть меньшее пойдет в заслугу, нежели большее вменится в прегрешение. Здесь мы подвели к тому, чтобы тот, кто, возможно, пожелает всякое телесное удовольствие счесть грехом, не сказал бы, что грех увеличивается от

^{note 54}

поступка; тот, например, кто само согласие души переносит на совершение деяния, так что душа загрязнилась бы не только согласием на позорное деяние, но и самим позорным деянием, как если бы можно загрязнить ее тем, что случилось вовне, в теле. На деле же совершение поступков нимало не способствует увеличению любого рода греха, и ничто не может загрязнить душу, кроме принадлежащего ей, то есть согласия, относительно которого мы утверждаем, что только оно одно и составляет грех, предшествуя воле и душе или следуя за исполнением поступков. Впрочем, хотим мы или совершаем то, чего не нужно, однако по этой причине еще не грешим, ибо и воление, и его исполнение часто бывают безгрешны. Как и наоборот, согласия на грех можно добиться без того и другого. Отчасти мы уже показали на примере, как воля, вызванная вожделением и сопровождаясь соблазном, при виде женщины или чужого яблока, не ведет к согласию. Мы показали это также на примере дурного согласия при отсутствии дурного желания, сославшись на случай убийства

^{note 55}

своего господина, что не являлось пороком.

См. также:

Aurelii Augustini

De sermone Domini in Monte, col. 1246.

Относительно того, что не должно случаться, я полагаю, никто не скрывает, что часто это происходит безгрешно, ибо — очевидно — свершается по принуждению или неведению. Некая, например, женщина, претерпев насилие, могла лечь в постель с мужем другой либо некий муж, каким-то образом обманутый, спал с той, кого принял за жену, либо же кто-то по ошибке убивает

^{note 56}

, полагая себя обязанным убить его в качестве его судьи. Грех, таким образом, не в том, чтобы возжелать жену другого или войти с нею в связь, но скорее в том, чтобы согласиться на это желание или на этот поступок. Именно согласие с желанием Закон называет

^{note 57}

желанием, когда гласит:

Не возжелай

(Втор. 5, 21). В самом деле, «не возжелай» означает не предотвращение того, чего бы не можем избежать и в чем, как сказано, не грешим, но предотвращение согласия на это. Именно так нужно понимать то, что сказал Господь:

Всякий, кто смотрит на женщину с вожделением (5,

28), то есть: кто посмотрит

^{note 58}

так, что возникает согласие с вожделением,

уже прелюбодействовал ^{note 59} в сердце своем

(там же), хотя бы на деле не предавался распутству; это значит, он уже несет на себе вину за грех, хотя бы до сих пор воздерживался от

^{note 60}

осуществления

И, как мы обстоятельно обсуждали, повсюду, где кажется, что действия ограждаются правилом или запретом, это нужно относить либо на счет воли, либо на счет согласия на действие, нежели на счет самого действия; впрочем, ничто из относящегося к заслуге не подпадало под запрет;

^{note 61}

чем менее достойны наставления, тем менее находятся в нашей власти. Ибо много такого, что запрещает нам действовать, но воля и согласие всегда в нашей власти. Так, сказал Господь:

Не убий. Не лжесвидетельствуй

(Втор. 5, 17, 20).

^{note 62}

относительно деяния и речи нет ни о запрете вины, ни о ее предостережении, если мы воспримем их буквально, а только о деянии

^{note 63}

вины. Ибо грех не в убийстве человека и не в том, чтобы возлечь с чужой женой, потому что

^{note 64}

иногда могут совершаться безгрешно. В самом деле, если запрет такого рода — относительно действия — воспринимается буквально, то тот, кто хочет принести лжесвидетельство или даже согласится

^{note 65}

на словах, не станет обвиняемым на основании закона, пока не станет известно, что по некоей причине он о чем-то умалчивает. Ведь не сказано, чтобы мы не желали лжесвидетельствовать либо не желали на словах соглашаться на это, но только чтобы мы действительно так не говорили. Или же: Закон запрещает нам жениться на наших сестрах или вступать с ними в кровосмесительную связь. Однако нет никого, кто мог бы соблюдать этот завет, так как никто не может опознать в точности в той или иной женщине свою сестру. Никто, утверждаю, если бы Он не установил завета не столько на действия, сколько на согласие

^{note 66}

. Если же случается, что кто-либо по неведению женится на своей сестре, то разве он — преступник завета, хотя и содеял то, что Закон запретил делать? Не преступник, ответишь ты, так как он не соглашался на нарушение, ибо не ведал, что творил. Так что говорить как о преступнике нужно не о том, кто совершает запретное, но

^{note 67}

, кто соглашается на то, что известно как запретное. Запрет, следовательно, нужно понимать не на основании поступка, а на основании согласия

^{note 68}

, что очевидно, когда повелевают: не делай того-то или того-то, или, как говорится, не предвкушай сознательно того-то.

Aurelii Augustini.

De doctrina christiana//MPL, 1. 34, col. 71.

Aurelii Augustini.

In Epistolam Iohannis Parthos Tractatus VII, cap. IV//MPL, t. 35, col. 2932—2933.

В русском тексте соответственно: «Тот, Который Сына Своего предал …за всех нас» и «Сын Божий… предавший Себя за Меня».

См.:

Aurelii Augustini,

De sermone Domini in Monte, col. 1289;

Petri Abaelardi.

Dialogus…, col. 1677.

И блаженный Августин, тщательно обдумав это

^{note 69}

, что всякий грех влечется к благости либо к алчности скорее, нежели к

^{note 70}

поступков, сказал:

Никакой закон не предписывает ничего, кроме благодати, и не запрещает ничего, кроме алчности

. Отсюда и апостол:

Все заповеди,—

говорит,—

заключаются в сем слове: «люби ближнего твоего как самого себя»,—

и затем:

Любовь есть исполнение закона

(Рим. 13, 9—10). Конечно, заслуга не уменьшится, если ты подашь готовую милостыню бедняку, а милосердие побуждает тебя ее раздавать, но пусть будет готова твоя воля на это, когда такой возможности нет и нет сил у тебя

^{note 71}

, ибо нет условий. Известно, конечно, что есть поступки, которые следует совершать либо вовсе не исполнять в равной мере как добрым, так и дурным людям. И одно

^{note 72}

намерение различает их. Как напоминает вышеназванный доктор, в том же поступке, в котором нам явлены Бог Отец и Господь Иисус Христос, мы обнаруживаем и